Тиски
Шрифт:
– Игорь, мы же договаривались. Я отрабатываю и выхожу. Я отработал. Я поднял для тебя клуб.
– Отработал, поднял, да… Это я тебя, Денис, из говна поднял. Ты это понимаешь? Я прав?
– Да, но…
– Я прав?
– Да.
– Прав, очень хорошо… Едем дальше – я тебе стал до-ве-рять, понимаешь, что это значит? На тебе все схемы завязаны, люди на тебе, отношения! А ты – хлоп, я выхожу! На кого клуб оставишь? Ты же прямо сейчас выходишь, я так понял, ждать ни секунды не можешь? На этих двух ослов своих?
– Игорь, я не думал…
– Не думал?.. Не думал?! – Игорь поднимает руки, словно призывая небо в свидетели, и бессильно опускает
Он смотрит на меня не с презрением – так было бы легче, – а с непониманием.
– Как это – не думал? То есть ты что, просто так, проснулся утром, настроение херовое, дай-ка, думаю, выйду, так, что ли?
– Нет, но…
– А как тогда?! Денис, я ни хрена тебя не понимаю. Объясни мне. Расскажи, что случилось.
– Ничего.
– Тогда какого хрена ты сюда влетел, как баба с месячными, и устроил эту истерику – я выхожу, я выхожу! Тая, двери закрой!!! – От крика Игоря Тая дергается, роняет на пол вазочку с печеньем и тут же наклоняется собрать. – Тая, пожалуйста, оставь это сраное печенье и закрой дверь, мы разговариваем!
Тая исчезает. Мы стоим молча.
Игорь отхлебывает кофе, не отводя от меня взгляда. Он нарочно тянет паузу. Мне становится неудобно. Ему удалось выстроить разговор таким образом, что я чувствую себя виноватым. Я с трудом подавляю в себе желание начать оправдываться.
Вдоволь попилив меня молчанием и насладившись сполна пунцом на моих щеках, вверх-вниз ходящим кадыком – в общем, раздавив меня по полной, Вернер вдруг улыбается, хлопает в ладоши, потирает ими и подмигивает мне заговорщически:
– У тебя что под штанами?
– Как… трусы.
– Приличные? Без полосок? Тая!.. Тая, принеси шорты мои старые!
– Игорь, зачем?
– Купаться пойдем. И тебе, и мне не повредит. А потом продолжим на свежую голову, ладно?
Как будто, откажись я, это что-то изменит.
А двумя часами позже мы сидим на полу веранды, между нами – литровый баттл виски, тарелки с какой-то жратвой, а Тая так и мельтешит, стараясь угодить и предугадать малейшее желание или каприз. Игорь рассказывает о миллионе вещей сразу – о своем детстве, о том, как он строил этот дом, о неугомонных соседях, которых ему пришлось в конце концов «отселить» (я даже не попытался переспросить, что он подразумевал под этим словом), в общем, обо всем, что должно отвлечь меня от цели визита.
Мы уже порядком пьяны, когда Тая приносит Игорю мобильный.
– Алло? Секунду. – Игорь смотрит на меня, давая понять, что разговор не предназначен для моих ушей. Но когда я пытаюсь подняться, он вдруг меняет решение и, схватив меня за рукав кофты, дергает обратно. Покрутив пальцами вокруг пустых стаканов, Игорь намекает, что неплохо бы долить.
– Да, Ходжа, нормально… Нет, ничего, ем… Ем!.. Как обычно. Договорились. Ага. Бывай.
Отложив телефон, Игорь поднимает стакан и чуть раскачивает его, любуясь, как насыщенное, цвета горелого меда виски плещется по стенкам.
– По поводу утреннего разговора нашего. – С Вернера мигом слетает опьянение. – Я хочу, чтобы ты одну вещь понял. Хуй когда ты выйдешь. Повтори.
– Хуй когда я выйду.
– Молодец. Не выходят из этого бизнеса, не бывает так. Это же общее правило, это азбука, это дети знают. Ты просто подумай – крутятся здесь колоссальные бабки. Колоссальные. Этот бизнес, Денис, ты меня сейчас серьезно послушай, ладно? Слушаешь? Так вот, я хочу, чтоб ты понял, и эту мысль воспринял серьезно, и впитал ее. Этот бизнес, Денис, – единственная возможность для его участников вырваться из говна. Единственная. Они рождением поставлены в такие условия. Или живи спокойно, но в говне, или рискуй, чтобы выплыть на поверхность. Они платят своей безопасностью за возможность жить по более высокому стандарту, за возможность жить, как им хочется.
– За счет других.
– Да, за счет других. Но так делается любой бизнес. Это основа цивилизации. И вот, Денис, когда один из этих людей вдруг уходит, он больше ничем не связан с остальными. И он становится угрозой для них. Поэтому его убивают, я понятно выражаюсь?
– Ты что, убьешь меня?
– Нет, конечно. Но это все равно случится. Ты выпадаешь из системы, но твой снимок остается в картотеке. Понимаешь? Тебя могут убить торчки, узнавшие, что ты теперь без защиты, но наверняка с нажитыми бабками. То же самое могут сделать менты – ты и у них в картотеке. Наденут мешок на голову, вывезут в лес, в хибару какую-нибудь, и будут прессовать неделями, пока ты им не отдашь все. Масса вариантов. Или ты не выдержишь и попытаешься что-то подмутить сам – в последний и единственный, как тебе кажется, раз, и тебя неминуемо грохнут на передаче, зная, что за тобой никого нет. Отказаться невозможно, Денис. Сейчас одним телефонным звонком, отправив шныря на торч-хату, ты поднимаешь сто баксов. А таких звонков, встреч, стрелок у тебя ежедневно с десяток. Ты знаешь, как легко зарабатываются деньги. Ты видел, каким бурным может быть поток. Ты никогда не сможешь забыть этого. Ты не сможешь пахать изо дня в день, по графику, чтобы через тридцать дней получить тонкий пакетик с суммой, которую сейчас ты, не напрягаясь, делаешь за день. При этом еще ты должен будешь лизать с утра до вечера десяток жоп, а чуть поднявшись, должен будешь снять штаны, чтобы твое очко лизал такой же, как ты, только чуть помоложе. И ты вернешься. А тебе не будут доверять. И грохнут.
Вернер опрокидывает в себя стакан и бьет его дном о дерево пола на веранде так, что я вздрагиваю.
– Ты сел на поезд, Денис. Он не едет, он несется с бешеной скоростью. А ты пытаешься с него спрыгнуть. И твоя смерть станет результатом не злой воли машиниста, а следствием физических законов. Ты прыгаешь и разбиваешься, это твое решение и твой выбор, и тебе некого винить, кроме самого себя, понимаешь это? Пойду поссу. Свистни Тае, чтоб вискаря еще принесла.
Он идет в туалет, я – на кухню.
Тая сидит на широком подоконнике, обняв руками колени.
– Ты на него не обижайся. Он всегда такой, – говорит она, пока я выуживаю из холодильника следующую бутылку.
– Такой – какой? – Я чувствую, что язык ворочается с трудом.
– Жесткий. Жестокий. Он так любит, это его способ любить. Чем больше он любит человека, тем крепче его держит. Я это по себе знаю, он и со мной так.
– Да ладно, нормально, – говорю я, просто чтобы сказать что-то.
– Тебе плохо, – говорит Тая, – я вижу, ты скрываешь что-то. Оно тебя гнетет, пожирает изнутри.
Милосердная память заблокировала события прошлой ночи, отослав их в подсознание, я улыбаюсь и киваю в ответ. В этот вечер мне отчаянно хочется любить кого-то и чтоб меня тоже любили и жалели, а два этих милых человека – Игорь и его странная, но, безусловно, хорошая сестра идеально для этого подходят.
– Ты можешь мне обо всем рассказать. Обещаю, что никому не скажу, даже Игорю. – Хм, как будто вокруг тебя, Тая, так много людей, изнывающих от желания узнать мои секреты. – Понимаешь, с Игорем трудно общаться, он давит все время.