Тобор первый
Шрифт:
Сверху тайга напоминает море. Под ветром оно переливается, расходится волнами. Недаром ведь поется в старой-престарой песне, как под крылом самолета поет о чемто зеленое море тайги. Уже и самолет увидишь разве что в Музее звездоплавания, а песня осталась.
И тайга осталась…
Аким Ксенофонтович споро шагал рядом, отчужденный, погруженный в какие-то свои мысли. «Сильно сдал старик, – подумал Суровцев, посмотрев на его заострившееся лицо. – Трудно ему вчерашний день достался. Наверное,
В этот миг червь сомнения впервые шевельнулся в душе Ивана. А вдруг в его расчеты вкралась какая-нибудь незаметная ошибка? Вдруг Тобор погибнет на первом же препятствии? На кого падет тогда ответственность?
На утренних улицах им встречалось все больше людей. Все торопились в одну сторону.
– Поздравляю, Ваня! – бросился к нему альпинист и по-медвежьи цепко пожал руку.
– Рановато, – сдержанно ответил Суровцев.
Стрелы утренней зари подпалили быстро несущиеся облака. «Летело небо цвета стали в разводьях огненной реки, и, словно крабы, проплывали матерые материки», – припомнилось Суровцеву. Его начал потихоньку бить нервный озноб, словно этой ночью, на речке.
Когда они пришли, вместительный зал был почти полон – им с трудом нашлось местечко в верхних рядах.
Суровцев глянул на экран, и у него отлегло от сердца: бег Тобора был обычным – упругим, резвым, размашистым.
При такой скорости перемещения до первого на сегодня препятствия оставалось еще минут пятнадцать.
– Смешно-то как получилось! – наклонившись к Суровцеву, прошептал лучезарно улыбающийся альпинист. – Перерыв на ночь в испытаниях сделали для нас, для людей… Я понимаю, человек не может трое суток выдержать в таком напряжении… Ну, а получилось, что эти несколько часов фактически спасли Тобора. Спасибо тебе, дружище! – заключил он и неожиданно пожал руку Ивану.
Когда Тобор с легкостью, значительно опередив довольно жесткое расчетное время, взял первое из намеченных на сегодня препятствий, в зале захлопали – на этот раз аплодировали все, включая Алексея Алексеевича. Особенно усердствовал альпинист, сиявший так, словно это именно он, а не Тобор, с ходу преодолев очередное препятствие, уверенно продвигался к заветному финалу…
Впрочем, чувство некоторой сопричастности было у каждого, кто смотрел на экран и следил за табло.
Когда Тобор полетит к новым, неведомым мирам, разве не полетят и они вместе с ним?
Разве не вложили они частицу своей души в эту великолепную систему – то ли машину, то ли существо?
Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, волнения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?
Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, выращенных в камерах синтеза Башни Безмолвия? Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.
И вот она пришла – награда за все…
Суровцев поднялся и вышел в холл.
В новенькой переговорной кабине остро пахло масляной краской, нагретым лаком и почему-то духами.
Иван набрал шифр и долго ждал ответа. Дом почемуто не отвечал, так что он начал даже беспокоиться. Но вот наконец на экране показалось лицо запыхавшейся жены – видимо, она прибежала на вызов из оранжереи, где возилась с любимыми орхидеями, им она отдавала каждую свободную минуту.
– Соскучился, – шепотом признался Суровцев, нацепляя торопливо наушники.
– И я, – сказала она. – Ну, говори скорей, как там испытания проходят?
Иван коротко рассказал о событиях последних часов и о своем счастливом открытии.
– Значит, ты думаешь, что Тобор теперь, после отдыха, выдержит испытание? – спросила жена.
– Уверен.
– Просто счастье! – сказала она. – Я так волновалась совсем из сна выбилась… Да у нас все тут, в поселке, волнуются за исход экзамена. Сообщений-то никаких…
– Так положено.
– Знаю, но мне от этого не легче. Когда кончаются испытания Тобора?
– Сегодня вечером.
– А что потом?
– Шеф в виде премии обещает отпустить меня домой на денек-другой.
– Я расцелую его за это!
– Не пройдет, – покачал головой Иван. – Ты же знаешь, Аксен – убежденный женоненавистник. Но может быть, я смогу заменить его?..
– Посмотрим.
Сбоку стремительно въехало в экран раскрасневшееся лицо сынишки.
– Спасибо, сын, за батарейку, – улыбнулся ему Суровцев. Она мне сегодня ночью здорово пригодилась.
Глаза Васи блеснули:
– Пап, ты на охоту ходил?
– Вроде того.
– А охотился на кого?
– Тайга под Зеленым богатая… Появился у нас в тайге зверь новый. Вот с ним я и повстречался этой ночью.
– Ой, а какой он, новый зверь? – В голосе Васи зазвенел восторг.
– Зверь как зверь. – Суровцев прикрыл на минутку глаза, чтобы получше вспомнить, и принялся честно описывать встреченного им прошлой ночью «космического пришельца».
Когда он дошел до длиннющей шеи и страшной пасти, полной зубов, с помощью которых животное может легко перекусывать толстые высохшие ветки, жена возмутилась:
– Зачем ты забиваешь голову ребенку всякой ерундой?..
– Я говорю чистую правду, – подмигнул сыну Иван. – Вот возьмем тебя в воскресенье в тайгу, и ты сама в этом убедишься.