Тьма века сего
Шрифт:
— Подтип «Бруно» считается отдельно?
— Да, Бруно все-таки не был так уж благодушен, скорее настроен был и вовсе враждебно. Его я отношу к типу «невольный участник событий, действующий под давлением обстоятельств»; не наш случай. Второй подтип — «реальный помощник». Id est, то, как он выглядит, и есть истина. Он в самом деле может оказаться чрезмерно задорным искателем приключений на свою голову, жаждущим не столько помочь, сколько огрести этих приключений как можно больше. Впрочем, помогают такие тоже искренне… Из-за чего обыкновенно плохо кончают. Один такой пополнил список тяготящих мою совесть потерь в расследовании лет пять назад.
— Ротенбург, — кивнул Мартин. — Молодой неуёмный вояка из местной стражи, пытался помогать в расследовании, твой поклонник, погиб
— Что именно читал?
— Отчет, а что же еще?
— Наплюй, — отмахнулся Курт, услышав, как издевательски хмыкнул стриг.
— Ладно… — с заметной растерянностью согласился Мартин и предположил: — Третий подтип — это «обманутый»?
— «Добросовестно заблуждающийся», да. Вляпался в историю, введен в заблуждение истинным виновником и является в своем роде шпионом, не осознавая этого. Используется втёмную. Также случалось несколько раз за время моей службы. И четвертый подтип — просто жизнерадостный придурок. Никому помогать особенно не желает, но и не отказывается, тяга к приключениям умеренная или отсутствует, увлечения сменяются, как погода весной — внезапно и радикально, отвратительно позитивен и любит весь мир. Эти тоже частенько плохо кончают, потому как мир обыкновенно взаимной любовью не отзывается. Возможны комбинации подтипов, разумеется.
— И к какому варианту склоняешься?
— Ни к какому, — пожал плечами Курт. — Мало данных. А твоя версия?
— Помесь игрока с придурком, — уверенно предположил Мартин. — Я общался с ним трижды в свой первый приезд в Грайерц, и по итогам у меня сложилось ощущение, что чего-то он недоговаривает. Он явно нацелился попасть в Предел, причем не на пять шагов от границы, а всерьез, вглубь. Зародилось ли это желание в нем уже здесь, после случайного удачного входа, или ради этого он и прибыл — не знаю, но убежден, что такой план в его голове зреет.
— Он может оказаться также и типом «охотник» — id est, попросту изображать из себя взбалмошного солнечного идиота, играя эту роль для усыпления бдительности, но и каких-либо крамольных мыслей при том не иметь, а вовсе даже наоборот.
— И такое может быть… В любом случае, к нему стоит присмотреться.
— Это его имя у тебя там? — кивнув на исчерканный лист, прямо спросил Курт; Мартин, помедлив, передвинул табурет и пересел поближе, положив лист напротив:
— Да. Вот, посмотри.
На желтовато-серой бумажной поверхности разместились несколько прямоугольников и кругов с надписями, соединенные между собой линиями и стрелками.
— Я для себя называю это «нарисовать Луллия», — улыбнулся Мартин. — Или, как я это назову потом, когда все-таки соберусь, наконец, обсудить с Висконти, «метод Луллия». Или «логическая карта Луллия». Второе мне нравится больше, звучит как-то солидней. Я все еще испытываю эту систему, но мнится мне — я на верном пути. Это выглядит довольно наивно и, прямо скажем, по-детски, однако в последних трех расследованиях я именно так строил свои рассуждения, именно так фиксировал выводы, каковые после попадали в отчеты, и должен сказать — это вправду работает.
— Схема разумной связи? — уточнил Курт. — По Раймунду Луллию? Кое-что из макаритского учебного багажа, разумеется, вылетело у меня из головы по недостатку использования, однако подобных схем я у него что-то не припомню.
— Это не совсем она, — с заметным смущением пояснил Мартин, — идея лишь взята за основу, а я ее доработал… или напротив — упростил. Его схемы связи ведь так и остались просто забавными игрушками, он не пошел дальше и не объединил их с древом понятий [51] , например, не довел дело до конца.
51
В XIII веке каталанский миссионер, поэт, философ и теолог Раймунд Луллий создал «логическую машину». Этот механизм, изображаемый в сочинениях Луллия соответствующими фигурами, состоял из нескольких подвижных концентрических кругов, разделённых поперечными линиями на отделения («камеры»), в которых в известном порядке обозначались общие понятия или основные категории всего существующего; вследствие концентричности кругов, подразделения каждого из них занимали определённое положение относительно тех или других подразделений прочих кругов, а вращая их так или иначе, можно было получать множество новых, более или менее сложных комбинаций, в которых Луллий видел новые реальные истины. Сам Луллий утверждал, что система его кругов была ему открыта свыше. Также Луллий прибегал к другим наглядным способам пояснения своей системы, например, к родословному древу понятий. Луллий предполагал, что действительность есть правильное и постепенное усложнение общих понятий через их различные комбинации друг с другом, а потому разум, следя за логическим порядком понятий, может открывать действительную связь вещей.
Курт услышал, как стриг закрыл книгу, отложил ее и приблизился к столу, заглянув через его плечо.
Вверху листа расположился большой круг с надписью «Лес», от которого шли две линии-стрелки к прямоугольникам, помеченным «Предел» и «Грайерц», также соединенных между собою линией, над которой расположились крупные q над o, многократно обведенные. От «Предела» уходили три стрелки к прямоугольникам поменьше: «Паломники», «Сгинувшие», «Минотавр». Отдельная, жирная от сильного нажатия линия вела к кругу с четко выведенным «Грегор Харт». «Паломники» соединялись с «Минотавром» линией, также помеченной вопросительными «q-o», как и пунктир, ведущий от все тех же «Паломников» к кругу с надписью «Пропавшие». Справа, соединенный обоюдными стрелками от «Предела» и «Паломников», расположился квадрат с крупными буквами «ПРИЧИНА» и еще одной пометкой вопроса. Тонкая, неуверенная линия уходила от него и к прямоугольнику «Грайерц».
— Крайне любопытно… — проронил фон Вегерхоф задумчиво. — И настолько логично, что сам себе кажусь дураком: почему не догадался до столь простой вещи?
— Потому что, как верно заметил Мартин, это очень по-детски, — отозвался Курт со вздохом. — А мы ведь люди взрослые, серьезные, все размышления сооружаются стройным текстом или, на худой конец, краткими тезисами, а тут почти пояснения с картинками; это ж для малышни из приходской школы, нам ли до такого опускаться… Этакая мыслительная inertia.
— А чем «сгинувшие» отличаются от «пропавших»? — уточнил фон Вегерхоф, и Мартин кивнул:
— Да, сперва я всех исчезнувших обозначил как пропавших, однако при составлении схемы понял, что различие есть. Есть те, кто совершенно доподлинно пропали в Пределе (первые пострадавшие или паломники, прямо сообщавшие о своих планах туда войти), их я обозначил как «Сгинувшие». А есть те («Пропавшие»), кто пересекать границу Предела не намеревались, но и по домам явно не разъехались: те, о ком упоминается в моих отчетах — «вещи оставлены, сами пропали, всегда говорили, что в Предел ни ногой». В чем отличие между этими двумя группами, я еще не решил, я даже не знаю, есть ли оно; я понимаю, что таков человек — вчера он говорил одно, а сегодня внезапно решил другое… Но коли уж такое разделение есть, я решил, что стоит его отметить.
— Справедливо… — согласился Курт и указал на верхний прямоугольник: — «Лес» у тебя над всем, и над Пределом, и над городом?
— Он место действия и объединяющий factor.
— От Грайерца, однако, у тебя немного связок.
— Всего три, да, но самые главные: причина, лес и Предел. Вот, — водя пальцем по линиям, пояснил Мартин, — от Предела исходит все то, что мы сейчас имеем, от странных трупов до странных людей. Сам Предел исходит от леса. Но если, sic dicta [53] , лес и Предел здесь именно потому, что здесь Грайерц? Если источник проблем в городе, а все остальное — Предел, паломники и странные события — вторично?
53
Так сказать (лат.).