Тьма внешняя
Шрифт:
«Точь-в-точь как сейчас», – подумал вдруг Матвей, и вспомнил еще странные рисунки Карела.
…Оставив Владислава вместе с монахом перебирать книги, Матвей вышел во двор, на горячее солнце. Он побродил среди руин надворных построек.
Воздух был напоен ароматами разогретой солнцем травы и чем-то еще, сладко упоительным. Матвей невольно вспомнил родной дом.
Вдруг его окликнул женский голос. Русин оглянулся. То была Гертруда.
– Посмотрите, рыцарь, как красиво! – молвила она.
Девушка сидела на большом камне неподалеку от арки ворот, и смотрела в небо. Матвей
– Красиво, – согласился Матвей.
И правда, облачка, белые, как хлопья снега, ползли по небу, лениво, неторопливо. Они чем-то напоминали стадо белых ягнят на синем лужке – пушистые, кудрявые, разве что не блеяли. Надо же такое придумать – синяя лужайка! Разве бывает синяя трава?
Невзначай (он мог бы поклясться что невзначай) рука его легла на бедро девушки. Она резко отодвинулась, испуганно поглядев на Матвея.
Совсем рядом он увидел ее лицо – исхудавшее, обветренное, испуганные, как у олененка глаза, полураскрытые губы…
Это было последней каплей. Будто бесы вселились в Матвея, да сразу из всей преисподней. Разум затуманился, кровь прилила к чреслам. Он снял пояс, потянул через голову кольчугу.
Девушка дернулась в сторону, но не успела. Руки Матвея точно сами собой обхватили тонкий стан Гертруды. Он с силой притянул тихонько охнувшую девушку к себе. Она принялась отпихивать его, шепча: «Прошу, рыцарь, не надо, вы не такой…»
– Не надо! – повторяла она, отталкивая его, упершись ладонями в живот, когда его руки скользнули ей за пазуху. Серая ветхая ткань платья треснула, обнажив маленькую грудь. Пальцы Матвея поймали два упругих яблочка, сжав набухшие соски. Сильным рывком он задрал на ней платье.
– Не надо рыцарь, – уже обреченно прошептала она, когда Матвей, тяжело дыша, повалил ее на траву. Девушка сдавленно вскрикнула, обхватывая его шею…
Она молча принимала его ласки. Ни стона, ни страстного шепота, ни единого лишнего движения. Только когда он входил в нее слишком сильно, она тихонько вздыхала. Когда он пытался поцеловать Гертруду в губы, она старательно уклонялась, подставляя шею, и только под конец подарила ему долгий поцелуй.
Тихонько застонав, она вздохнула и обмякла.
Матвей лежал без сил на траве. Он снова смотрел в небо. Под спиной был камень, больно врезавшийся в тело, но он не спешил отодвинуться, или убрать его. Словно бы вся усталость и напряжение, накопившиеся за месяцы странствий, выплеснулось в едином порыве. Теперь он лежал усталый, почти бездыханный, не в силах подняться.
Кони тихо всхрапывали, не обращая внимания на людей.
А девушка сидя рядом с ним, и так же равнодушно и умиротворенно смотрела в небо. И молчала. Ее огрубевшие пальцы ласково погладили Матвея по щеке.
– А как тебя зовут? – негромко спросила она…и добавила, спустя короткую паузу, – Рыцарь…
– Матвей, – не знаю как по вашему, – не без труда подбирая слова ответил он.
– Матеус, наверное. Это чтобы узнать, как назвать дитя, если будет.
Гертруда, печально улыбнувшись, погладила его по взъерошенным волосам.
– Матвей, где ты там пропал?! Живо сюда! – донесся хриплый бас бывшего разбойника.
Торопливо вскочив, Матвей быстрым шагом направился обратно, пробираясь меж грудами камня.
У выхода из подвала стояли продрогшие Владислав и Петер. Старик сгибался под тяжестью мешка с книгами, лях сидел на большом куле, из прорех которого просыпались струйки отборного зерна.
– Теперь надо бы в ту деревню съездить, – бормотал он, – Чем быстрее, тем лучше…
На русина он внимания почти не обратил.
Зато от силезца не укрылось ни горящее невольным смущением лицо, ни блестящие глаза, ни явный беспорядок в одежде.
– Вижу, даром времени не теряем, друже?
Матвей промолчал в ответ, и вдруг доброжелательно улыбнулся Владиславу.
Затем демонстративно отвернулся, разглядывая вынырнувшего с новой порцией книг старца.
Силезец не стал продолжать разговор. Пусть его повеселиться. В конце концов, уж кому, как не ему не понимать, что вернуться живым из этой передряги вряд ли удастся. Себя он давно уже похоронил, делая все это, лишь для того чтобы искупить грехи перед Богом и еще, может быть, перед своей совестью. Много зла принес он, конечно в мир, да одна радость – час искупления с каждым днем все ближе.
А вот Матвея всякий раз было немножко жаль…
Тонкий девичий крик, мгновенно оборвавшийся, долетел до них со стороны монастырских ворот. Старик, всплеснув руками, выронил книгу. Рука Матвея инстинктивно рванулась к поясу… Он похолодел – меча не было. Он ведь снял его, когда был с Гертрудой! Но замешательство длилось только краткое мгновение. Выхватив кинжал – хоть это осталось, Матвей метнулся к воротам, за ним устремился Владислав. Следом, семеня и размахивая посохом, побежал и брат Петер.
У ворот обители глазам их предстала следующая картина: худой мужик волок к своей лошади отчаянно вырывающуюся Гертруду, затыкая ей рот. Другой – коротышка в зеленой шляпе – рылся в мешке Владислава. Еще один с умилением разглядывал, вертя в руках, меч Матвея, ножны которого, по хозяйски успел прицепить к поясу. Еще двое тянули под уздцы лошадей путников. Но если смирная кобыла Владислава покорно шла за своим похитителем, то норовистый Огневой брыкался, рвался из рук, и тащившему его разбойнику приходилось думать, как бы не угодить под удар копыт. При их появлении, коротышка бросил мешок и побежал прочь. Другой поднял меч, но как – то нерешительно, явно не стремился атаковать первым.
– Убью!! – зарычал Матвей почти по-звериному, кидаясь вперед.
Занося кинжал, он устремился на врага. Если тот думает, что срубит Матвея его собственным мечом, то он жестоко ошибается – он ведь не знает, что кинжал можно метнуть, и очень метко. А уж вернув меч…
Но дело повернулось по иному. Хотя разбойников было пятеро против двоих, но даже при таком соотношении сил они вовсе не горели желанием вступить в драку с хозяевами столь неожиданно доставшейся им добычи. Их предводитель – крепыш с голым черепом, покрытым плохо зажившими шрамами, гарцевавший поодаль, что-то хрипло выкрикнув, ударил своего коня плетью. Тащивший Гертруду наотмашь ударил ее в поддых и, перекинув обмякшую девушку через плечо, понесся туда, где стояла его кляча.