Ткань реальности: Замок Скараотти
Шрифт:
– Сеньор Пьеро Мариани, пора кушать!
В голосе, не прозвучало ни каких эмоций. Просто, пора кушать, и всё. Подошёл к столику, залез на стульчик и стал рассматривать картинки на баночках. На всех были изображены фрукты. На одной из них увидел нечто знакомое. Яблоки и ещё что-то. Показал пальцем на банку. Изваяние шевельнулось и сняло с баночки крышку и вновь застыло в прежней позе. Значит, сегодня меня кормить не будут. Придётся самому осваивать новую технологию. Ложка привычно легла в руку, и процесс пошёл, очень быстро, а ведь в этой жизни самостоятельно ел впервые. Вторую баночку выбрал с яркой этикеткой и какими-то фиолетовыми ягодами. Вкусно. Бутылочка молока с соской стояла рядом. Мне показалось, что сосать молоко через соску это уже неприлично. Стакана не было. Соску снял, перелил молоко в пустую банку и выпил. На себя пролил совсем чуть-чуть. Встал и вышел из-за стола. Изваяние вновь шевельнулось, вытерло капельки, взяло поднос и исчезло. Тоже мне, мать Тереза. Остался один. И так, что же сегодня произошло? Что бы размышлять
Воспоминания и повседневность
Так. Что ещё? Вновь нахлынули воспоминания. Вспомнил детей. Их трое: Аркадий, Аля и Светлана. Аркадию сейчас 30 лет. Праздновали День рождения, а через неделю состоялся мой эксперимент, подтверждающий открытие новых элементарных частиц на ускорителе в Институте Ядерной Физики. Во время эксперимента что-то произошло. Что? Был взрыв? Да! Был взрыв! И пожар. Большой пожар. Наверное, пол института сгорело. Пострадал ускоритель. Помню. Были жертвы. Помню. А ведь я находился непосредственно в эпицентре взрыва. Там излучение, очень велико. Должно быть, моё теперешнее положение результат этого происшествия. Пока не понятно, но похоже сущность того профессора, то есть меня, или его – мои воспоминания, в момент смерти перенеслись в тело новорождённого младенца за тысячи верст от места трагедии. Возможно ли это? Не знаю, но сдается мне, если подумать, найдется этому какое-то объяснение. В том, что профессор, то есть, тот я погиб, я не сомневался. Возможно, не сразу умер. Может, какое-то время, в коме находился, потому, что помню, как рушились перекрытия, горел пол под ногами. Помню, как кто-то выносит меня из этого хаоса. Мысленному взору открывается картина трагедии. Но вижу горящее здание со стороны, возможно из окна или балкона соседнего здания. Помню, подъезжали пожарные и приступали к тушению. Из пламени выносят и выводят людей. Всё это продолжается довольно долго, часов восемь или десять. Внизу снуют автомашины, кричат люди, слышится треск и шипение остывающего металла. Постепенно все звуки затихают, или я их, просто, перестаю слышать. Солнце касается горизонта, и вечерние сумерки медленно обволакивают городок. На душе покой и умиротворение. Меня совершенно не волнуют только что произошедшие события, свидетелем которых был, не волнуют люди, пострадавшие в огне, о них просто не думаю. Сознание заполняют размышления о бытие и смысле жизни. Жизнь искра на фоне бесконечности, искра которую и в расчёт можно не брать. Есть она или нет. Для вселенной это совершенно безразлично. Наваливается чувство покоя. И вдруг, из состояния умиротворённой эйфории выводит внезапная боль. Резкая пронизывающая, костлявая. Скручивает тело в спираль, и сдавливает голову железным обручем. В глазах темнеет, теряю сознание.
Очнулся в полной темноте. Всё тело сковывает боль. Шевелю рукой, пробую дотянуться до глаз. Повязка. Поэтому и темно. В воздухе ощущался приятный запах цветов. Не огородных, не домашних, а свежих полевых, с ароматом свежего сена и сочных трав. Захотелось взглянуть на них. С трудом повернул голову и почувствовал свет. Нет, не увидел, а именно почувствовал. Вроде как повязка не плотно наложена и сквозь неё проникает белое свечение и силуэт букета на тумбочке рядом с кроватью с мелкими цветочками. Большой букет в стеклянной банке. Отвернул голову, свечение исчезло. Исчезли воспоминания. Всё исчезло.
***
Разбудил скрипучий голос:
– Сеньор Пьеро Мариани, пора кушать!
Открыл глаза. С потолка на меня смотрели ангелы со стрелами и женщина с младенцем. Чем-то эта настенная живопись меня раздражала. Женщина усмехалась, а ангелы издевательски улыбались. Человек на кресте всё время подглядывал за мной, одним глазом. Поднялся, сел на кровать. Рубашка порвана в двух местах, а шортики готовы разорваться в любую минуту. Так плотно они сидели. На стуле возле кровати лежала новая одежда. Под стулом тапочки. Возле столика с баночками детского питания молча стояло знакомое изваяние. Не обращая на неё внимания, переоделся. Одежда оказалась немного великовата, зато походила на взрослую. Прошёл мимо няни к двери и вошёл в туалет. Умылся под краном в джакузи и вернулся в комнату. Поза няни не изменилась, хотя старая одежда исчезла. Кровать тщательно заправлена. В сервировке стола тоже произошли изменения. Вместе с баночками стоял стакан, а молоко было налито в кувшин с широким горлышком. На двух баночках из шести красовались мордочки животных, рядом с ложкой тонкий ломтик ярко жёлтого хлеба, или чего-то очень похожего на него. На этот раз съел всё. Жёлтый пластик действительно оказался хлебом, только кукурузным. После завтрака решил просмотреть игрушки в углу комнаты. Брал по одной и сбрасывал в пустую коробку. Это были резиновые зайчики, плюшевые мишки, полосатые зебры, львы,
Вошла мама с большой стопкой книг в руках. Хотя и решил называть её мамой, произносил с трудом. Нужно время, что бы привыкнуть. Первое, что бросилось в глаза, цветные карандаши, шариковая ручка и тетрадка. Очень хорошо, наиглавнейшее приобретение. Решил записывать свои воспоминания, но не знал как. Сели друг против друга. Сам выбрал книгу, букварь, только современный и с яркими картинками. Открыл выбранную страницу и показывал пальцем на надпись. Мама-Мариани произносила, я повторял. Повторял несколько раз, пока не добивался приблизительно правильного произношения. Потом следующую картинку. Если изученные слова повторялись, их пропускали. Правильно произносить было очень сложно, потому, что у меня прорезались все зубы, язык цеплялся за острые кончики, и звук получался шепелявым, с присвистом. Пока произносились слова, в тетрадке их записывал. Произношение отличалось от написания. Буквы получались кривые, но очень скоро всё выровнялось, сработала моторная память. Иногда Мариани указывала на не правильные буквосочетания, исправлял и больше ошибок не повторял. За два часа непрерывной работы были изучены все принесённые книги. Теперь мог задавать вопросы, но из массы интересующих, задал один:
– Почему в доме нет зеркал?
Ответ был простым.
– Маленькие дети не должны видеть своё отражение. Могут испугаться и стать заиками. При твоём рождении все зеркала убрали.
– Зеркала можно вернуть. И ещё, у меня есть просьба. Можно ли в библиотеке навести порядок?
– Хорошо, этим займутся сегодня же. Завтра будет блистать чистотой. Что-нибудь ещё?
– Пока всё, ещё не готов задавать серьёзные вопросы. Нужно поработать над грамматикой и дикцией.
На этом и расстались.
Оставшись один, начал с записи своих ранних воспоминаний. Что-то мне подсказывало, что могу потерять их в любой момент. В качестве языка выбрал русскую стенографию. Посторонние примут за детские каракули, и не привлекут внимания. Пару дней ушло на записи. Предстояло не только вспомнить и записать, но переосмыслить произошедшие. Когда все имеющиеся воспоминания были записаны, а новых не возникало, занялся самообразованием. Узнал, что год сейчас – 2001. Авария и пожар в институте был в 1987 год. Получилось, что несколько лет выпали совсем. Мне одиннадцать месяцев от рождения, а выгляжу, как пятилетний. С каждым днём чувствую новый прилив сил, много ем и росту как на дрожжах. Пожалуй, спрячу ка я свою тетрадку где-нибудь в библиотеке, до лучших времён.
В замке, кроме меня и матери, живут ещё шесть человек: Повар с женой-помощницей, садовник, он же шофёр и механик по совместительству с сыном Рафаэлем и двое пожилых, сестер, служанки. Все чем-то заняты, на меня никто не обращает внимания. Мне кажется, что побаиваются. Рафаэль, единственный, кто хорошо относится. Частенько бродим по окрестностям, или развалинам замка. Однажды мы с Рафаэлем на озеро и попали под сильный дождь. Летом бы оно было ничего, но глубокой осенью. В общем, промокли и заболели, оба. Помню, сижу на кровати без майки. Рядом доктор Лурье, слушает дыхание, смотрит горло, зачем-то проверяет зрачки. В дверях стоит синьора Мариани и чуть в стороне служанка Катарина. Доктор говорит ложиться, встает, и они все уходят. Слышу разговор доктора с мамой.
– Сегодня и завтра, а лучше три дня постельный режим. Ничего страшного, дорогая Синьора Мариани, это всего лишь простуда. Вот вам рецепт. Горло следует полоскать каждые полчаса, на ночь лучше теплое молоко с мёдом. Максимум через три дня он будет здоров.
– Доктор, а что на счет…
– На счет быстрого взросления? – Доктор вдохнул. По его голосу было понятно, что обсуждать ему это не хочется – Понимаете ли, такой феномен, в целом, науке известен. Это – синдром Хатчинсона-Гилфорда, а попросту – прогерия. Но ваш случай особенный. Уникальный я бы сказал. Я не нахожу каких либо физических отклонений. Ему два года, а по физическому развитию уже лет 12-14. Знаю, как Вы настроены, но все же посоветую лечь к нам в клинику для всестороннего обследования…
– Это исключено, доктор. Я не допущу, чтобы мой сын превратился подопытного кролика!
– Ну, что вы, дорогая моя синьора Мариани. Зачем Вы такое говорите.
– Еще раз – нет, доктор!
– Ну, хорошо. Простите меня ради Бога. Я не настаиваю, и не хотел Вас обидеть.
Признаюсь, я бы тоже не хотел попасть в клинику. И хотя, темп взросления меня сильно не беспокоил, все же он стал ускоряется. Это настораживало. И сильно печалило синьору Мариани, мою маму. Она всё чаще была грустной, но при мне никогда вида не показывала.