Тьма внешняя
Шрифт:
Затем шторм, к счастью, стих, но они попали в полосу сильных западных ветров. Оставалось только положиться на волю провидения и попытаться успеть до зимы добраться до Гренландии.
Спустя четыре недели на горизонте показались окутанные туманом берега… Но это была явно не Гренландия – их снесло гораздо южнее.
Высадившись, они обнаружили, что земля эта покрыта лесом и зелеными лугами. Тогда и вспомнили мореплаватели старинные саги, повествующие о таинственном Винланде – стране, что лежит дальше гренландских берегов, в которую ходил когда-то Лейф Счастливый.
Они
– Там живут люди?! – перебил Хокона кардинал, весь подавшись вперед. Новость настолько его поразила, что он на миг забыл обо всем прочем.
– Да, Ваше Преосвященство, – подтвердил принц. Они, как рассказывал мне Бьерн, похожи на гренландских скрелингеров или наших лапландцев.
– Они… язычники? – зачем-то спросил кардинал. – Впрочем, да, конечно… Он сам бы не смог, пожалуй, объяснить, почему известие о том, что на лежащей за тысячи лиг земле живут какие-то идолопоклонники, так его взволновало. Он даже не особенно прислушивался к тому, что дальше говорил Хокон, повторяя про себя: – «Там живут люди».
– Они совсем дикие, – продолжал меж тем его собеседник. Не разводят скот и не пашут землю, не знают железа. Людям Бьерна удалось освоить их язык и завязать с ними дружбу. А когда на тех напало соседнее племя, наши воины обратили его в бегство…
От местных жителей Бьерн узнал, что они пристали к большому острову величиной чуть не с половину Норвегии. Поблизости от него лежит несколько островов поменьше, а дальше – обширная земля, может быть, целый материк.
– Впрочем, обо всем этом трудно рассказать в двух словах – лучше, Ваше Преосвященство, я пришлю вам описание этого путешествия, которое составил плывший с ними священник, отец Маркус. Или, если хотите – его самого.
Переведя дыхание, Хокон продолжил:
– Корабли, которые вы видите – их тридцать – это только передовой отряд. Я надеюсь, что нам удастся закрепиться в новых землях, и тогда за нами последуют все, кто захочет. Думаю, их будет немало: по словам людей Бьерна, почва там плодороднее, чем у нас, скот можно пасти круглый год, а море несказанно изобилует рыбой. И вполголоса добавил:
– Я боюсь, Ваше Преосвященство, что творящееся в христианском мире сейчас – это надолго.
– Значит вы, сын мой, слава Богу, не думаете, как некоторые, что приближается конец мира?
– Нет. Я не силен в богословии, но думаю, что еще не время для Страшного Суда. Конечно, все в руце Божьей, но тогда тем более бессмысленно гадать о чем либо. Мне кажется, – Хокон на несколько мгновений задумался, – сейчас происходит то же, что и тысячу лет назад, когда погибал Рим.
«Если бы каждый из вас имел такую веру», – прошептал Джованни дель Мори про себя слова Христа.
Весьма удивленный всем услышанным, он покинул порт, взяв с принца обещание прислать священника, плававшего в таинственную землю за морем.
У самых ворот, запирающих вход на причалы, путь кардиналу преградил высокий светлобородый высокий норманн лет тридцати, с мужественным, обветренным лицом. На груди его кафтана красовался вышитый черный ворон. Человек поклонился в пояс Джованни дель Мори.
– Я приветствую кардинала, великого жреца распятого бога, – странным голосом произнес он. – Меня зовут Роальд Свиррсоон, ярл Торстейна. Я тот, кого вы, христиане, называете язычниками. Я отвергаю веру иудеев и молюсь Одину и детям его. Скажи, какую казнь ты считаешь достойной для меня?
Кардинал содрогнулся, но даже не от одного этого признания. Слишком уж не вязались с мужественным обликом говорившего его вымученно-насмешливый тон и ухмылка.
Но не это было главное. Глаза его смотрели так, словно за минуту до того в них заглянул сам владыка преисподней – столько затаенного страха и страдания таилось в них.
– Да смилуется над тобой Господь, сын мой! – пробормотал кардинал, мелко перекрестил норвежца и торопливо ушел прочь. Писец, сержант и оба телохранителя едва за ним поспевали…
Он вспомнил об этом дне, когда спустя несколько дней отправился во дворец, чтобы представится норвежскому монарху.
Кардинал впервые видел короля Олафа II, хотя слышал о нем достаточно. Он был еще молод, но лицо его носило неизгладимый отпечаток глубокой усталости.
Именно он должен был вести в бой норвежских крестоносцев, но перед самой отправкой войска сломал ногу, неудачно упав с коня.
Он принял бразды правления из рук своего отца еще при его жизни: старого короля при известии о гибели старшего сына разбил паралич, и он несколько месяцев лежал неподвижно, безмолвно угасая.
На вопрос Джованни дель Мори король довольно сухо ответил, что хорошо осведомлен о намерениях Хокона и все делается с его согласия. – И вы, Ваше Величество, отпускаете своего брата в опасное плавание неведомо куда?! – изумился кардинал. – И это в нынешнее время, когда в вашем королевстве, быть может, совсем скоро на счету будет каждый, способный сражаться?
– Что вам сказать, Ваше Преосвященство, – ответил король. Вы правы, конечно, то что затеял мой брат – весьма опасное и тяжелое дело. Поверьте, если Хокон погибнет, мне будет очень горько. Он ведь был любимцем отца да и всей нашей семьи. Но скажите, как я могу запретить ему? Корабли, на которых он плывет, люди идущие с ним – все это из его владений и владений его единомышленников, силой он за собой никого не тащит.
– Но вы могли бы удержать здесь его самого…
– Нет, – решительно и твердо ответил король, даже, как показалось его собеседнику, с некоторым вызовом. Он свободный человек, а значит волен поступать, как хочет. А кроме того… – Олаф сделал паузу, словно не зная, следует ли высказывать свои затаенные мысли, – быть может его и впрямь ведет божий промысел? Может, именно сейчас, в годину бедствий, и суждено нам открыть новые земли и распространить на язычников свет истинной веры? – Как знать… – вновь задумчиво повторил Олаф II.