Шрифт:
Мервин Пик
Титус Гроан
Насущный хлеб один? Иль ты б хотел узрить
Лицо средь облака и с ним поговорить?
Беньян
ЗАЛ БЛИСТАЮЩЕЙ РЕЗЬБЫ
ВЕЛИКАЯ КУХНЯ
СВЕЛТЕР
КАМЕННЫЕ ПРОУЛКИ
“ГЛАЗОК”
ФУКСИЯ
«СВЕЧНОЕ
ЗОЛОТОЕ КОЛЕЧКО ДЛЯ ТИТУСА
СЕПУЛЬКГРАВИЙ
КОЛЕНО ПРЮНСКВАЛЛОРА
ЧЕРДАК
“ГОСПОЖА ШЛАКК ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ”
КИДА
“ПЕРВАЯ КРОВЬ”
“АССАМБЛЕЯ”
“ТИТУС КРЕЩАЕТСЯ”
ПУТЬ НА ВОЛЮ
“ПОЛЕ КАМЕННЫХ ПЛИТ”
“ПО КРОВЕЛЬНОЙ СТРАНЕ”
«ВБЛИЗИ И ВДАЛИ»
«ПЛЮЩ И ПЫЛЬ»
«ТЕЛО У ОКНА»
«ПОДСОЛНЕЧНЫЙ ОТСТОЙ»
СМЫВАЕТСЯ ГРИМ
У ПРЮНСКВАЛЛОРОВ
ХОРОШО ПОДВЕШЕННЫЙ ЯЗЫК
ПОКА ДРЕМЛЕТ СТАРАЯ НЯНЯ
ФЛЭЙ ЯВЛЯЕТСЯ С ПРИКАЗОМ
БИБЛИОТЕКА
В МУЧНИСТО-ЗЕЛЕНОМ СВЕТЕ
ВТОРОЕ ЯВЛЕНИЕ БЛИЗНЕЦОВ
«ЕЛОВЫЕ ШИШКИ»
КИДА И РАНТЕЛЬ
ГОРНИЦА КОРНЕЙ
«ВЗЫСКАНИЕ ВЕЛИЧИЯ»
«ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПОДЖОГУ»
ГРОТ
НОЖИ ПОД ЛУНОЙ
«СНОВА САДИТСЯ СОЛНЦЕ»
«МЕЖ ТЕМ»
«ГОРИМ!»
И КОНИ НЕСЛИ ИХ ДОМОЙ
СВЕЛТЕР ОСТАВЛЯЕТ ВИЗИТНУЮ КАРТОЧКУ
ЯВЛЕНИЕ БАРКЕНТИНА
ПЕРВЫЕ ОТЗВУКИ
САУРДУСТА ХОРОНЯТ
ДВОЙНЯШКАМ НЕЙМЕТСЯ
«В ПОЛУСВЕТЕ»
КАМЫШОВАЯ КРЫША
«ЖАР»
ПРОЩАНИЕ
ОДНАЖДЫ РАННИМ УТРОМ
СМЕНА ОКРАСКИ
КРОВЬ НА ЩЕКЕ
СНОВА ДВОЙНЯШКИ
СУМРАЧНЫЙ ЗАВТРАК
ГРЕЗЫ
Грезы Коры
Грезы Альфреда Прюнскваллора
Грезы Фуксии
Грезы Ирмы Прюнскваллор
Грезы леди Кларис
Грезы Гертруды, графини Горменгаст
Грезы нянюшки Шлакк
Грезы Сепулькгравия, 76-го графа Горменгаст
ТАМ И СЯМ
ПРЕДЧУВСТВИЯ
ПРИГОТОВЛЯЯСЬ К СХВАТКЕ
КРОВЬ В ПОЛУНОЧИ
УХОД
ЭТИ РОЗЫ БЫЛИ КАМНЯМИ
БАРКЕНТИН И СТИРПАЙК
У ОЗЕРА ГОРМЕНГАСТ
ГРАФИНЯ ГЕРТРУДА
ПРИВИДЕНИЕ
ВОГРАФЛЕНИЕ
И ВНОВЬ ГОСПОДИН РОТТКОДД
ЗАЛ БЛИСТАЮЩЕЙ РЕЗЬБЫ
Горменгаст, то есть главная глыба изначального камня, взятый сам по себе, возможно, являл бы какие-то громоздкие архитектурные достоинства, если бы можно было отвлечься от его окружения – от жалких жилищ, заразной сыпью облегших его внешние стены. Они всползали по земляным откосам, каждое следующее забиралось чуть выше соседа, цепляясь за крепостные валы, пока наконец последние из лачуг не подбирались к огромным стенам, впиваясь в их камень, точно пиявки. Право на такого рода хладную близость с нависшей над ними твердыней жаловал этим жилищам древний закон. На их разновысокие кровли падали год за годом тени изгрызенных временем контрфорсов, надменных крошащихся стрельниц и, огромнейшая из всех, тень Кремнистой Башни. Башня эта, неровно заляпанная черным плющом, торчала средь стиснутых кулаков бугристой каменной кладки, как изувеченный палец, святотатственно воткнутый в небеса. Ночами совы обращали ее в гулкую глотку эха, днем же она стояла безгласно, отбрасывая длинную тень.
Обитатели этих внешних лачуг и те, кто жил внутри замковых стен, виделись редко, лишь первого июня каждого года все население глиняных хижин получало право войти в замок, дабы выставить на показ деревянные изваяния, над которыми население это трудилось в течение года. Блистающие странными красками статуи представляли обыкновенно животных либо людей, изображая и тех и других
На некотором месте внутри Внешней Стены из земли на несколько футов выступали огромные камни, из которых стена и была сложена – подобие скального выступа, тянувшегося на две-три сотни футов с востока на запад. Камни были покрашены в белый цвет, и вот на этом-то возвышении в первое июньское утро каждого года выставлялись на суд графа Гроанского резные скульптуры. Произведения, сочтенные самыми совершенными, а таких никогда не бывало более трех, отправлялись в Зал Блистающей Резьбы.
Яркие изваяния, целый день сохранявшие неподвижность – лишь фантастические тени их ползли, от часа к часу удлиняясь, по стене за ними, отвечая вращению солнца, – источали, при всей живости их красок, подобие тьмы. Воздух между ними наливался ревностью и презрением. Мастера стояли близ них, будто нищие попрошайки, сзади жались друг к дружке их домочадцы, нескладные, рано увядшие. Все, что когда-то светилось в них, угасло.
Не удостоившиеся избрания статуи сжигались тем же вечером во дворе замка, под западным балконом лорда Гроана, который, согласно обычаю, стоял наверху, пока сгорало дерево, склонив, словно бы в муке, главу; затем за его спиной трижды бухал гонг и в лунном свете три избежавших сожженья скульптуры уносили со двора. Их выставляли на балюстраде балкона для показа тем, кто толпился внизу, и граф Гроанский приказывал создавшим их мастерам выступить из толпы. Когда они застывали прямо под ним, Граф бросал вниз традиционные пергаментные свитки, дававшие этим людям письменное дозволением прогуливаться в полнолуние каждого второго месяца над своими лачугами по зубчатой стене. В такие ночи можно было видеть из окна, пробитого в южной стене Горменгаста, как снуют от бойницы к бойнице крохотные, освещенные луной человечки, чье мастерство завоевало им почесть, которой они так жаждали.
Если не считать Дня Изваяний и вольности, дарованной бесподобнейшим из резчиков, никаких иных возможностей познакомиться с “внешним” людом у тех, кто жил в окружении стен, не было, да “внутренний” мир и не интересовался этими существами, потонувшими в тени огромной ограды.
То было почти забытое племя: о нем вспоминали редко, с внезапным удивлением или с ощущением нереальности, какое несет с собой вдруг возвратившееся сновидение. Только День Изваяний и выводил их под солнечный свет, только он пробуждал воспоминания о былых временах. Ибо даже на памяти Неттеля, восьмидесятилетнего старца, ютившегося в башне над хранилищем ржавых доспехов, церемония эта выполнялась всегда. Бесчисленные скульптуры, повинуясь закону, обратились в дымящийся пепел, избраннейшие же с незапамятных времен населяли Зал Блистающей Резьбы.
Зал этот, занимавший верхний этаж Северного крыла, находился на попечении смотрителя по прозванью Ротткодд, который, поскольку сюда никто никогда не заглядывал, большую часть своей жизни проспал в гамаке, подвешенном в дальнем конце зала. При всей его сонливости, Ротткодда ни разу еще не видели без перьевой метелки в кулаке – метелки, посредством которой он исполнял одну из двух главных работ, безусловно необходимых в этом длинном и безмолвном покое, а именно – сметал с Блистающих Изваяний пыль.