Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин
Шрифт:
А один из знакомых Мейерхольда будто бы даже держал в руках открытку от Всеволода Эмильевича… Впрочем, сразу после смерти Хозяина все слухи прекратились. Но тогда они должны были поддерживать его любимый образ: добрый-добрый Хозяин…
«Славься, славься, наш русский царь!»
Заканчивался 1939 год. Наступало 60-летие Хозяина – нового царя. Было вполне логично, что пьесу к своему юбилею он заказал Булгакову – автору «Дней Турбиных», воспевшему царское офицерство. Но писатель нарушил табу: захотел найти документы о жизни Кобы. Пьесу пришлось
Булгаков не перенес решения. К тому времени он, конечно же, знал: миллионы невинных вместе с виновными истребило «доброе зло». Но заставлял себя не видеть, верить в бич Божий. Он так хотел изменения судьбы, так надеялся… И вот получил плевок, пощечину: зло не нуждалось в его служении, зло разрешило ему жить – и этого с него достаточно. В те дни Булгаков сказал жене: «Помнишь, как запрещали «Дни Турбиных», как сняли «Кабалу святош», отклонили рукопись о Мольере… у меня не опускались руки, я продолжал работать, а вот теперь смотри: я лежу перед тобой продырявленный». И уже вскоре смертельно заболел…
В романе Воланд помог Мастеру. В жизни Воланд убил Мастера.
Опасно заигрывать с дьяволом…
В феврале 1939 года в Большом театре поставили любимую оперу Романовых – «Жизнь за царя» Михаила Глинки. Ее давали в дни коронации Николая II и в дни трехсотлетия династии. И вот через 22 года она снова на той же сцене, правда, под названием «Иван Сусанин».
Хозяин сидел в глубине ложи. Впервые после революции гремела эта музыка: «Славься!» Но знаменитый текст, ставший царским гимном: «Славься, славься, наш русский царь!» – теперь был переделан: «Славься, славься, ты, Русь моя!» По его повелению Сергей Городецкий, знаменитый в дореволюционной России поэт, переписал текст, а Хозяин сам проверил и отредактировал новые стихи. Он занимался и операми тоже!
Музыкой «Славься!» встретил он свое 60-летие! Да, он давно уже был царем. Одиноким русским царем. И его соратники, точнее, слуги, смертельно боялись его, как когда-то слуги боялись настоящего царя.
Писатель Е. Габрилович приводит рассказ Хрущева о том, как тот был в гостях у Хозяина на даче под Гагрой в дни его отдыха:
«Сталин сидел в саду в беседке. Пили чай, беседовали. Шло время. Стемнело. Сталин мрачнел. Хрущев сказал:
– Ну, я поеду домой, Иосиф Виссарионович, жена, наверное, заждалась.
– Вы никуда не поедете, – вдруг сказал Сталин. – Останетесь тут.
– Жена будет ждать, Иосиф Виссарионович…
Сталин поднял на Хрущева глаза. Это был тот взгляд: желтые, бешеные глаза. Хрущев, конечно, остался. Но спал плохо.
Утром оделся, вышел в сад. В беседке, в той же позе, сидел Сталин, пил чай. Хрущев поздоровался, справился о здоровье. На что Сталин, прихлебывая чай, вдруг спросил Хрущева:
– А кто вы такой? Как вы попали сюда?
– Иосиф Виссарионович, я… Хрущев.
– Надо еще выяснить, кто вы такой, – сказал Сталин, отодвинул стакан и вышел из беседки.
В ужасе дрожащий Хрущев пошел по дорожке к выходу. Его нагнал охранник. Хрущев приготовился к концу.
– Никита Сергеевич, вас товарищ Сталин зовет, ищет повсюду.
Хрущев поплелся к беседке. Там сидел Сталин и пил чай.
– Ну где же вы, Никита Сергеевич? – ласково спросил он. – Нельзя так долго спать, я вас заждался».
Игры Хозяина…
Все они были пылью – его могущественные бюрократы. Он заставил их не спать ночами, испытывать постоянный, непреходящий страх. Жену формального главы государства, председателя Президиума Верховного Совета Калинина он отправил в лагерь, где она искала вшей в белье арестантов перед стиркой. И жалкий старик Калинин все просил вернуть ее – напрасно просил… Он отправил в лагерь и жену своего верного секретаря Поскребышева. И тот тоже нудно молил вернуть ее – безуспешно молил. Глава правительства Молотов тоже лишится своей жены… Чтобы не забывали: они – ничто. В любой момент он может отправить их вслед за женами.
Впрочем, у него самого тоже не было жены, так что он попросту всех уравнял. И теперь они могли, не отвлекаясь на семью, как Хрущев, забыв мещанские радости, служить Великой мечте, все более становившейся реальностью.
Тайна
Он стал царем и богом. Он всегда знал: божественность власти – в ее тайне. Во мраке таинственности, которым он окружил свою жизнь, – и тайный страх, который скрывала жизнерадостность его подданных, и тайная Ночная жизнь, и фары черных машин, и обыски в ночи, и прожектора над темными поездами, идущими в лагеря. И тайные расстрелы вчерашних владык, и тайные могилы на кладбищах…
Все было – тайна… Вся страна считает, что он живет в Кремле. На самом деле поздней ночью из Боровицких ворот выезжают несколько больших автомобилей ЗИС. Они набирают громадную скорость, мчатся по правительственной трассе. Непробиваемые темные стекла бронированных машин не дают возможности рассмотреть, кто внутри. Все автомобили имеют одинаковый вид, и никто не знает, в котором сидит он: тайна. Только перед самым въездом на Ближнюю дачу его машина выходит в голову кортежа, остальные – за ней…
Ближняя дача на самом деле – его дом. Но и это тайна. Здесь, недалеко от Москвы, он живет. Отсюда не более чем за полчаса он может появиться в Кремле. Эту кирпичную дачу построили в 1931 году, и после смерти жены он в нее переселился. Внутри дачи фойе и большая столовая, где он вместе с соратниками из Политбюро «обедает» (так он называет полуночную еду, походившую больше на ужин вместе с завтраком). И ночной стиль его жизни – тоже тайна… На даче прислуживают офицеры НКВД и горничные.
Одна из них – молоденькая Валечка Истомина. Она поступила на дачу в 1935 году. Валечка гладит ему брюки и полувоенный китель. Денщика у него нет. Он не меняет привычек – все делает сам.
17 лет проработает Валечка на даче… Она стелила ему постель. И старилась рядом с ним.
Молотов: «А если она и была женой Сталина – кому какое дело?»
Горничная становится его тайной женой. Новый глава охраны Власик – воспитателем детей. Тесная дача – его дворцом.
В этой декорации он живет. В ней и настигнет его смерть…
В 1940 году он получает подарок: Берия сумел организовать убийство Троцкого.
Все это время Хозяин беспощадно расправлялся с его родственниками. Он начал с ареста Сергея, младшего сына Троцкого, ученого, мирно проживавшего в Москве.