Тьма. Испытание Злом
Шрифт:
— Его величество король Видар — и ясно сказал? — усомнился Дитмар, не опасаясь даже, что его услышат посторонние — разговор происходил в коридоре дворца, и Йорген нарочно подловил брата именно там, справедливо полагая, что на людях он будет тише орать и уж точно не захочет драться.
— Во всяком случае, я понял его именно так, — слукавить Йорген не решился. — Если умеешь объясняться с его величеством — уточни сам. Мне ход его высочайшей мысли постичь в полной мере не дано.
— Боюсь, в этом ты не одинок, — пробормотал старший брат. — Ладно, делай что должно, и будь что будет… И постарайся, во имя
Что именно он понимал под «глупостями», уточнять пока не станем, может, потом к слову придется. Заметим, однако, что творили они их всякий раз вместе, так что Дитмар знал, о чем говорил.
Но у Йоргена нашлось, чем порадовать родича напоследок!
— Не тревожься, брат. Зачем, по-твоему, я купил себе раба из просвещенной Силонии? Он станет на меня благотворно влиять.
Глава 8,
в которой Кальпурций Тиилл жестоко страдает на лошадиной почве, а Йорген фон Раух связывается с неведомым древним колдовством
Дорога от королевского дворца до гвардейских казарм была совсем недлинная — площадь пересечь. Но Йорген пошел дальним кружным путем, через жилые кварталы старого города. Захотелось побыть наедине, в последнее время ему это редко удавалось.
Время близилось к закату, но до темноты оставалось еще долго, и погода для северной весны была вполне приличной. Ветер дул без обычной ярости, с ног не валил. Солнце не слепило глаза косыми рыжими лучами, пробившимися через прорехи в клубах жутковатых свинцовых туч, а нежно и ровно просвечивало сквозь сплошную жемчужно-серую пелену. Тепла большого не было, но и промозглого холода тоже — отчего бы не прогуляться?
Это оказалось даже интересно. Он почти забыл, как выглядит город днем. Улицы казались шире и шикарнее, переулки — грязнее и беднее. Самые опасные из подворотен, те, мимо которых обычно проходишь, сжимая рукоять меча, выглядели мирно и скучно, и тянуло из них не свежей кровью и не могильным тленом, а кошачьей мочой, луковой похлебкой и жареным мясом с чесноком.
Народу по улицам бродило необыкновенно много — по крайней мере, так казалось Йоргену, привыкшему к ночному безлюдью. Кованые ставни нижних этажей еще не были заперты на засовы, и в окнах побогаче, тех, что не слюдой закрыты, а настоящим стеклом, видны были кружевные занавески и горшки с красными цветами — красиво! Возле пивной, не той, куда они со старшим разводящим иногда заскакивали после дежурства, а совсем плохонькой и грязной, возле сапожных мастерских расположенной, валялся пьяный. Руки раскинуты, башка в луже. Если не успеют подобрать родичи или сердобольные прохожие — пойдет ночным тварям на прокорм… Брезгливо переступив через ноги лежащего, Йорген заглянул в пивную, рявкнул страшным командным голосом, чтобы сразу понятно было, кто в этом городе главный: «Что за беспорядок у дверей?! Убрать немедленно!» Хозяин, что-то панически пискнув, кинулся исполнять. Успевшее обмочиться тело затащили в прилепленный с торца дома угольный сарай. Важный господин удовлетворенно кивнул и пошел себе дальше. Перепуганный насмерть хозяин остался вытирать холодный пот со лба.
…Сгорбленная,
— А не пожалей медную крону, добрый господин, всю правду тебе скажу, не обману!
Кроны ланцтрегеру жалко не было. По особому указу ее величества он только что получил из королевской казны целый мешочек золота — на дальнюю дорогу. Обещанная «правда» его не интересовала, не верил он уличным гадалкам, врали они. Настоящим предсказательницам нет нужды ловить клиентов у сточных канав, те сами приходят к ним в дом с поклоном и расплачиваются уж никак не медью. Жалко стало старушку — сидит мерзнет, хочет крепкого темного пива, хочет луковой похлебки с куском сухого хлеба, который ей уже не по зубам, но она размочит его в миске и будет хлебать горячее…
Йорген тряхнул головой, отгоняя чужие мысли. Иногда, очень редко и внезапно, случалось с ним такое. Кровь нифлунгов давала о себе знать. И если он смог проникнуть в разум этой женщины — значит, как прорицательница она не безнадежна, в самом деле имеет связь с тайными силами… Погадать, что ли? Любопытно…
— Держи, бабушка! — Он подал ей медяк.
Она потянулась жадно, прикоснулась холодными желтыми пальцами к его ладони — и вдруг отпрянула. Монета с легким звоном упала на камни мостовой.
— Прочь! — Старая женщина махала руками в таком ужасе, будто не начальник Ночной стражи перед ней стоял и даже не изысканно-очаровательный носферат, а самый настоящий шторб из сырой земляной могилы. — Уйди прочь! Уж я вижу, кто ты есть! Ты темная тварь, тебе не место среди людей! Ступай к себе во Тьму!
Йоргену стало забавно. Может, недавний укус почуяла зегойна, может, чужую кровь… Но это еще не повод лишать ее вожделенного ужина.
— Уйду, уйду, бабулечка, не кричи! Ты деньги-то возьми! Не лишние! — Он поднял монету.
— Не надо мне твоих денег! — упрямилась старая. — Черные они!
— Да нормальные деньги, честно! — заверил Йорген. — Не я же их чеканил! Мне их из казны выдали.
Этот довод гадалку почему-то убедил.
— И то верно, — кивнула она. — Давай! — спрятала монету в складках обширнейшей и грязнейшей юбки и поведала доверительно: — Деньги, сынок, они из рук в руки ходят, не задерживаются, к ним никакая Тьма не липнет.
— Правильно, бабушка! — от души согласился ланцтрегер. — Никак не задерживаются, просто беда!
…Прогулка, длившаяся почти полтора часа, пошла Йоргену на пользу, он смог наконец разобраться в собственных чувствах и понял, что именно подспудно угнетало его в последние дни. Вернувшись в казарму, он прямо с порога, вместо приветствия, огорошил Кальпурция вопросом:
— У тебя деньги есть?!
— А сам ты как думаешь? — поджал губы силониец.
Тема была ему неприятна. Единственной, если так можно выразиться, «собственностью» его был рабский ошейник, колодки и мешок с прорезями для рук и головы. Даже та одежда, что он теперь носил, принадлежала Йоргену: старые штаны, старая рубашка с дыркой на кружевном вороте и новая богатая куртка, купленная недавно по настоянию Дитмара, чтобы являться ко двору «в подобающем виде». Стоила она немало — четверть самого Кальпурция, но сидела на нем кургузо, сразу становилось понятно, что с чужого плеча одет: при почти одинаковом росте Йорген был от природы субтильнее своего раба, хоть и отощавшего, но широкого в кости.