Тисса горит
Шрифт:
— Русские перевалили через Карпаты, теперь они в Венгрии… Понимаете, что это значит? Сорок тысяч русских большевиков!
— Русские? Ха! Они Москву — и ту потеряли!
— А я говорю: они перешли через Карпаты. Сорок тысяч русских большевиков — никак не меньше! Эти-то уж наведут порядок!
— Сказки! Уберите-ка свою ногу с моей.
— Как, чорт возьми, хотите вы, чтобы я ее снял, когда на ней еще кто-то примостился?
— Неслыханно!
— Погодите, и похуже еще будет… вашему брату!
Вернуться в
Когда я из вокзала вышел на площадь, было уже совсем темно, но фонари еще не горели. Моросил мелкий дождь.
Газетчиков не было видно: забастовка типографских рабочих, очевидно, еще не кончилась. На улицах было мало движения, — меньше, пожалуй, чем обычно. Пока я стоял, прислонившись к фонарному столбу, и окидывал взглядом площадь, мимо меня, по направлению к главному входу вокзала, прошел небольшой отряд солдат. В ту минуту, когда последний солдат поровнялся со мной, газ в фонарном рожке вспыхнул и осветил его фуражку, а на ней красную повязку. Штыки ярко блестели, но я видел только красную повязку.
— Усталость мою как рукой сняло — я кинулся вслед за солдатами.
— Что случилось, товарищи? Произошло что-нибудь?
Ответа не последовало. По команде начальника они перекинули ружья наперевес и вошли в здание вокзала. В ту же секунду фонари внезапно снова погасли, и пробегавшие по площади трамваи остановились.
— Стой!
Какой-то солдат с револьвером в руке преградил путь автомобилю.
— Стой! Выходи из машины!
— Что?.. Как?..
— Шофер остается за рулем, пассажиры вон из машины! Машина принадлежит пролетарскому государству.
— Как?.. Что он мелет такое?..
— Ступай ты к…! Объяснять мне тебе еще, паршивцу? Вон отсюда, или…
— В чем дело, товарищ? — крикнул я солдату.
— Если ты в самом деле товарищ, нечего тут языком трепать, принимайся-ка за дело.
— А что же произошло?
— Что?.. То, что мы победили! На Вышеградскую улицу, живо! — приказал он шоферу, усаживаясь на место испуганного пассажира, вылезавшего из машины.
— И я с тобой! — крикнул я солдату и, не дожидаясь ответа, вскочил в огромный черный автомобиль.
На Вышеградскую, во весь дух!
Нелегко было протолкаться в помещение секретариата партии. На улице толпится множество народа, и в прихожей давка невообразимая — рабочие и солдаты. С балкона кто-то говорит толпе, а в прихожей выступают сразу несколько человек.
— Да здравствует диктатура пролетариата!
— Долой буржуазию!
— Да здравствует Советская Россия!
— Ура! Ура! Ура!
— Именем пролетарского государства…
Мой спутник где словом, где кулаками прокладывает себе дорогу, и мы, наконец, взбираемся наверх.
— Отто!
Отто держится внешне спокойно. Он пожимает мне руку и тотчас же дает мне поручение:
— Немедленно
— Как все произошло?
— Ступай, ступай! Реквизируй машину. Револьвер-то у тебя есть? Товарищ Шиман, дайте ему револьвер.
У ворот я натыкаюсь на Готтесмана. Он бросается обнимать меня.
— Победа! — кричит он.
— Ну, хоть ты скажи, как все это произошло?
— Ладно, по пути… Все объясню… Стой! Выходи! Автомобиль реквизирую именем пролетариата. Садись, Петр. В Уйпешт, в ратушу.
Машина сворачивает на проспект Ваци.
— Вот как это произошло… — начинает Готтесман. — Нет, нет, сегодня я не в силах объяснять… Победа! — кричит он пронзительным голосом.
— Стой!
Два солдата с револьверами останавливают нас.
— Именем пролетарского государства…
Я предъявляю им пропуск: кусок чистой бумаги с печатью коммунистической партии.
— Можете ехать.
Дождь перестал. Машина мчится с бешеной скоростью. Готтесман встает и, стоя, кричит:
— Победа!.. Победа!..
Уйпешт. У входа в ратушу вооруженные рабочие.
— Куда?
— К товарищу Пойтеку.
— По какому делу?
Я предъявляю пропуск. Караульный протягивает мне руку.
— Проходите, — говорит он. — Второй этаж, комната пятая.
Комната полна людей. Табачный дым. Шум.
Глазами отыскиваю Пойтека.
— Хорошо, что ты приехал, Петр.
— Пойтек!
Я хочу обнять его, но он меня отстраняет.
— Время не ждет, Петр, нужно торопиться. Отправляйся в казармы. Соцдем… то-бишь, товарищ Фельнер уже там… Итак, живо!
— А что мне там делать?
— Объяснишь солдатам положение.
— Но ведь сам-то я…
— Вот наше воззвание. Прочтешь по дороге. Остальное — твое дело. Ты, Готтесман, отправляйся к пожарным.
В прихожей при свете газового фонаря я пробегаю глазами воззвание.
«…Обе партии постановили объединиться… Всевенгерская социалистическая партия… Классовая пролетарская армия… Военный союз с Российской советской республикой…»
— Победа! — вопит Готтесман у меня над ухом.
Перед казармой расхаживает часовой. Я предъявляю ему пропуск. Он отдает честь, открывает ворота и пропускает меня во двор.
На казарменном дворе темно, горят лишь несколько факелов.
При их неверном свете я с трудом различаю отдельные фигуры солдат, во множестве переполняющих просторный казарменный двор. Посредине на столе стоит Фельнер и, сильно жестикулируя, держит к солдатам речь. Позади него, на том же столе, застыл солдат на голову выше его и такого могучего сложения, что казенная зеленоватая гимнастерка чуть не лопается у него на груди. Над головой он держит в вытянутой руке факел и всем своим видом напоминает изваяние.