Ткани мира
Шрифт:
– Жуткое зрелище, – шепнула Софья.
– Мрачно, крайне мрачно, – подтвердил Илья и включил предусмотрительно взятый с собой фонарик, тусклое свечение которого напоминала агонию самого бедного уранового кристалла, который только мог попасть в руки учёных-ядерщиков. – Смотри, – он указал на два высоких ствола, предположительно пятнадцатилетней липы, в коре очень хорошо были видны отверстия, их было не менее тридцати, расположенных на разной высоте относительно друг друга. Из одной из таких неестественных дыр Софья достала почерневшую пулю. Илья посветил на неё и определил, что такая пуля калибра в три линии принадлежит одному из самых древних и самых надёжных винтовок мира – «мосинке». Возникла мысль о перестрелке между изгнанниками и сотрудниками Конторы государственной безопасности.
Вдруг рядом с ушами раздался громкий шум. От коры липы разлетелись крошки во все стороны. Соня и Илья мгновенно упали на землю, закрыв голову руками. Птицы подняли шум и разлетелись во все стороны.
– Что это было? – дрожащим голосом спросил Илья.
– Выстрел, кудрявый, выстрел.
– Думаешь, в нас стреляли?
– Из любопытных граждан, пришедших к изгнаннику, только мы с тобой. Поднимайся, Илья.
Они поднялись, отряхнулись и пошли в сторону дома, не исключив возможности скорейшей смерти из мрака здания. На внешней облицовке здания, думали Софья и Илья, будет не менее ста пулевых отверстий, но, к удивлению, не было ни одной дырки. Более того, краска была очень свежая.
Ворота оказались незакрытыми, значит, дом обитаем. Либо разграблен.
– Илья, – сказала шёпотом Софья, – отвори ворота.
Малышев, дрожа, медленно толкнул ворота, и они, предательски скрипя в ночи, отворились, открыв путь в дальнейшую тьму. Но не успел он сделать и шаг, как из темноты быстрыми и громкими шагами навстречу вышел молодой человек в рваном плаще, давно не стираных джинсах, без обуви, но с карабином в руках, направленным на Софью и Илью. Лицо его было наполовину в саже.
– Вдвоём пришли расстреливать? Не дамся! – человек выстрелил поверх головы Малышева. Пуля пролетела в пяти сантиметрах и аккуратно вошла в липу. Илья упал без сознания почти бесшумно. – Слишком просто, – перезарядив, он навёл карабин на Софью, – какой охламон приказал столь юной миледи прийти расстреливать изгнанника?
– Охламона звать Андрей Синеозёрный, – Софья перед ликом смерти с карабином ответила твёрдым голосом, – и ему не очень понравится, что апартеид чуть не застрелил его невесту. На землю, – она указала на карабин.
Человек посмотрел на Софью не в прицел оружия.
– Синеозёрный? – он бросил оружие в кусты у калитки и поднял бездыханного Малышева. – Сейчас я окажу вам помощь, но к утру этот дом должен быть пустым.
– Почему ты избавился от винтовки? – спросила Софья.
– Ты же сама сказала: «На землю». Потом заберу, не бойся за меня, смогу о себе позаботиться. Я же один в городе остался. Ни связи с центральными типографиями. Вы ведь из-за этого дела пришли за мной?
– За тобой могут прийти только сотрудники из соответствующих органов государственной безопасности, а мы пришли к тебе за помощью. Андрей остался без рук. Обжёгся. Кислотой. И мы хотим знать, почему он так поступил?
Пекинский, утерев немытое лицо руками, включил примус и поставил на него чёрно-оранжевый чайник с кривым носиком.
– Эндрю сильно отличался от всех нас, на кого была возложена ответственность за реализацию проекта «Ткани мира», но суицидальных предпосылок я не наблюдал. Наоборот, он учил всех нас жить, жить как обычные люди с обычными проблемами, – Пекинский положил смоченный водой из чайника, еле как очищенный лоскут белой ткани на лоб Малышева. – Старик Казимир, – мир его праху – поучал нас жезлом стальным. У меня до сих пор следы от ударов на психике не проходят. А Эндрю, который очень любил и уважал старика, хоть и не всегда повиновался его приказам, решился поучать нас жезлом берестяным. И даже старик был вынужден признать провал своей морально-агитационной программы по воспитанию каменного духа у сотрудников. Вот и чай готов, – Пекинский убрал с огня чайник, достал какие-то железные кружки, бросил туда тысячелетние чайные пакетики с прахом, который в прошлой жизни был чайной заваркой и налил кипяток. – Сейчас принесу вафли, единственное, что у меня осталось из провизии. Не знаю, как дальше питаться.
Потихоньку начал оживать Малышев. Он застонал от боли и ощущения собственной бесформенности.
– Где я, – нараспев спросил он.
– В логове изгнанника Пекинского, – сухо ответила Софья, которая глядела на потухший примус. – Сам ведь меня сюда привёл, чуть не пристрелили нас. Забыл уже, оглобля?
– Чего, бля? – Малышев зажмурился что есть мочи, – я не при чём. Это всё Андрей.
– Заткнись и ляг.
– Да молчу я.
Вернулся Пекинский, который держал в руках мешок с вафлями.
– Всё, что нашёл.
– Спасибо вам, Пекинский. Если будет нужно, мы вам принесём ещё еды.
– Не утруждайтесь, Софья…
– Александровна, – прервала паузу изгнанника Софья.
– Не стоит, Софья Александровна. Вам лучше сейчас поспать. Завтра я расскажу всё, о чём я сам знаю. Но на закате вы будете должны покинуть этот дом. Я готовлюсь к последней обороне. Патронов мне хватит, да и я сам не одной своей родненькой трёхлинейкой обделён. Кстати, налево по улице в квартале отсюда есть магазинчик, если проголодаетесь сами. Но мне ничего не нужно. Спите спокойно.
Софья, изрядно подуставшая, улеглась на матрас рядом с примусом и не сразу, но уснула.
А Пекинский пошёл к кустам за карабином. Пополнив магазин усиленными патронами, именно ими он стрелял в стволы липы, стоящие рядом с калиткой и полуразвалившимся забором, он присел к двери здания и устремил свой усталый взор в чёрное небо, вспоминая Апостола. Своего подопечного, под сильным влиянием которого Апостол выбрал в качестве своей профессии из увлечения музыкой и увлечения психологией второе.
«Прецедент из ряда вон выходит. Чтобы Эндрю, пусть даже непроизвольно, на уровне своего такого же ненормального бессознательного, как он сам, пусть даже случайно лишил себя кистей… кислотой. Страсти настоящие, упаси Бог», – здесь Пекинский осенил себя крестным знамением и прекратил думать о тяжёлой судьбе Апостола. Снова он стал смотреть в небо, где нет ни одной звёздочки, несмотря на то, что ночь сегодня выдалась ясной и тёплой.
Конец ознакомительного фрагмента.