Тьма в полдень
Шрифт:
Фон Венк поднял палец:
– О! Вы сказали весьма важную вещь. Америка! Вы говорите, она на вас работает; хорошо, пусть будет так. Но ведь вы на нее воюете! Да-да, вы воюете на Америку. Вы знаете, где сейчас идет великое торжествование? Не в Берлине, и не в Москве, и даже не в Лондоне, но в Нью-Йорке. Именно там!
– Ой, только не начинайте мне говорить о евреях и о масонах, – сказала Таня, сморщив нос.
– Но это есть основа всего; не разобравшись в роли мирового жидо-масонского капитала, мы ничего не поймем в истории.
– Господи, каждый понимает историю по-своему, – сказала она примирительно. – К чему спорить?
– Правильно,
– Да нет, не стоит, посидим просто.
– Как вам угодно, – кивнул фон Венк. – Будем сидеть, разговаривать на умные темы и немножко пить. Я знаете, что думал недавно, Татьяна Викторовна?..
– Да? – рассеянно спросила Таня, наблюдая за посетителями.
– Я думал, не сделали ли мы некую колоссальную ошибку, начав эту войну против красной России. В сущности, нас не столь многое разделяет, сколь сближивает. Не так ли? Мы являем собою пример двух видов социализма – национального и интернационального, и все дело только лишь в этой маленькой приставке «интер». Вы правильно меня понимаете?
Таня еще ничего не понимала, но слушала очень внимательно.
– Вы помните сороковой год? – продолжал фон Венк. – Помните, как перед нашими танками упала на колени «прекрасная Франция»? Вы никогда не задумались над тем, почему фюрер сумел за пять лет – я подчеркиваю: за одну пятилетку! – сделать из нищей Германии самую могучую державу мира?
– На это ответит любой ребенок. – Таня пожала плечами. – Потому что вы только о войне и думали, только к войне и готовились...
– О нет, милая моя Татьяна Викторовна! Вы имеете весьма благодушное представление о современном капитализме, что даже несколько странно, учитывая ваше коммунистическое воспитание, если считаете, что ни Англия, ни Франция не готовились к войне все эти годы. Они готовились также. Вопрос – почему подготовленной оказалась одна Германия? Потому что германский народ имеет свой идеал. Также и ваш народ имеет его, но Россия есть материал зыбкий и неорганизованный, и здесь неизбежны всякого рода, как это сказать, неувязки. Если бы мы объединились, их бы не было. Нам нужно было это сделать. Может быть, это и есть наша колоссальная, роковая ошибка. Против нас стоит мир, лишенный идеала, кроме наживы. Мир, который не понимает, что есть воля целого народа, управленная одним вождем и нацеленная на достижение некоего идеала. Вы понимаете мою мысль?
– Не понимаю и не особенно хочу понимать, – сказала Таня. – Вы не обижайтесь, пожалуйста, но я терпеть не могу говорить на такие темы...
От нее ускользал смысл туманных рассуждений Венка, может быть потому, что голова после выпитого была уже не очень ясной. Но что-то в его словах ей не понравилось. Дело было не в том, что с нею сейчас разговаривал враг, убежденный нацист; к этому она привыкла, и их обычная фразеология уже не возмущала ее. Но рассуждения зондерфюрера были именно необычными, она никогда еще не слышала от немцев ничего подобного, и хотя он ничего особенно зловредного, казалось бы, не сказал, было в его рассуждениях о двух системах что-то если не пугающее, то настораживающее.
– О, пожалуйста, – сказал фон Венк. – Я знаю, девушки не очень любят такие темы, но вы мне казались немножко исключением. Татьяна Викторовна, а ведь вам плохо пришлось бы, если бы красные вернулись в этот город...
С полминуты, а то и больше Таня смотрела на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, как улетучивается и рассеивается хмельной туман.
– Почему вы это говорите? – пробормотала она – Разве дела на фронте идут так...
Она чуть не сказала «хорошо», но вовремя запнулась.
Барон, допивая рюмку, отрицательно помотал в воздухе сигаретой, зажатой между средним и указательным пальцами.
– Нет-нет, – сказал он, – так плохо дела не идут, я ставлю этот вопрос просто... гипотетически. Германский солдат обычно твердо стоит там, куда пришел. Но если предположить, а? Вам плохо пришлось бы. Еще бы! Сотрудничество с врагом, – за это не гладят по головушке. Знаете, какие ужасы имели место прошлой зимой в тех городах под Москвой, что были захвачены красными? О-о, мне рассказывали. Мне говорили про семью одного врача, который возглавил городскую управу в... Волоколамске, если не ошибаюсь. Может быть, это имело место в другом городе, я не уверен. Их буквально растерзали – всех, всю семью. В первый же час, как только по улице проехался первый танк с красной звездой. Таких трагедий было много; к сожалению, не всюду удалось своевременно провести эвакуацию цивильного населения...
– Валентин Карлович, – сказала Таня, – у вас нет других тем для разговора?..
– Хорошо, хорошо, простите. Может быть, немного танцев?
– Спасибо, не хочется. Я хотела спросить – вы читали Достоевского?
– О да, и с большим наслаждением, – закивал фон Венк.
– Вы не помните, откуда это выражение: «...если уж лететь, так вверх пятами»?
– Ну как же, это... дай Бог памяти... это из «Карамазовых», да, это говорит Иван в том знаменитом разговоре с Алешей – ну, помните, где насчет слезинки...
– Нет, я же не читала совсем, – созналась Таня.
– Ну да, Достоевский у вас не поощряется, я знаю. Эти слова можно разглядывать как формулу русского максимализма. Русские суть максималисты по натуре, они думают о великом и не помнят про мелочи, строят дворец, забывая о кирпичах. Они хотят раздувать мировой пожар и не умеют организовать производство зажигалок. Я видел, пленные красноармейцы добывают огонь с помощью техники каменного века – камешек, и кусочек железа, и фитиль. Я бы не удивился, увидев у них дощечки – знаете, как в Полинезии?
– Знаю, знаю, – вздохнула Таня. – Идемте-ка отсюда, Валентин Карлович, что-то у нас сегодня не получается мирного разговора, а спорить мне не хочется. Пойдемте, правда, уже поздно.
– Как вам угодно, – тотчас же согласился фон Венк. – А может быть, вы удостоите посещением мое скромное жилище? На полчасика. У меня есть настоящий кофе в зернах. Кроме того, мог бы показать вам свои новые приобретения. Я ведь теперь собираю иконы, я вам не говорил? Что делать – каждый зверок...
– ...Имеет свое маленькое удовольствие, я знаю. Нет, благодарю, ваше скромное жилище я посещением не удостою. Вы просто отвезите меня домой, хорошо?
– Как вам угодно, – повторил фон Венк.
По дороге домой она приняла решение поговорить с Болховитиновым.
Он пришел в воскресенье после обеда, как обычно. Было холодно в этот день, выпал первый настоящий снег, начиналось даже что-то вроде метели. Таня, отогнув краешек занавески, со страхом и почти ненавистью следила, как он идет по дорожке от калитки – согнувшись от ветра, держа руки в карманах широкого мохнатого пальто, упрятав нос в свободно намотанный шарф. А из-под шляпы видны черные бархатные наушники на пружинке. Марсианин, настоящий марсианин!