Титры к фильму о любви
Шрифт:
Катя похолодела. Кого он имеет в виду? Неужели Елизавету Комову и Катю Чижову, которая лишь чудом не разделила ее судьбу? Но откуда ему об этом знать? Разве может уважаемый профессор оказаться замешанным в чем-то криминальном? Неужели все-таки именно его описывал Виталик?
Он не простил того, что Катя изменила науке с коммерцией, а Лиза – с коммерсантом, и решил устроить для них что-то вроде костров инквизиции? Нет, это просто бред! Хотя Платон Матвеевич с такой страстью относился к своему делу, что коллеги и студенты и в шутку и всерьез называли его серийным убийцей белых пятен в истории. Но белые пятна
Впрочем, рядом с профессором всегда хватало молодых и рьяных, которые ловили каждое его слово и считали Учителем с большой буквы. И науку любили в достаточной степени, чтобы ненавидеть изменивших ей.
Стоп! Еще немного – и эта история сведет Катю с ума. Она чувствовала себя электрическим разрядом, который должен проникнуть в мозг убийцы, чтобы найти и обезвредить преступника. Ей так хотелось понять, почему она оказалась включена в список приговоренных к смертной казни через сожжение, что иногда она не могла думать ни о чем другом. Но подозревать Платона Матвеевича – это уже слишком. Маньяки гораздо проще устроены. Скорее можно предположить, что жертв объединяет буква Е: Елена, Екатерина, Елизавета. Правда, тогда Жанна не вписывается….
Нет, мотив для убийства «студентка – преподаватель» можно смело назвать притянутым за уши, если бы у мотивов имелись уши. Предположим, что насчет Елизаветы и Елены еще были хоть какие-то сомнения, но Жанна точно у профессора Платонова не училась. У нее были совсем другие университеты, где стипендию сворачивали в трубочку и засовывали под кружевное белье.
– Катенька, ты что так побледнела, детка? Ты же не боярин с небритой бородой, а я не царь Петр, чтобы страху на тебя нагонять. Я о втором покойнике, конечно, образно выразился. А так он жив, здоров, хотя и печален. Я о Мишане говорю. Мишаня Комов – мой лучший студент, затем аспирант, затем кандидат наук. Такие перспективы перед ним открывались, что дух захватывало, даже бинокль не требовался. И кто бы мог подумать, что парень остановится буквально в шаге от докторской! Да что там – в сантиметре.
Мишаня Комов? Как ни странно, до Кати только что дошло, что она впервые услышала эту фамилию не в новостях о пожаре и найденном трупе, да и увидела нового клиента вовсе не в офисе фирмы «Горчаков и партнеры» и не вчера. Да они же сто лет знакомы! Лучший ученик и открыватель блестящих перспектив буквально не вылезал из архива, где совсем недавно работала Катя. И как это она забыла?
Но кто бы узнал в солидном бизнесмене худого, прыщавого, сутулого, вечно голодного кандидата наук в очках образца семидесятых годов и с потрепанным портфелем из естественно состарившейся кожи? Для этого нужна, наверное, какая-нибудь специальная компьютерная программа, которая моделирует, как могли бы выглядеть Элвис Пресли на свое 80-летие или Мэрилин Монро после рождения троих детей.
Катя не видела Михаила Комова лет пять. Он просто однажды перестал приходить, с трепетом листать пожелтевшие странички и пить чай с сотрудницами архива на правах постоянного посетителя. Тогда Катя и заведующая читальным залом Нина Федоровна, у которой всегда имелись в наличии старый электрический самовар и свежий пряник, немного пообсуждали эту тему.
– Я слышала, что Мишаня совсем
– Надо же, как меняются люди! – воскликнула Катя. – Если бы вы не сказали, я бы Михаила не узнала. Он такой успешный, уверенный….
– И тоже без очков, как и ты, – невесело усмехнулся профессор. – Эх, молодежь, разве в этом счастье?! Счастье – это вдруг обнаружить в архиве документ, которого никто до тебя не читал. Да и видел всего один человек – тот, кто это писал. Наука может сделать тебя бессмертным. Не каждого ученого, конечно, но у Мишани были все предпосылки. Но он этим пренебрег, поэтому в этом смысле он умер. И мне его очень жаль. А тут еще беда с его супругой. Я решил прийти, засвидетельствовать, поддержать как-то…
Желающих поддержать бизнесмена Комова было явно больше, чем знакомых научного сотрудника Комова. Видимо, у исследователей со строителями мало общего. Первые в каждой трещинке видят эпоху, вторые их просто замазывают, а лучше вообще все снести и возвести заново. Да уж, неблизкие это отрасли. Обычно историки пытаются подзаработать на составлении родословных, некоторые, как Катя, сделали шаг к юриспруденции. Но Михаил освоил совершенно новую для него сферу. Причем добился успеха за довольно короткий срок. Интересно, как ему это удалось?
Катя старалась думать о чем угодно: о том, что бетон – враг археологии, но даже на кладбище можно встретить жизнь, настолько все непредсказуемо. Что угодно лучше, чем ужас. Да, она чувствовала именно ужас. Не горе, они ведь не были знакомы с женой Михаила: ужас. От того, что сегодня у тебя есть настоящее, а завтра нет будущего, только прошлое. И с ней самой едва не случилось такое…
О прошлом погибшей шептались стоявшие рядом с Катей девушки. Одна блондинка, другая брюнетка. Обе – ходячая реклама средиземноморских курортов, дорогих бутиков и шампуня «для длинных, окрашенных волос, который надолго сохранит их блеск».
Платон Матвеевич отправился пожать руку безутешному вдовцу. Катя на это не решилась, осталась поодаль и услышала много интересного.
– Не может быть? Ты уверена?! – удивленно вскинула идеально выщипанные брови брюнетка.
– Я сама удивилась, когда встретила там Лизу, – кивнула блондинка. – Но это была специальная очередь – для беременных.
– Ты шутишь? В очереди? В обычной поликлинике?! Почему не в лечебнице у доктора Цибермана? У него очереди только из джипов у входа выстраиваются. Ты-то сама там что делала?
– Я-то себе суррогатную мать присматривала. Ну, то есть не себе, конечно, а для нашего с Коротышкой ребенка. Он же ведь, гад мелкий, этот пункт в брачный договор вписал, что у нас в течение трех лет должен появиться ребенок. Хорошо еще, что такая формулировка. Не я должна родить, а у нас должен появиться. Это меня и спасает. Можно инкубатор нанять. Его клетка плюс моя клетка. Ребенок наш, но выносит и родит его кто-то другой.
– Блин, и как я до этого не додумалась, – вздохнула брюнетка. – Портила фигуру, терпела токсикозы. И ноги отекают, и растяжки на животе. Бр! Даже вспоминать не хочется.