Титаномахия. Том первый
Шрифт:
– Да я понял, что Елена выбрала тебя ещё вчера, позвав меня и Креусу сегодня только для компании. Так что оставь Креусу в покое, я утешу её разбитое тобой сердце!
– Просто, я пришел с морей и сейчас готов запрыгнуть на первую попавшуюся. Как сказал Есенин в неопубликованном сборнике: «Когда наш перл, как телеграфный столб, топорщится, нам всё равно, кто под нами лежит – актриса или уборщица!» Мощно сказано, не так ли? Серебряный век, учись!
– Вот ты и оставь серебряную уборщицу мне, а сам займись золотой статуэткой. Вручи себе этот Оскар! Она тебе больше подходит.
– Ага, то подходит, то опять отходит.
– Да я бы и сам ею занялся, если честно, если бы мы не знали друг друга уже сто лет в обед и давно не относились бы друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, как она жила с Ахиллом. А ты был, в основном, тогда в морях. Так что вы редко виделись и не успели так сдружиться. И теперь у тебя есть все шансы ею овладеть. А у меня – уже нет.
4
Н. Заболоцкий, «Белая ночь».
– Ну, хорошо, оставлю тебе «уборщицу». Сегодня твой день! Наслаждайся крохами с моего барского стола! Только запомни, что абсолютно все девушки – соблазнительные демоны искушения, пока не становятся матерями – богинями (синдром богоматери), и абсолютно все парни – боги, как только они перестают быть детьми. Духовно, а не только физически, повзрослев до Бога-Отца. И если я действительно стану для Елены богом, то моя книга станет для неё новой религией, как у Кришны.
– А если только на словах, то – фантастикой! – усмехнулся Ганимед.
– Богоматери надо родить Бога-Сына, то есть не от кого попало, а от Бога-Отца! Чтобы «богоматерь» не побили камнями упрёков родственники. Женщиной быть намного сложнее и ответственнее!
Они вернулись к девушкам и стали вести себя соответствующе выбранной ими мифологии поведения, пытаясь быть богами в их глазах. Проявляя свою высшую сущность (с жёсткого диска духа) на глазах у всех.
– Так, а «как начать мыслить, товарищ Бендер?» 5 – усмехнулась над ним Елена, оторвав их от наслаждения бутербродами. Сделав вид, что ей это просто безумно интересно, чтобы расположить Ганешу к себе. – Как ты научился мыслить?
5
Ильф и Петров, «Золотой Телёнок».
– По-настоящему мыслить ты начинаешь только после того как, усвоив из философского словаря необходимую для абстрактного мышления терминологию, набиваешь свой ум до предела чужими мыслями, – решил Аполлон её окончательно добить.
– Научившись именно мыслить, а не молоть языком! – усмехнулся над ней Ганимед.
– Изучая философский словарь ровно до тех пор, пока ты не научишься применять эти навыки хотя бы для того чтобы начать понимать то, о чём там идёт речь. Пока твой мозг не начнёт ими бредить, не успевая обрабатывать получаемую тобой непривычно сложную информацию.
– Пытаясь их хоть каким-то боком к себе приладить и уложить в поленницу мировоззрения! – усмехнулся Ганимед, проглотив бутерброд.
– И чем сложнее получаемая тобой информация, тем быстрее всё это начнётся. И тем интенсивнее будет протекать сам мыслительный процесс, мобилизуя для этого всё твое тело.
– Так как тело станет полагать, что это что-то жизненно важное, раз уж ты этим так серьезно заинтересовался? – подыграла ему Елена.
– И когда через пару недель непрерывных занятий твоему телу все же удается хотя бы ненадолго переключить твое внимание на себя и подвергнуть фундаментальному сомнению твою жизнедеятельность в игре мыслей, не имеющих к тебе прямого отношения. И оно заставит тебя решить какую-то неотложную проблему, то эта проблема вдруг решится для тебя уже так просто (по сравнению с теми абстрактными вопросами мирового уровня, которые ты решал, обрабатывая получаемую тобой сложную информацию), что ты начинаешь этим увлекаться. И пытаться решить ещё и ещё одну проблему.
– Ведь это касается качества твоей жизни! – поняла Креуса.
– События которой начинают выглядеть для тебя такими смешными и незначительными, глядя на себя теперь с высоты проблем мирового масштаба, что ты с лёгкостью решаешь проблемы этого пресловутого существа, которым ты до этого всем являлся. Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим! Так что ты даже не можешь уже усидеть в кресле, подскакиваешь и начинаешь ходить из угла в угол, «перелопачивая» все свои проблемы, до которых твой рассудок своей «лопаткой» может дотянуться. Все глубже уходя в свое прошлое. И решать их одну за другой, всё сильнее и громче над собой посмеиваясь.
– Над тем, каким ты был недотёпой? – ласково усмехнулась над ним Креуса.
– И с какой лёгкостью другим удавалось тебя дурачить. Так тело начинает мыслить!
– Всё понятно, – усмехнулась Елена. – Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем.
– Перестав быть чайником! – усмехнулся Ганимед и толкнул Ганешу плечом, столкнув его с Еленой.
Ганеша тут же рефлекторно обнял Елену и повалил на песок, ругая Ганимеда:
– Ты знаешь, для чего он это сделал?!
– Для чего?
– Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! – поцеловал он Елену в губы и прижал к песку. – Только о себе и думает!
И ещё раз её поцеловал. Пока она не успела вырваться и отвесить Ганимеду затрещину за оргию.
Почему же Ганеша так цеплялся за Елену, как за выступ скалы, и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы – сгореть от ревности. После того, как та поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Елене. Которое та вначале легкомысленно хотела Креусе подарить на этом празднике жизни, как злобная Медея.
И всё бы так и шло, как задумали боги, если бы Креуса не спросила Ганешу, любовавшегося закатом:
– Я всю ночь думала над тем, что вы мне рассказали, и не смогла понять одного, – призналась Креуса, пожелав полюбоваться «закатом Европы», – почему вы так переживаете за Америку?
– Возможно, мы нахватались этих мыслей у А.П. Чехова. Ведь его, АП-Чихова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные, – усмехнулся Ганеша, снова входя в роль Аполлона. – И он в своих произведениях каждому стремился поставить свой диагноз.