Точка Лагранжа (Сборник)
Шрифт:
Он уже готов был отшатнуться, спрятаться в тень, но тут Лизонька перестала плакать и протянула к нему ручки. Одна ручонка коснулась его щеки, замерла, но не отдернулась. Пальчики у нее были холодные, но не ледяные, и Антон внезапно поверил, что все еще будет хорошо.
Он подобрал свисавшие до самой земли пеленки и попытался завернуть в них Лизоньку. Получалось неважно — пальцы совершенно перестали слушаться и казались тупыми деревяшками, концы пеленок никак не удавалось закрепить так, чтобы они не разматывались. Тогда Антон осторожно вытащил дочку из коляски и прижал к груди. Он не был уверен, что в его теле осталась хоть капелька
Коляску он оставил стоять у догоравшего костерка — везти ее в темноте означало почти наверняка застрять в каком-нибудь болотце или канаве. Хотя идти, опираясь на ручку коляски и механически перебирая ногами, казалось проще, чем пробираться ощупью через кусты и подлесок, Антон решил, что дойдет. Дойдет, что бы ни случилось.
Лизонька крепко вцепилась маленькими пальчиками в отвороты его кожаной куртки. Антон примостил ее на согнутую в локте правую руку — все равно эта рука больше ни на что не годилась. А так, согнутая в одном положении, застыла, как палка, превратившись в надежный насест для малышки. Тяжести он не чувствовал, как не чувствовал уже вообще ничего, кроме тепла прижимавшегося к нему крохотного тельца и полыхающей под черепом боли. Но с каждым шагом, уводившим его от озера по направлению к железной дороге, он с удивлением ощущал, как волны этого тепла успокаивают боль, усмиряют ее, будто бы кто-то невидимый баюкает его истерзанную голову в добрых и нежных ладонях. Когда Антон вышел к затопленной канаве под железнодорожной насыпью, боль почти исчезла.
Почти исчез и весь окружающий мир. Какая-то часть угасающего сознания сохраняла память о том, что следует держаться тропы, которую он некогда показал Ане и которую она так не любила. Было очень темно: возможно, стояла уже глубокая ночь, но скорее всего, стремительно меркло зрение. Иногда он терял ориентацию, и ему приходилось топтаться на месте, пытаясь различить в наплывающем со всех сторон тумане направление тропы.
Лизонька тихонько похныкивала у него на руках — громко плакать у нее уже не было сил. Ничего, думал Антон, пробираясь к полого поднимающейся насыпи по колено в воде, ничего, главное, что мы выбрались. Тепло и свет уже совсем рядом, мы обязательно доберемся туда, где тепло и свет.
На насыпи он едва не упал, споткнувшись о рельс. Он совсем забыл про рельсы и почти не видел их. Антон постоял, качаясь, стараясь определить, в какую сторону теперь идти. Повсюду была тьма, бархатная, непроницаемая, мягкая тьма. Только далеко впереди слабо мерцал огонек, похожий на озаренное уютным домашним светом окно.
Тогда он спустился с насыпи и медленно, с методичностью заводной куклы переставляя негнущиеся ноги, побрел по направлению к этому далекому огоньку. Шаг за шагом, все глубже погружаясь в смыкавшуюся вокруг него ночь.
Антон совсем не удивился, увидев, что никакого окна на самом деле нет, а есть бьющий прямо с небес конус слепящего белого света. В конусе стоял ангел, прекрасный ангел с белокурыми волосами, по которым струились волны холодного пламени. Последние шаги до ангела оказались самыми трудными.
На границе света и тьмы Антон остановился. Неуклюже протянул Лизоньку сияющей белой фигуре. Ангел медлил, глядя на Антона широко открытыми глазами. Секунды тянулись долго и мучительно, словно падающие на беззащитную кожу капли расплавленного янтаря. Потом ангел поднял свои великолепные крылья и накрыл ими Лизоньку.
Антон
Вселенная лопнула фейерверком цветных огней.
А может быть, наоборот, все огни Вселенной погасли в один-единственный миг, и наступила абсолютная темнота.
Взрыв или тишина.
Кто знает.
Да и какая разница.
9
— Пойдем покурим, — сказала Аня. — Сил нет уже все это слушать.
Вероника понимающе кивнула. Столько нервов отнимают эти ритуалы, столько нервов! Хорошо мужикам — сидят себе, накачиваются водкой, смачно закусывают, вспоминая о причине, собравшей их за этим столом, только когда нужно произнести очередной тост. А вся работа, как всегда, на женщинах — приготовить, сервировать, вовремя сменить закуски.
— Ну их на фиг, подруга, пойдем правда покурим, ничего с этими козлами не случится, если жареная курица появится на столе на пятнадцать минут позже.
Они вышли на балкон — никто из собравшихся даже не заметил их исчезновения.
Вероника протянула подруге пачку «Davidoff». Аня начала курить неделю назад и еще не умела рассчитывать, сколько сигарет в день ей понадобится.
Тонкие Анины пальцы, ставшие почти бестелесными за последние несколько суток, неумело вытащили из пачки длинную сигарету. Вероника щелкнула зажигалкой, поднесла ее почти к самому Аниному лицу, но попасть кончиком сигареты в пламя Ане удалось только с третьей попытки — дрожали руки.
— Никак, — всхлипнула Аня, — никак не могу поверить, что он… что его…
Вероника тяжело вздохнула — мысленно, разумеется. Аня прекрасно держалась все эти дни, ни разу не позволяла себе не то что истерики — даже слез на людях. Но сегодняшнее сборище, по-видимому, переполнило чашу ее терпения. Девять дней, девять дней… Пришли записные алкоголики из газеты, пара армейских друзей, какие-то хмыри из ОБЭПА — Череповецкий с Клямкиным, представились «близкими товарищами покойного». Случайные, ненужные люди, да ведь Ане тяжело было видеть и тех, кто действительно хорошо знал Антона… Но — ритуалы, традиции, ничего не поделаешь. И все-таки Аня сдержалась. Не заревела. Молодец, подруга, мысленно одобрила Вероника. Горжусь тобой. А здесь можешь расслабиться.
— Знаешь, Ника, — сказала вдруг Аня, — а ведь все они ни черта не знают.
— Ты о чем? — встревожилась Вероника. Аня отвела взгляд, повернулась к перилам балкона и, привстав на цыпочки, оперлась на локти, неосознанно скопировав позу, в которой любил курить Антон.
— Они же все думают, что его убили. Что эти подонки пырнули его ножом. Их же нашли, я тебе говорила?
— Нет, — Вероника подошла к подруге, встала рядом и тоже обратила свой взгляд вниз, в черный проем двора. — Арестовали?
— Да, так мне сказал следователь. На ноже, который лежал около коляски, есть отпечатки пальцев, теперь никакие адвокаты им не помогут, да и какие у них могут быть адвокаты, они же никто, отребье.
— Ну и отлично, — твердо заявила Вероника. — Справедливость должна торжествовать, что бы ни случилось. Антона, конечно, не вернешь, но тебе однозначно будет легче, если ты будешь знать, что убийцы сидят в тюрьме.
— Вряд ли, — сказала Аня. — Вряд ли мне от этого станет легче.
— Да брось ты! Хватит заниматься всепрощенчеством. Убийцы должны сидеть, жаль только, что на смертную казнь у нас мораторий.