Шрифт:
Юрий Моисеев
ТИТАНИЯ! ТИТАНИЯ!
Вселенная не только более необычайна, чем мы представляем, она более необычайна, нежели мы можем себе представить.
Дж. Холдейн
1
– О-ox!
– протяжный стон длился, казалось, бесконечно, наконец резко оборвался на высокой ноте и замер в дальнем конце зала. - Выше болевой порог, Иван!
– стремительно повернулся к дежурному испытатель, сидевший у главного пульта. - Есть, Майкл!
– хмуро ответил дежурный, пробежав гибкими пальцами по клавиатуре дублирующего пульта, укрощая вздыбившуюся изумрудную кривую на экране, пока она не пошла медленной ровной волной. - Теперь следующая серия.
– Испытатель проглядывал стопку перфокарт и, морщась, отогнал ладонью дымок сигареты.
– Параметры те же, напряжение повышай постепенно. Пошли! Иван повел тумблер настройки, пристально глядя на экран и проверяя на слух щелчки делений. В тишине зала из динамика раздались звуки, напоминавшие учащенное дыхание. Рубиновый огонек пульсометра замигал в ускоренном ритме. Скачками, увеличивая амплитуду, понеслась синусоида. Вдруг тумблер сразу прошел несколько делений. И долгий вздох динамика кончился вскриком. Иван резко снял напряжение. - А, черт побери!
– яростно дернулся испытатель. После тягостной паузы он устало махнул рукой.
– Ладно, на сегодня хватит. Мы явно работаем на Финнегана. На крайних панелях машины погасли красные огни, словно сомкнулись немигающие зрачки хищной птицы, налитые кровью. Растаяла непроницаемая дымка сплошной стеклянной стены, и прозрачный вечер заглянул в зал, как бы недоумевая: неужели никому не нужны синева высокого неба, захватывающая дух, и ясность великих вод, и пьянящий воздух, и цезарский багрянец заката? Они постояли у окна, отдыхая. Иван поглядел на расстроенное лицо испытателя, на его вздрагивающие руки и наконец осторожно сказал: - Майкл, ты слишком остро воспринимаешь. Этак тебя надолго не хватит. Ты сам выбрал экстремальный режим, и досадовать не на кого. Мы обычно предпочитаем постепенно подходить к предельным условиям. - Все это хорошо, но, скажи на милость, зачем потребовалось конструировать электронно-вычислительную машину, которая реагирует криком боли на отступление от намеченных параметров? Если бы не ее уникальная память, я в жизни бы не связался с нею. - Историю машины ты знаешь не хуже меня, - спокойно возразил дежурный, вешая в шкаф халат и натягивая пиджак на широкие плечи.
– Конструктор хотел, чтобы испытатели ни на секунду не забывали: они вторгаются в самые сокровенные глубины материи, чтобы не забывали о том, что за участие в экспериментах человека множество животных нашей планеты заплатили своей жизнью. Человек не имеет права рассматривать животное только как источник мяса, шкур, костей и информации.
– Бледное лицо Ивана порозовело и в голосе послышались металлические ноты. - Не означает ли это, - холодно взглянул на него Майкл, - что испытателям внушается некий комплекс вины? - Вряд ли это входило в намерения конструктора. Спустившись в холл, Майкл направился к выходу, но Иван жестом остановил его и подвел к витрине, где лежало несколько книг в темно-багровых переплетах, а поодаль - фолиант в обложке радостного пурпура. - Вот наши книги жизни и смерти. Это, - легко коснулся Иван книг в переплетах цвета запекшейся крови, - книга смерти. Здесь животные и птицы планеты - жертвы человеческой цивилизации. А в этой книге жизни, - лицо его словно засветилось, когда он открыл первую страницу пурпурного фолианта, - названы животные, возвращенные к жизни. Конечно, - уточнил он, - не только нашим Генетическим Центром, но и остальными Центрами на материках. Эти новые страницы истории человечества, точнее, человечности самое драгоценное наше завоевание. - Может быть, ты знаешь, Иван, - задумчиво сказал Майкл, рассматривая витрину, - в древнем зоопарке Нью-Йорка за клетками со львами и тиграми был павильон, в котором содержалось "самое опасное животное на Земле", как гласила надпись. Когда посетитель опасливо заглядывал за бронированную решетку, то обнаруживал себя: задняя стенка клетки была зеркальной. И все-таки все было бы блестяще, - продолжал Майкл, - если бы не ваш излишне сентиментальный "Феникс", которого вы практически обожествляете. Не удивлюсь, если окажется, что вы ежедневно совершаете перед ним намаз и только после этого приступаете к работе. - Ты слишком преувеличиваешь нашу правоверность, - усмехнулся Иван, атавистическую веру в святость авторитетов. В конце концов мы никогда не устраивали аутодафе для еретиков. Майкл скептически хмыкнул, скользнув взглядом по его напряженному лицу, потом примирительно сказал: - Ты знаешь, я с детства не любил всякие торжественные церемонии, шеренги марширующих девиц во главе с тамбурмажором и прочую дребедень, хотя у нас это стойкая традиция, и никогда не верил в душеспасительность изречения, что, мол, в споре рождается истина. Его любят повторять
– иронически улыбнулся Иван.
– Каждая пословица по-своему была весьма убедительной. Где истина? - Хотел бы я обнаружить среди этих истин хотя бы одну в защиту "Феникса", - отмахнулся Майкл от спора.
– Мне он, признаться, действует на нервы. - В свое время в Голландии сделали манекен-автомат для обучения стоматологов. Если студент ошибался и сверло бормашины входило в десну, автомат дергался в кресле, имитируя боль, а из десны выступала кровь, конечно, лишь имитация. Сопоставь этот примитивный автомат с "Фениксом". - Утешение слабое, - буркнул Майкл.
– Вы видите в "Фениксе" некое воплощение гуманизма, а я только вашу непомерную чувствительность. - В этой чувствительности, Майкл, несгибаемый стержень - гуманизм, о котором ты такого невысокого мнения. Насилие никогда не достигает цели. И тебе эта аксиома нашей цивилизаций известна не хуже, чем мне, - спокойно отозвался Иван, закрывая пурпурную книгу.
– Насилие сеет семена сопротивления, и какие всходы они дадут - неизвестно. Надо бы тебе поговорить с Васильевым, главным конструктором "Феникса". Может быть, он сумеет победить твой скепсис. - Посмотрим, - снисходительно кивнул головой Майкл.
2
Высокий, подтянутый человек сидел на перекладине забора, опоясавшего луг, и, положив ноги на нижнюю планку, всматривался в крохотного жеребенка, резвившегося около матки. Пососав ее, требовательно подталкивая мордой в живот, жеребенок настороженно замирал, ловя широко раскрытыми, вздрагивающими ноздрями теплый луговой ветер, и, распушив хвост, носился по кругу, не отбегая далеко от кобылы. Иногда он устремлялся во всю прыть к жеребцу, который пасся поодаль, но тут же останавливался, взбрыкивая всеми четырьмя ногами в воздухе, и, когда жеребец недовольно поднимал голову, мчался обратно и с нарочитым испугом жался к теплому боку матери. Человек довольно посмеивался, покачиваясь на перекладине, и так был поглощен созерцанием эволюций жеребенка, что не заметил подошедших, пока Иван не коснулся его плеча. Он порывисто обернулся и нахмурился: - Что случилось? - Алеша, представляю тебе Майкла, нашего американского гостя. Он тоже потомок лихих ковбоев, и вы, я полагаю, сумеете найти общий язык. - Путаешь, Иван. Мои предки запорожские казаки, а не ковбои. А это существенная разница, - ответил Алексей, спрыгнул на землю и пожал руку Майклу. - Да, да, - легко согласился Иван, - но во всяком случае ваши общие предки наверняка были кентаврами. - Ты и не подозреваешь, до какой степени близок к истине, - усмехнулся Алексей.
– Ну ладно.
– Он повернулся к Майклу: - С какими целями ты к нам пожаловал? - Цель у меня простая,- смущенно пригладил мальчишеские вихры гость.
– Ваш Центр располагает уникальной аппаратурой, ваша генотека - уникальным подбором перфокарт по реконструкции исчезнувших видов. Мне хотелось ознакомиться с вашими работами. - Что же, намерения благие, пойдемте потолкуем, - ответил Алексей, задумчиво взглянув напоследок на жеребенка. - В нашей работе наметился определенный кризис, - продолжал Алексей, на ходу полуобернувшись к Майклу.
– Мы реконструировали несколько живых существ, удивительно близких своим прототипам. Но дальнейшая судьба наших созданий не ясна - они стерильны. С гормональной настройкой организмов мы пока не справляемся, хотя вплотную подошли к решению этой задачи. Но каждое исследование вызывает сейчас излишне пристальное внимание. Ты выбрал, Майкл, не самый удачный момент для посещения. - Я не планирую самостоятельного эксперимента, меня интересуют твои работы, Алексей, особенно реконструкция стеллеровой коровы. Она вызвала восхищение геноскульпторов Калифорнийского Центра. Правда, - с заминкой произнес Майкл -высказывались сомнения о целесообразности уклонения от размеров прототипа. Кроме того, ты сообщил ей агрессивность, как будто совсем ей не свойственную. Это сделано намеренно? Или... - Никакой ошибки не было, Майкл, - прервал его Алексей.
– Стеллерова корова погибла, потому что у нее слишком далеко был упрятан инстинкт самосохранения. А я извлек его оттуда на поверхность, и только. Я все-таки геноскульптор, а не копировщик в музее природы. - Однако, насколько я знаю, к ней теперь трудно подступиться даже в лабораторных условиях. - Мне она подчиняется не раздумывая, - ответил Алексей, - и это доступно каждому, кто проявит минимум терпения и внимания. - Но ведь ты был около ее биологической колыбели, Алеша, - вмешался Иван, - и здесь сработал эффект запечатления. - Не следует полагаться только на него. Это лишь преимущественное право, которое легко растерять, если смотреть на животное только как на подопытный объект. - Прошу, Майкл, - сдержанно улыбнулся Алексей, открывая тяжелые двери Центра. Пройдя просторный холл и коридор, они остановились у высокой медно-красной двери, яростно полыхавшей пурпуром в косых лучах солнца, которые проникали через застекленную крышу. На литом барельефе, украшавшем дверь, тянулись языки пламени, пытаясь сжечь бьющего крыльями Феникса, мучительно возникающего из праха. Алексей набрал код входного пароля. Медленно, торжественно разошлись дверные панели, мгновенно сомкнувшись, когда они вошли. Двумя полукружиями-крыльями сходились памятные блоки "Феникса" у пульта управления с двумя экранами и креслами операторов перед ними. Сферический купол мозга словно нависал над людьми, и Майкл почувствовал подсознательный протест против строгой простоты зала, не позволявшей забыть о безжалостной пропасти минувших времен, которая открывалась испытателям. Ему была непонятна ощущавшаяся в тысяче мелочей почтительность сотрудников Центра к суровой мощи электронного мозга, названного "Фениксом" в знак надежды на то, что в зыбучих песках времен ничто не пропадает бесследно, что подлинная страсть не остается бесплодной. И Майкл неохотно вслушивался в резко звучащие сухие пояснения Алексея, который, заметив отчуждение гостя, сократил и без того немногословный рассказ. Наконец Алексей вопросительно взглянул на Майкла: - Что тебя еще интересует? Генотека? - Да, разумеется, - оживился Майкл.
– С программированием на "Фениксе" я уже освоился. - Полный набор перфокарт и все методики по реконструкции животных, разработанные в Центре, ты получишь с его помощью, - кивнул он на Ивана. А пока я вас оставлю. Увидимся позднее. - Пойдем, Майкл, - ободряюще сказал Иван слегка обескураженному гостю. "Феникс" - детище Алексея, и он органически не переносит отсутствия интереса к этому удивительному созданию. Ну и еще... у него личные неприятности. Его оставила жена, забрав сына, после того как Алексей снял с него генокарту. - Он, что же, собирается использовать эту генокарту для экспериментов? изумился Майкл. - Какие-то соображения у него, видимо, были, но он ими ни с кем не поделился, - уклонился Иван от ответа и, обрывая расспросы, вывел гостя из зала, где медленно померкли огни.
3
– Майкл, полагаю, что за эти недели ты понабрался информации настолько...
– Алексей помедлил, внимательно глядя на него, - что сумеешь мне помочь. От этого эксперимента я жду многого, и мне необходим беспристрастный свидетель и помощник. - К твоим услугам, - отрывисто бросил Майкл, усаживаясь за дублирующий пульт. - Хорошо. Подготовь камеру, пока я буду готовить программу. - Что имеется в виду, Алексей? - Немного потерпи, все увидишь своими глазами, - неопределенно улыбнулся Алексей.
– Теперь в пределах отпущенного машинного времени у нас развязаны руки.
– Потом сквозь зубы добавил: - Но некоторые предосторожности придется принять. Он заблокировал контрольный экран и включил сигналы предупреждения. Сомкнулись бронированные панели входа, и снаружи вспыхнула мерцающая надпись: "Внимание! Идет опасный эксперимент!" Затем, поколебавшись, нажал клавишу видеофона и, когда на экране появилось сухое морщинистое лицо Председателя Совета Центра, вопросительно поднявшего глаза, негромко сказал: - Дуглас, я начинаю эксперимент "Титания". - Желаю удачи, Алексей! Немедленно информируй о результатах. На главном экране появилась обширная камера, равная по размеру небольшому лужку, из которой, клокоча у выпускных отверстий, стремительно уходила вода. - Подготовь к вводу программу микроклимата и потом постепенно понижай температуру, влажность и давление по заданному градиенту до условий солнечного летнего полдня нашей средней полосы, - проговорил Алексей, пододвигая Майклу стопку перфокарт. Камера опустела. На ее стены и пол обрушилась кипящая стена воды, насыщенная обеззараживающими реагентами, потом ударила струя сжатого воздуха. Мгновенный ливень излучения стерилизовал камеру, пронеслись струи дезактивирующих растворов, снова пошла стена сжатого воздуха, с гулом уходя в вентиляционную систему. Внимательно считывая показания приборов, Алексей наконец удовлетворенно кивнул головой. - Так! Климат, Майкл! Алексей несколько секунд следил за операциями Майкла, затем, успокоившись, снова повернулся к своему пульту и, словно взвесив в руках две стопки перфокарт, начал последовательно вводить их в машину. Вспыхнули сигнальные огни на лобовой панели "Феникса", будто широко раскрылись гневные глаза, полные безудержного неистовства наконец-то вырвавшейся на волю долго сковываемой жажды действия. И из бездны прошедших эпох ревущей кометой понеслась информация о мире, когда он был юн и нежил на своих ладонях погибшее племя титанов. Двое людей, склонившихся над пультами, следили за показаниями приборов, контролирующих процесс реконструкции, подсознательно ощущая, что они вторгаются в бездны, от созерцания которых кружится голова. В камере возникли две биологические колыбели, окутанные силовыми полями. Вокруг них рассыпалась взрыхленная земля, заполнив ровным слоем пол камеры. Взлетело и исчезло облачко семян. Экран словно подернулся дымкой: капельки стимулирующей жидкости, распыленной в воздухе, медленно оседали на землю, на глазах испытателей покрывавшуюся нежно-зеленой травой. Лепестки ярких цветов раскрылись навстречу лучам искусственного солнца. А у стен, как струи воды в неторопливом ручье, потекли силовые завесы, словно подсвеченные изнутри. Медленно, едва уловимо подрагивая, вырастая в объеме, переливаясь всеми цветами радуги, мерцали силовые поля над колыбелями. Внутри них, будто бабочки в коконах, росли неведомые создания; текучие формы густели, наливались жизнью. Первые неосознанные движения существ вызвали трепет стрелок па ромбической шкале "Феникса", которую неисправимые романтики Центра назвали часами жизни. Майкл затаив дыхание смотрел на экран. Хотя на его счету и было уже несколько удачных реконструкций, его не переставал волновать момент возникновения новой жизни из пропасти небытия. Спохватившись, он взглянул на Алексея и, смущенный, словно подсмотрев чужую тайну, отвернулся. Но перед глазами продолжало стоять лицо Алексея с выражением какого-то горестного, почти страдальческого вдохновения, будто он мучительно преодолевал непонятный Майклу рубеж. Тонкий звук, подобный оборвавшейся струне, раздался в зале, и "Феникс" вышел на холостой режим, отключив логические цепи. Замерли на нулях стрелки всех приборов, погасли огоньки на пульте. Алексей внимательно просмотрел конечные показания приборов, прочитал контрольную ленту "Феникса", сверяясь со своими выкладками. Наконец отложил их в сторону и, глядя на экран, где силовые поля удерживали бившиеся создания, каким-то чужим голосом сказал: - Майкл, сейчас я войду внутрь. Все процедуры в шлюзе проведешь по полной программе. Когда я появлюсь в камере, усилишь поток воздуха, подашь импульс вспышки сознания и только после этого свернешь силовые поля. Неожиданностей, полагаю, не будет, но на всякий случай... А впрочем, ладно...
– Алексей резко встал, опершись на подлокотники кресла, и, не оглядываясь, направился к шлюзу. Через несколько бесконечно долгих, как показалось Майклу, минут он появился на экране, мягко ступая по цветущему газону, и подал знак усилить поток воздуха. Цветы дружно наклонились от первого порыва ветра, несколько лепестков взлетело над травой. Майкл кивнул, уловив взгляд Алексея, и включил импульс сознания - сигнал пробуждения. Силовые сферы внезапно успокоились, в их нервном пульсировании как бы появилась некая осмысленность. Одна сфера колебалась нерешительно, слабо, другая испытывала серию настойчивых ударов изнутри. Майкл свернул поля. Напряженно вглядываясь в происходящее на экране, он невольно встал и в изумлении застыл. В первой колыбели приподняла голову девочка лет пяти с льняными длинными волосами, робко осмотрелась и медленно, неуверенно встала на ноги... на четыре ноги. "Черт побери!
– ахнул Майкл.
– Кентавры! Этого не может быть!" И, чувствуя, что его собственные ноги отказываются ему служить, опустился в кресло. Из второй колыбели одним прыжком выскочил на траву белоголовый мальчишка-кентавр того же возраста. Алексей в первую секунду повел себя странно. На его глаза навернулись слезы, но он справился с собой, с силой провел ладонью по лицу и шагнул к кентаврам, протягивая к ним руки и что-то говоря. Майкл усилил звук, одновременно включив приборы видеозаписи. - Ребята,- совсем спокойно и только чуть-чуть напряженно говорил Алексей,вы хорошо отдохнули? Как вам здесь нравится? Со стесненным сердцем Майкл услышал ребячьи голоса. "Он не имел права, никакого права это делать, да еще вмешивать меня в эту историю без моего согласия, - проносилось в его мозгу.
– Как он мог взять на себя такую немыслимую нравственную ответственность?" - Здесь хорошо, но только почему-то очень тесно, - ответил, с любопытством оглядываясь по сторонам, мальчик. Его копыта глухо ударяли по дерну. - Но очень красиво, - застенчиво сказала девочка, наклонилась и сорвала несколько васильков. - Мы с вами скоро пойдем на луг, - вымолвил Алексей, - на котором вы сможете славно побегать. Только сначала я должен вас осмотреть, чтобы проверить, здоровы ли вы. - Но ведь мы ничем не болели. Или я, может быть, что-то забыла? растерянно спросила девочка, поднимая на Алексея серо-зеленые глаза с длинными ресницами. - Нет, нет, - поспешно ответил он, - я просто хочу лишний раз убедиться, что все в порядке и мне не нужно ни о чем беспокоиться. Алексей осторожно повел ребят к центру камеры. И странное выражение было у пего на лице. "Как у космонавта, ступающего на неведомую планету, - думал Майкл.
– Как у девушки при свидании с возлюбленным. Но что это все-таки такое?.." Алексей, словно почувствовав бурю сомнений, одолевавшую Майкла, повелительно сказал: - Введи в камеру пульт общей медицинской проверки. Кентавры подняли глаза, выясняя, к кому Алексей обращается, и, уловив направление его взгляда, посмотрели прямо на Майкла, который поспешно ввел команду "Фениксу" и молча наблюдал, как вместо биологических колыбелей появилась аппаратура медицинского контроля и Алексей накладывает датчики на кентавров.
4
Крепко сжимая ладошки кентавров, Алексей вышел с ними на подступающий вплотную к Центру цветущий луг, по которому катились волны травы. Посмотреть па кентавров собрались все сотрудники Центра и стажеры, приехавшие, как и Майкл, из многих стран. Легкие фигурки лаборанток в белом виднелись на балконах. Коллеги Алексея остались за оградой. Алексей, чувствуя, как вздрагивают кентавры, сам еле сдерживаясь, ласково сказал: - Не надо волноваться, ребята. Это такой же луг, на котором вы жили, только он побольше. Вам не холодно?
– заботливо наклонился он к ним, вглядываясь в их глаза, такие человеческие, но с выражением какой-то особой, пока еще приглушенной решимости. Ровный тон его голоса успокоил кентавров, и только девочка, судорожно вздохнув, сказала, украдкой оглядываясь: - Пока не холодно, вот только если пойдет дождь. - Ну и что, - решительно вмешался мальчик, вырываясь из сильных рук Алексея, - очень здорово, побегаем по лужам. - А сколько цветов, вы посмотрите!
– оживилась девочка, хлопая в ладоши, и, сразу позабыв о своих страхах, бросилась в поле, распугивая кузнечиков. На мгновение она скрылась из виду, и у Алексея тревожно дрогнуло сердце. Вскоре она, торжествующе поднимая в руке охапку цветов, со всех ног уже летела обратно, и волосы ее развевались на ветру. И эта странная дикая грация тела, в котором с такой очевидной гармонией слились две природы, заставила Алексея расстаться с последними сомнениями в успехе эксперимента. Заглядевшись на нее, он позабыл о мальчике. Спохватившись, нашел его взглядом и похолодел от ужаса. Подойдя к ограде, мальчишка пытался завести дружбу со стригунком, который медленно, с опаской приближался к нему. Напряженно вытянув шею, вздрагивая от страха и любопытства, он тянулся к мальчику, шевеля ноздрями, готовый удрать в любой момент. Это не могло встревожить Алексея, но он увидел в тени одинокой группы деревьев жеребца, который, подняв голову, всматривался в жеребенка и кентавра, переступая с ноги на ногу и явно чуя необычность происходившего. Наконец, решив, что дело неладно, он стремительно бросился к ограде. Но Алексей, оставив девочку на попечение подоспевшего Майкла, уже бежал к мальчику, на ходу крича: - Назад, назад, сорванец! Жеребенок, испугавшись, бросился к матери, а жеребец одновременно с Алексеем достиг ограды. Алексей уже нацелился было схватить его за ноздри и пригнуть к земле испытанным прадедовским приемом, опасаясь, что тот перемахнет через ограду, но этого не потребовалось. На полном скаку жеребец внезапно остановился и попятился, храпя и приседая. Кося налитыми кровью глазами, он замер, отчетливо выражая происходившую в нем борьбу гнева и ужаса. Мальчик, выпрямившись, с любопытством разглядывал бесившегося жеребца. - Что с ним, почему он рассердился?
– нетерпеливо, нисколько не испугавшись, спросил он у Алексея. Это было слишком даже для отважного вожака табуна. Странное создание, говорившее человеческим голосом, привело его в такую панику, что он во весь опор поскакал к деревьям, тревожным ржаньем собрал свой косяк и увел его к далекому лесу, синевшему на горизонте. Алексей облегченно вздохнул и повел недоумевающего мальчика к Майклу. Маленький двухместный аэролет опустился рядом с Алексеем, примяв потоком воздуха траву, веером полегшую вокруг. Из кабины выскочил Иван и подбежал к ним: - Как же я не предусмотрел это! Надо немедленно убрать табун подальше! - А тебе не кажется, что гораздо опаснее твой аэролет?
– сердито отозвался Алексей, приглядываясь к мальчику. Но тот, ничуть не смутившись, обежал аэролет и, дождавшись, когда остановятся лопасти винта, осторожно подошел поближе. Это было так похоже на самую обычную мальчишечью повадку безотрывно глазеть на сверкающую новую машину, что Иван и Алексей переглянулись и невольно рассмеялись. - Да, Алеша, в жизни не думал, что мне доведется увидеть кентавра за штурвалом аэролета, - полушутливо-полусерьезно сказал Иван, - но, видно, я заблуждался. - Ах, если бы только довести до конца задуманное! - Не сомневаюсь, - буркнул Иван, - что от тебя можно ожидать всяческих чудес. Имей только в виду, что Советом Центра в этом году руководит Дуглас. А уж его характер ты, наверное, знаешь. Старая квакерская закваска может вдруг забродить. Ладно, оттащи мальчишку, а то он своим копытом еще повредит что-нибудь. - Ну, как сказать, чья закваска покрепче, - ответил Алексей, жестом подзывая мальчика, который с неохотой оторвался от созерцания аэролета. - Да, Алеша, тебе не кажется, что пора как-то окрестить твоих питомцев, крикнул Иван уже из кабины. - Совершенно верно. Алексей задумался и, лукаво блеснув глазами, сказал: - Назову-ка я их Иваном и Марией. - Как, как?
– изумился Иван. - Иван да Марья!
– твердо ответил Алексей, взял мальчика за руку и направился к Центру.
5
В огромном камине зала совещаний Центра гудело жаркое пламя, постреливали несгорающие бревна, выбрасывая струйки пара на торцах, плавилась, пузырясь, смола и скручивалась от жара кора. Рдели, мерцая, раскаленные угли, и ровный успокаивающий поток тепла охватывал людей. Деревянные панели стен, доходившие до потолка, и словно потемневшие от времени тяжелые балки перекрытия создавали впечатление естественной и строгой простоты, столь ценимой людьми кибернетического века. А с дальней стены, касаясь левой рукой слегка приподнятого подбородка, задумчиво смотрела глубокими синими глазами Жанна Самари, одна из прелестнейших женщин древнего Парижа. Алая и кремовая розы на ее плече словно окрасили волнением ее лицо, и радостные текучие тона картины Ренуара теплом живой плоти светились в закатном солнце. Председатель Совета пристально смотрел в зал голубыми выцветшими глазами. Взволнованный гул собравшихся явно радовал его. Сотрудников Центра трудно было удивить. Необычное, небывалое, немыслимое лежало в основе их работы. Может быть, поэтому люди постепенно теряли способность удивляться. И Дуглас при всей врожденной бесстрастности великолепно это понимал. "По-видимому, эксперимент Васильева каждого затронул за живое, - размышлял он.
– Недаром у многих женщин, да и мужчин впрочем, чуть ли не слезы были на глазах, когда Васильев шел с кентаврами в свою лабораторию. И выражение у него было, - вспоминал Дуглас, - какой-то встревоженной нежности и дьявольского вдохновения. Словно сам Пан направлялся в свой храм. Да, черт побери!" Руководитель Совета Центра вздохнул и с любопытством покосился на массивного человека, сидевшего рядом. А тот весело и пристально оглядывал сидевших в зале, слегка поворачивая крупную тяжелую голову на сильной шее. Его лицо со скошенным лбом и пепельной сединой на висках нечасто появлялось на экранах мирового телеинформа, но всегда в связи с большими событиями в глубинах космоса. Пилот и командир звездолета, начальник экспедиции и, наконец, Командир Галактического Патруля, Сергей Александров был человеком, которого знали многие. Сотрудники Центра оценили сам факт его появления, и шум быстро утих. Дуглас придвинул микрофон: - В Центре совершилось событие, как вы знаете, далеко вышедшее за пределы нашей и без того достаточно необычной тематики. Поэтому я собрал Совет до того, как будут подробно изучены параметры новых объектов Васильева. - Это не объекты!
– горячо сказала молодая женщина с румянцем волнения на щеках.
– Это живые разумные существа. - Именно поэтому, - властно продолжал Дуглас, - я и собрал внеочередное заседание, чтобы исключить с самого начала малейший привкус сенсации. Меня, как и вас, покорила свободная естественная грация кентавров безошибочный признак нормы, и я надеюсь, что их физические и психические параметры, уж позвольте мне так сказать, - улыбнулся он одними глазами, останутся стабильными. Молодые сотрудники, "приготовившиеся к сражению", как определил для себя Дуглас, обрадованно зааплодировали. Дуглас с необычным для него волнением поднял руку, прося тишины. - Васильев провел блестящий эксперимент, и я полагаю, что с его... питомцами все будет благополучно. Встают, однако, моральные проблемы неслыханной важности. Нельзя не считаться и с тем, что кентавры привлекут внимание всего мира. Трудно ручаться, что это внимание будет на первых порах безусловно доброжелательным. Поэтому вы должны располагать необходимой информацией во всей полноте. Представитель Космического Центра Сергей Александров сообщит вам о задаче, которая была поставлена перед Васильевым. Голос Александрова, слегка глуховатый, как у всех,
– весело шепнул Иван сидевшему рядом с ним Майклу. - Эти фантастические, на наш взгляд, представления, - продолжал Алексей, обладают поразительной живучестью, встречаясь у многих народов. И мне кажется, тут нельзя ограничиваться стереотипными восторгами о вековечной народной мудрости. Исследователи давно подметили удивительную конкретность, предметность человеческого мышления на ранних этапах цивилизации. Недаром так трудно имитировать сказки. Кроме того, учеными давно высказывалась мысль о том, что в мозгу человека принципиально не могут возникнуть представления, которые нельзя было бы реализовать в действительности. Таковы исходные предпосылки в самом общем, разумеется, плане. На первых порах к моим кентаврам, может быть, не каждый сможет относиться как к человеческим существам... В зале раздались протестующие возгласы. - Но я надеюсь, - улыбнулся Алексей, - двойственный, противоречивый характер их природы, сам факт их появления определит возникновение новых точек зрения на человека и приблизит нас к пониманию непрерывности жизни, поможет с большей четкостью установить природу и величину энергии перехода с одного уровня сознания на другой. Аналогия с планетарной моделью строения атома здесь, наверное, более полная, чем мы обычно допускаем. Я уверен, что кентавры не просто завоюют Титанию, но органически впишутся в ее биосферу. Уверен и в другом. Титания станет для нас источником информации огромной, непредставимой пока во всех деталях ценности. Когда Алексей вернулся на свое место, Иван порывисто обнял его, а Майкл крепко пожал ему руку. Дуглас в раздумье перебирал бумаги, наконец поднял голову. - Совет высоко оценивает результаты эксперимента Васильева, хотя некоторые его интерпретации вряд ли могут быть приняты широкой научной аудиторией без определенных оговорок. Согласен я и с тем, что работа Центра в последнее время действительно приняла характер некоей машины времени для извлечения из небытия представителей погибших видов. В известной мере это лишило нашу деятельность необходимой перспективы. Хотел бы надеяться вместе с Васильевым, что синтез кентавров стимулирует возникновение новых точек зрения, новых идей и, следовательно, нового знания. Результаты референдума и рекомендации Академии Наук Земли по поводу эксперимента "Титания" будут вам сообщены незамедлительно. Если нет желающих выступить, - Дуглас медленно оглядел зал, - то заседание Совета закрывается.
6
– Моя стажировка кончается, Иван. Через неделю я улетаю и хотел бы попрощаться с Алешей. Где он? Я давно его не видел. - До окончания референдума Дуглас отправил его вместе с кентаврами в наш заповедник в глубине России, - ответил Иван рассеянно.
– Ты знаешь, оживился он, весело взглянув на Майкла, - я о них тоже чертовски соскучился, особенно о моем тезке. Давай-ка махнем к ним на пару дней, пока не подойдет моя очередь работать на "Фениксе". На следующее утро они уже приземлились на аэродроме в нескольких километрах от заповедника и успели на рейсовый аэробус. Они долго плыли над шумящей листвой лесов, пока не добрались до домика лесника. Узнав, к кому они приехали, тот что-то недоброжелательно буркнул, показал дорогу и поспешно скрылся в доме. - А старик-то явно не одобряем питомцев Алеши, тебе не показалось? спросил Майкл. - На всех не угодишь!
– небрежно бросил Иван, напряженно вглядываясь в дальний конец луга, плавно спускавшегося к речке, и поманил Майкла. Они подошли к самому берегу и остановились, словно завороженные. В светлой прозрачной речушке, каких много в сердце России, у плакучих ив, неспокойно трепетавших на ветру, купался Алексей с кентаврами. Вот он выбрался на берег и нырнул с деревянных мостков. Кентавры с радостным визгом выскочили из речки, поднимая тучи брызг, промчались мимо Ивана и Майкла, не заметив их, повернули и опять бросились в воду, вспарывая ее копытами. Их кожа влажно блестела на солнце, ослепительно сверкали зубы. Кентавры медленно, с опаской поплыли навстречу Алексею, но он снова нырнул, выбрался на берег и остановился в ожидании. Его веселое лицо стало серьезным, он что-то объяснял ребятам, полуобернувшись к деревьям, за которыми укрылись гости. Иван и Майкл, переглянувшись, решили было подкрасться к ним, но не тут-то было. Кентавры, стоявшие перед Алексеем, подняв на него глаза, сиявшие восторженным оживлением, вовремя разглядели гостей. Алексей, сурово нахмурившись и подобравшись, обернулся, но потом лицо его посветлело. - Как это вы решились расстаться с цивилизацией?
– воскликнул он, обрадованно протягивая им руки. Загорелый, с капельками воды на коже, он стоял перед ними, и из глаз его, прозрачных и спокойных, казалось, ушла характерная для него пристальная настороженность. Видимо, он в полной мере обрел драгоценное равновесие духа. Кентавры умчались в поле, перекликаясь на бегу, потом затихли. Алексей, одевавшийся на берегу, сразу поднял голову, всматриваясь. Мальчик призывно замахал рукой, и они пошли к нему. Оказывается, он ухитрился найти птичье гнездо и, осторожно раздвинув траву, показал несколько яичек в крапинку, лежавших в травяной колыбели. Подоспевшая девочка радостно всплеснула руками и опустилась на колени перед гнездом, уронив венок из васильков. И люди смотрели на них восхищенно и встревоженно. Мальчик горделиво посматривал на Ивана, а тот ласково обнял своего тезку за плечи, ощутив его плотную горячую кожу. - Ладно, - прервал паузу Алексей, - я вас сейчас накормлю славной ухой, а потом напою чаем с дымком. А вы, ребята, бегите вперед, мы сейчас вас догоним. Кентавры с криком бросились наперегонки к одноэтажному дому поодаль, и только земля полетела из-под копыт. - Как вы тут поживаете, Алеша?
– спросил Майкл, провожая их взглядом. - Ох, проблем оказалось гораздо больше, чем я предполагал, - вздохнул Алексей.
– И кажется, я один не справлюсь. Тем более что тут от нас шарахаются, как черт от ладана, когда я попробовал обратиться за содействием. Старики чуть ли не откровенно крестятся и поминают имя господа, молодых здесь не найдешь, все на полевых работах, а персонал заповедника невелик. - В числе недовольных и лесничий? - Да, к сожалению, его образование спасовало перед чувствами. Придется, наверное, просить Дугласа прислать подмогу. А пока, может, ты, Иван, задержишься у нас? - Охотно, - ответил Иван.
– Это даст мне повод сбежать от всяческих дискуссий, в которые меня непрерывно втягивают после вашего отъезда. Прямо житья нет. - Это тебе в наказание за индифферентность, - рассмеялся Алексей.
– Теперь ты, надеюсь, почувствуешь ответственность за своего тезку? - Еще бы!
– ответил Иван.
– Кстати, у обоих ребят такая высокая температура тела? - Ага, ты уже входишь в круг своих обязанностей. Что ж, кажется я не ошибся в выборе, а, Майкл, как по-твоему?
– улыбнулся Алексей.
– Я веду дневник, в котором все параметры кентавров, как выразился на Совете Дуглас, отражены со всей возможной скрупулезностью. Уже сейчас ясно: у них совершенно дьявольская энергия, невероятная жажда знаний. Они буквально пожирают те немногие книги, которые я захватил с собой. Я просто сбиваюсь с ног и, признаться, только теперь понимаю, как это сложно - вырастить живое существо. Ну вот, мы и пришли! - Все уже готово, папа!
– раздался возглас мальчика, выскочившего на крыльцо и захлопавшего в ладоши. Вдруг он спохватился, испуганно глядя на Алексея. - Ничего, ничего, при них можно так говорить, - успокоил его Алексей, а тот, обрадованный, убежал в дом, откуда послышалась его веселая скороговорка. - Надо же им как-то называть меня, - слегка скованно сказал Алексей, поймав вопросительные взгляды товарищей.
– В конце концов это не так уж далеко от истины. - Они должны были бы называть тебя создателем, демиургом, - отозвался Иван, предостерегающе взглянув на Майкла, который так и не рискнул спросить Алексея о генокарте его сына. - Это было бы, пожалуй, чересчур. Мы и так взяли на себя в Центре многие обязанности нерадивого бога. Ладно, для меня сейчас самое главное божественно вас накормить. - Это очень кстати, - оживился Иван, потирая руки и принюхиваясь.
– Как у вас в Америке, Майкл, в почете уха с луком, перцем и лавровым листиком, а? - Я, признаться, неважный гастроном, - рассеянно ответил Майкл, осматриваясь. В огромной комнате с широкими окнами стоял запах свежей смолы, каких-то трав, сохнувших под потолком, его светлые сосновые доски словно сияли золотистым отраженным светом. И странно контрастировал с этим никель деталей, глазки приборов полевого медицинского автомата-контролера в глубине комнаты. А на столе уже красовались глиняные обливные миски, в которых дымилась уха. Кентавры стояли у окна, рассматривая гостей, и Майкл вдруг невольно ощутил оторопь. "Что уж тут взять с лесничего", - невесело усмехнулся он про себя. Гостей усадили за стол. Алексей сел между кентаврами, заботливо поглядывая на них и подливая им молоко в большие кружки. А они расположились совершенно непринужденно, усевшись, нет, скорее, улегшись у стола. Майкл чувствовал все большую скованность, овладевавшую им под пристальными, нечеловечески пристальными, взглядами кентавров, хотя в них не было ничего недоброжелательного или угрожающего. Его не покидала мысль об иной, пока загадочной, природе кентавров. "Как же будут воспринимать их обыкновенные, далекие от науки люди?
– в смятении думал он.
– Одни креститься, а другие хвататься за камни?" Кое-как преодолев себя, он принялся за действительно божественную уху, пытаясь поддерживать веселую беседу. Но Алексей, хмурясь, уже уловил его настроение. Замолк и Иван, и обед они закончили в молчании. Правда, ребята продолжали болтать без умолку - их не смущали заботы взрослых. Когда со стола было убрано, Алексей отпустил кентавров погулять, строго наказав не отходить далеко от дома. Они, обрадованные разрешением, поцеловали его, ревниво поглядывая друг на друга, и убежали, сняв со стены луки и колчаны со стрелами. - В чем дело, Майкл?
– сдержанно спросил Алексей, не глядя на него.
– Что тебя так...
– он поискал слово, - парализовало? - Прости, Алеша, - через силу ответил Майкл, - я и сам не понимаю, что со мной. Они, кажется, появились на свет божий на моих глазах, причин для смущения никаких, и все-таки мне не по себе в их присутствии. - Очень важно разобраться в этом. Мы знали бы, как нам быть в аналогичных ситуациях, - сказал Иван, вопросительно поглядывая на Алексея. По-видимому, осложнения только начинаются. - Иван прав!
– отрубил Алексей, взглянув в окно.
– Попытайся, Майкл, определить корни твоей идиосинкразии. - В этих ребятах, - неуверенно начал Майкл, - я чувствую энергию, волю и разум, которые явно превосходят наши собственные возможности. А насколько их разум человечен, насколько он будет социален? Наверное, это нелепо и смешно, ведь их двое, а людей миллиарды, но не угрожают ли они своим появлением человечеству? Не ставят ли они нас, людей, так сказать, под сомнение? Разумеется, все эти соображения чисто интуитивные, подсознательные. Пока они бегают в отдалении, я чувствую только восхищение, когда же они рядом, этот восторг переходит в страх. Словно я сижу с существом иной планеты, от которого не знаешь, что и ожидать. - Что ж, ты достаточно внятно объяснил свое состояние, - сказал Алексей, и нам надо учитывать такую реакцию. Разуверять тебя бесполезно, я понимаю. Ты должен сам убедиться, что твои опасения беспочвенны. Но во всяком случае спасибо. Эта точка зрения не приходила мне в голову. - Я прекрасно понимаю, что эти соображения не делают мне чести, но с вами я предпочитаю говорить начистоту. Как-никак, я ведь тоже вроде их крестного отца, - смущенно улыбнулся Майкл. Пристальный взгляд Алексея слегка смягчился, но недоверие и какое-то непонятное сожаление в его глазах больно кольнули Майкла. - Я прямо изложил вам свои сомнения, - принужденно сказал он.
– Полагаю, что многие откажут кентаврам в праве на существование из-за подобных, а может, и каких-то иных соображений, и вам, - он поспешно поправился, - и нам нужно быть к этому готовыми. - Ладно, Майкл, твое "нам" отчасти искупает твои грехи, - повеселел Алексей.
– Пойдем-ка раздуем самоварчик. Здесь даже такая антикварная редкость обнаружилась. Я ведь обещал вас напоить чаем, да не каким-нибудь, а с дымком. Алексей шагнул к двери за Майклом. Тот распахнул ее и вдруг отшатнулся. Мимо со свистом пролетела оперенная стрела и вонзилась в тонкое деревце у крыльца, вздрагивая и покачиваясь, а следом с победным криком проскакали кентавры, размахивая луками. - Ну вот, твои опасения, кажется, начинают оправдываться, - сердито бросил Алексей, отстраняя Майкла, - сейчас я им задам! - Не надо, Алеша, - остановил его Майкл, справившись с собой.
– Давай я лучше сам с ними постреляю, а ты пока раздувай свой экзотический самовар. Алексей одобрительно кивнул головой и принялся колдовать над медным, сияющим на солнце самоваром. Нащипал лучины, зажег ее, потом, спохватившись, проверил, есть ли вода в самоваре. Наконец с великими хлопотами ему удалось вскипятить чай. Он измазался сажей, глаза у него слезились от дыма, но горд он был едва ли не больше, чем после реконструкции какого-нибудь диковинного зверя. Время от времени он поглядывал на кентавров и Майкла с Иваном, которые пытались хоть разок попасть в цель из лука, к великой радости ребят, заливавшихся смехом. Чай попахивал дымком и был очень вкусен. Только Майкл никак не мог понять сожалений Алексея о том, что нигде не нашлось старого сапога, да еще просившего каши. Веселые пояснения коллег не помогли, и Майкл махнул рукой на попытки выяснить взаимосвязь между чаем и старым сапогом. У Майкла отлегло от сердца, и он уже спокойно поговорил с кентаврами, просмотрел вместе с Иваном дневниковые записи Алексея. Но когда понял, что, судя по всему, речь идет о невероятно стремительном развитии кентавров, прежние опасения возвратились. Однако теперь он их не высказал, полагая, что справится с ними. Ребята снова убежали в поле, но начавшийся разговор был прерван стрекотом аэролета, севшего поблизости. Алексей гневно чертыхнулся и стремительно вышел. Иван прислушался к голосам около дома и явно встревожился. Когда в комнату вошла молодая женщина с небрежно причесанными каштановыми волосами, Майкл все понял, увидев ее нахмуренные светлые брови над темно-синими глазами и скованное лицо Алексея. - Знакомьтесь, - коротко бросил Алексей, - Кэтрин! Майкл! Майкл склонил голову перед нею, уловив кивок Ивана, показавшего глазами на дверь. Когда Майкл вслед за Иваном переступил порог, он машинально оглянулся, запомнив легкую, стройную фигуру у окна и тонкий строгий профиль, от которого защемило сердце. И в памяти вдруг всплыло: да, да, тот самый портрет в зале совещаний Центра. Они вышли на крыльцо, и у Майкла дрогнуло и бурно забилось сердце, перехватило горло. Глядя друг другу в глаза, стояли кентавр и мальчик, видимо сын Кэтрин. - Жена?
– тихо спросил Майкл у Ивана, кивнув головой на дом. - Жена!
– серьезно ответил Иван. А кентавр и мальчик уже бегали вокруг аэролета, поглядывая друг на друга, и их взаимное сходство разительно бросалось в глаза. Та же решительная повадка, поднятый подбородок и прямой, независимый взгляд. Кентавр сказал что-то мальчику, показав рукой в поле, а тот, соглашаясь, кивнул, и они побежали туда, где в высоких травах еле виднелась голова девочки. Мальчик споткнулся, упал, а кентавр засмеялся и показал ему на свою спину: садись, мол. Мальчик обрадованно засиял, неловко вскарабкался на него, ухватив за плечи. И они умчались в поле, оставив потрясенных мужчин у крыльца.
Алексей отвел Кэтрин от окна и обнял утешая. - Как ты решился на этот эксперимент, Алеша? Как ты мог так поступить? - Кэтрин, им будет принадлежать Титания, прекрасная планета, которую они завоюют для нас, землян. Я видел экспедиционный фильм. Это поля снежных облаков, тяжелая малахитовая вода океанов, огромные равнины, интенсивные краски, к которым нам, правда, трудно привыкнуть. Титания наша надежда. Без этого человек не может жить. Потерять Титанию нельзя, а людям там невыносимо трудно. - Но так же тяжело будет и этим несчастным ребятам, не людям и не животным. Что их ждет? - Их ждет Титания! Я твердо уверен, что их большая близость к природе поможет им избежать многих ошибок человеческого рода. А наше вмешательство не будет постоянным. И чем скорее они отправятся на Титанию, тем легче там приспособятся. И мы сможем вовремя подкорректировать их природу, если в чем-то ошиблись. - Это значит, ты тоже отправишься на Титанию?
– Ее глаза гневно блеснули, и она высвободилась из рук Алексея. - Конечно, Кэтрин, как же я смогу их бросить. Космический Центр уже предложил мне возглавить экспедицию. И я надеюсь, что ты полетишь со мной. - Не знаю, - ответила Кэтрин, повернулась снова к окну и дрогнувшим голосом произнесла: - Алеша, они возвращаются... - Пойдем встретим ребят, - потянул Алексей ее за руку.
– Только не волнуйся, пожалуйста. Люди отдают свою кровь, спасая других. Мы отдаем больше - самих себя для Титании и Земли. Попробуй взглянуть на все с этой точки зрения. - Попытаюсь, - вздохнула Кэтрин. Когда они вышли из дома, ребята уже были совсем близко. - Мама, мама!
– радостно кричал мальчик со спины кентавра, обнимая его руками.
– Как тут красиво! Я хочу здесь остаться! Он спрыгнул на землю и подбежал к Кэтрин, которая судорожно прижала его к себе и только тогда взглянула в глаза кентавра. А тот вдруг с необычной для него робостью сделал несколько нерешительных шагов и остановился. Кэтрин посмотрела на него, на девочку, растерянно стоявшую в сторонке, и слезы побежали у нее по щекам. - Что случилось, ма?
– встревожился мальчик. - Нет, нет, ничего, Сергей!
– сквозь слезы улыбнулась она, привлекая к себе кентавра и жестом подзывая девочку. - Вы, я вижу, - прерывающимся голосом продолжала она, - вдоволь набегались и, конечно, хотите есть? Когда она увела Сергея и кентавров, мужчины, пряча друг от друга глаза, медленно, осторожно направились в дом. И, не обменявшись ни одним словом, все ощутили чувство, одинаково близкое и всепоглощающему восторгу, и грозно встающему из глубины души ужасу.
Спал Майкл в ночь перед отъездом неважно. И несколько раз просыпался от одного и того же сновидения: далекий крик, настигающий топот копыт и свист стрелы. Он видел себя как бы со стороны. Вот он бежит, спотыкаясь, по полю, сердце бешено колотится в груди, его догоняет стрела, и кровь растекается по рубашке, он делает несколько последних неверных шагов и падает ничком, а стрела трепещет под левой лопаткой. Рано утром Майкла разбудил громкий стук часов. Он огляделся, но не обнаружив их, открыл окно. Только что прошел дождь, и с крыши падала торопливая капель. Две иссякающие струйки с равномерностью метронома прилежно долбили кусок жести под окном. Майкл рассмеялся, расправил плечи и вздохнул полной грудью, глядя на дымившийся под утренним солнцем луг. Алексей и Кэтрин возвращались с речки. Возле них играли кентавры и Сергей. Майкл наскоро оделся, схватил полотенце и выскочил на крыльцо. От прежних страхов не осталось и следа. Кентавры, секунду помедлив, помчались к нему, как бы уловив его изменившееся настроение. Алексей помахал издали рукой и, когда они встретились, дружески коснулся плеча Майкла: - Я не стал тебя будить. Иван-то любит поспать, а твоих привычек я не знаю. - Я с удовольствием поплаваю. Вода, наверное, совсем теплая? Где вы купались? - Вот там, чуть левее двух березок, - сказала Кэтрин.
– Машенька, покажи ему наше место. - Хорошо!
– ответила девочка, искоса посмотрев на Майкла. - Машенька! Мария! Мэри!
– улыбнулся Майкл и пощел за нею. Вдоволь наплававшись, он направился к берегу, глядя на девочку, дожидавшуюся его около молодых березок. От порывапрохладного ветра взметнулись, залепетали листья, она слегка вздрогнула и зябко охватила плечи руками. Этот естественный жест тронул Майкла, наполнив его сердце восторгом и печалью, почему-то неизбежно охватывающей человека при встрече с совершенной гармонией. Одеваясь, Майкл жадно осматривался вокруг, словно стремясь навсегда запомнить и спокойную речку с высокой травой на берегах, и прозрачную веселую зелень листвы, и кучевые облака, неведомыми загадочными городами встающие на горизонте. Подойдя к девочке, он бережно обнял ее за плечи и, наклонившись, спросил: - Замерзла, Мэри? - Чуточку, я не привыкла так долго стоять на одном месте, - ответила она, смело взглянув ему в глаза. - Тогда побежим, кто быстрее!.. - Побежали!
– восторженно воскликнула она и помчалась, полетела вперед. Майкл вначале не старался ее обогнать, а когда, спохватившись, побежал со всех ног, было поздно. Мэри, торжествующе хохоча, встретила его уже у дома, где их ждали улыбающиеся Алексей и Кэтрин.
Потом, когда Майкл в кабине стратоплана над Атлантикой пытался вспомнить этот неповторимый день, он ясно понял, как многое изменилось тогда в его жизни. И много позднее, когда весь мир узнал о кентаврах, их первых шагах на Титании, одна и та же картина возникала в его воображении. По цветущему лугу бегут кентавры, их светлые, почти льняные волосы светятся на солнце, и кружатся вокруг разноцветные бабочки. Но вот кентавры приближаются, и все заполняют их глубокие, пристальные, невыносимо пристальные, завораживающие глаза...
Об авторе
Моисеев Юрий Степанович. Родился в 1929 году в Кургане. Окончил металлургический факультет Московского института цветных металлов и золота и факультет журналистики МГУ. Член Союза журналистов СССР. Автор нескольких десятков статей, репортажей, рецензий, популяризирующих достижения науки и техники. Преподает социальную психологию в институте повышения квалификации руководящих работников и специалистов черной металлургии. Публикуемый рассказ - второе выступление автора на страницах сборника. В настоящее время работает над новыми научно-фантастическими рассказами, посвященными проблемам сохранения биосферы и взаимоотношения человека и "разумных" машин.