Тьма всех ночей
Шрифт:
— А теперь давайте поговорим, если вы не возражаете. Вы уж извините, если я кажусь въедливо любопытным. У нас посетители редки. — Не сказав этого вслух, он дал понять, что посетители редко бывали дружественными. Дерзкая Ива Сколовда со своим страстным желанием славы рассматривала Вороний Грай как прямой вызов.
Сюда, в Вороний Грай, после крушения Империи сбежал Тамиль аль Рахман, принадлежавший к Ближайшему Кругу, проконсул и вице-король Прикрачнодиании — провинции, включавшей Ива Сколовду. Его наследники поколениями стремились возродить империю, раздуть искру в зародыше, заключенном в утробе Вороньего
Одинокий замок Вороний Грай — это было все, что осталось от мечты. Вороний Грай, горсть людей и постоянная ненависть Ива Сколовды.
— Я понимаю. Спрашивайте.
— Откуда вы?
Странно, но этим он поинтересовался раньше чем именем. Вартлоккур пожал плечами. Он уже решил быть полностью откровенным. И ответил:
— Клыкодред в горах Драконьи Зубы. — Его слушатели нервно задвигались. Они знали это название.
— Горный Старец?
— Нет. Его друг. Вы можете сказать — партнер.
Еще одно движение сидящих. Они уже дозрели до второго мрачного имени, связанного с Клыкодредом. Непанта затряслась. Вартлоккур был разочарован. Выиграв ее, он получит мрачную борьбу. Она пуглива, как единорог. Однако в эту минуту она была лишь одной из испуганных. Никто не смог скрыть свой страх.
— Вартлоккур? — прошептал Верлойя.
Вартлоккур кивнул. Непанта затряслась еще сильнее. В голосе Верлойи появилась наждачная жесткость, он сказал:
— Вы оказываете, нам честь.
Вартлоккур невольно повернулся к Непанте. Ему следовало перевести взгляд, но он ждал так долго.
Его взгляд оказался последней каплей. Девушка издала испуганный вопль и умчалась с грацией газели.
— Эту честь будет лучше всего обсудить приватно… Ваша дочь… В чем дело?.. Верлойя печально покачал головой.
— Слишком много времени была со своей мачехой. Простите ее, если можете.
— Конечно, конечно. Я действительно Вартлоккур. Обо мне ходят легенды. Но в них не так уж много правды. Подумайте сами: что рассказывают Королях Бурь в Ива Сколовде? Пожалуйста, если юную леди, передайте ей мои извинения.
Верлойя ткнул в одного из своих сыновей:
— Скажи Непанте, чтобы она вернулась и извинилась.
— Нет. Пожалуйста, не надо. Я уверен, что это была моя вина.
— Как хотите. Мальчики, оставьте нас. — Сыновья и слуги перебрались за соседний стол. — А теперь, сэр, чем я могу быть вам полезен?
— Это щекотливый вопрос, учитывая — кто я. Вы знакомы с функциональной формой Телелазаря в приложении к главному временному видению Боробы Тринга?
— Нет. Я почти не разбираюсь в восточных системах. В лучшем случае я могу управлять сквозьвременным обзором Клингера. Мы нынче довольно слабые волшебники, не считая умения работать с Ветродуем.
— Да, Клингер тоже подойдет. То, что я хочу показать вам, находится достаточно близко — в терминах времени.
— Вас привело сюда видение?
— В некотором смысле. Мне легче показать, чем объяснять. Вы не возражаете? — Вартлоккур обращался к Верлойе со всей возможной вежливостью. Этого человека ожидал шок.
— Лучше всего подойдут Нижние Оружейные палаты. Несите ваши вещи.
Через час, перенеся новость лучше, чем ожидал Вартлоккур, Верлойя сказал:
— Я не совсем понял проблему с Судьбами и Роком. В целом она выглядит как шахматная игра, где правила меняются после каждого хода. Это безумие.
— Абсолютно, — Вартлоккур объяснил свою теорию, когда они заняли места перед очагом в Большом зале.
Чародей был раздражен. В этот раз появилась дополнительная информация. Видение намекнуло чародею, что его поймают старые грехи.
Верлойя тоже был расстроен. Ему не понравилась роль детей в этой игре.
Вартлоккур догадывался, куда будет направлен удар его второго великого разрушения. Это больно ранило. И он знал, что это опять изменит его самого; возможно, так же сильно, как разрушение Ильказара.
Минут десять они сидели молчи, каждый вынашивая собственное разочарование. Наконец Вартлоккур заметил:
— Это видение не менялось уже два столетия.
— Я видел. Я понимаю, почему вы здесь. Не стану врать. Мне это не нравится. Но я не смог бы ничего изменить, даже если бы захотел. У вас будут трудности с ней, — продолжал он. — Сегодняшнее поведение в порядке вещей. На самом деле я думаю, что ей сейчас чертовски любопытно слоняться поблизости — так долго, как сможет. Это моя вина: надо было тогда прекратить эту чушь моей жены. Но я был слишком занят, пытаясь сделать из сыновей настоящих мужчин. У меня не было времени заняться Непантой… Я дам вам свое неохотное благословение на все хорошее, что вы сможете сделать для нее. Но это все. Мне просто не нравится общая картина. Я надеялся, что мог обучить мальчиков лучше. Империя мертва.
— Может быть, если бы вы использовали Силы…
— Я не хочу пользоваться магией. Я поклялся никогда больше не принуждать никого делать что-либо. Без исключений. Империя должна быть восстановлена без магии или пусть не существует вовсе.
Придя к соглашению с отцом Непанты, Вартлоккур начал предпринимать долгие и почти безрезультатные попытки разжечь искру любви в сердце девушки-единорога. Иногда казалось, что он близок к цели, но чаще всего ему удавались лишь нежизнеспособные ошибки. Но за столетия он выучился терпению. У него было время. Как подтачивающие речные воды, он постепенно истачивал гранит страха Непанты. К тому времени, как ей исполнилось девятнадцать, она даже ждала его более частых — визитов. Хотя смотрела на него скорее как на доброго учителя философии, чем как на потенциального любовника. Она считала, что у нее не будет любимого мужчины.
Он был уверен, что втайне она хочет, чтоб такой был. К сожалению, она ожидала милого рыцаря из историй странствующих фигляров, а такие мужчины в ее мире отсутствовали.
Это печалило. Мир должен иметь хотя бы несколько необыкновенно хороших парней, а не просто широкий выбор людей от плохих до еще худших. Вартлоккур рассматривал свой мир как заселенный только друзьями и врагами, причем без ярко выраженных различий. Добро и зло, на его взгляд, были очень относительны.
На двадцатилетие Непанты Вартлоккур сделал ей предложение. Сначала она подумала, что он шутит. Когда он объяснил ей, что серьезен, она убежала. Он заронил семена еще недостаточно глубоко. Год она вообще отказывалась его видеть. Он был жестоко ранен, но не обескуражен.