Точка опоры
Шрифт:
— Понятно. Я бы тоже с большой радостью.
— Вам пока нельзя. А когда настанет последняя схватка, позовем. Власть брать для всего рабочего класса.
— Спасибо, Иван Васильевич! — Ленин рубанул воздух взмахом кулака. — Всем чертям назло, доживем до этого часа!
— Я тоже думаю, поборем царскую нечисть.
— Ну, а как будете зваться?
— Для вас в письмах по-женски, — Бабушкин прикрыл рукой усы, — Новицкой. Если нет другой такой?
— Нет, — подтвердила Надежда. — А что это вам припомнилась вдруг фамилия жандармского
— Так уж вышло… Вроде сестры старого дьявола! А паспорток какой уж изладите.
— Есть один добрый. На имя страхового агента Шубенко. Из крестьян Полтавской губернии. Годится?
— Из крестьян — подойдет. Я и по-украински немного могу говорить.
— Только с уговором, господин Шубенко, — Ленин шутливо хлопнул его по плечу, — писать нам елико возможно чаще. А биографию себе на всякий случай за дорогу придумайте подробную.
Вечером, прочитав рукопись Бабушкина, Владимир Ильич сказал жене:
— Береги! Золотой он человек! Действует упорно и целеустремленно. Из таких рабочих-передовиков выкуются крупные партийные работники. Ты знаешь, либералы болтают, что наша партия будто бы «интеллигентская». Вот яркое доказательство — воссоздаем подлинно р а б о ч у ю марксистскую партию. Я очень рад, что он пожил здесь, у нас.
— Отдохнул немножко…
— Отдыхать он не умеет. Доказательство — эта рукопись. А важно то, что Плеханов увидел, какие люди составляют костяк нашей партии.
Через день Владимир Ильич проводил Бабушкина на вокзал. Крепко пожимая руку, задержал на нем жаркий взгляд.
— До скорого свидания! Надеюсь, будущей весной. Здесь же, в Европе.
Он не сомневался, что Иван Васильевич сумеет войти в Питерский комитет и приедет делегатом на Второй съезд партии.
Но жестокая, труднейшая судьба российского революционера сложилась иначе. Им не доведется больше вот так же горячо пожимать руки и смотреть в глаза друг другу.
Иван Васильевич изведает и суровые морозы Верхоянска, и радость вооруженного восстания, и восторг коротких дней торжества Читинского Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. В январе 1908 года он повезет в поезде из Читы в Иркутск оружие восставшим рабочим и на станции Мысовая под именем Неизвестного погибнет от залпов карательной экспедиции барона Меллер-Закомельского.
Пройдут годы, и Владимир Ильич, узнав о его кончине, в некрологе назовет этого, казалось несокрушимого, борца за дело революции крупным партийным работником, народным героем и гордостью партии.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Горький сидел на мягком пуфе посреди гостиной Желябужских. Мария Федоровна, как гример, обошла вокруг него и попыталась надеть рыжеватый парик, принесенный из театра. Парик оказался тесен и не прикрывал волос на затылке. Мария Федоровна взяла ножницы и лязгнула ими возле самой головы. Только шутливо. Разве могла бы у нее подняться
— Нет, при вашей известности так нельзя. Вы не представляете себе, сколько в Москве филеров. Больше, чем собак!
Волнуясь, только теперь вспомнила, что встреча Горького с агентами «Искры» назначена в квартире дантистки, а вспомнив, обрадовалась:
— Все же очень просто себе представить: у вас болят зубы. Из-за этой окаянной зубной боли вы будто бы несколько ночей не спали, не могли ничего есть, у вас ввалились глаза. Я могу положить грим, синеву под глазами.
— Не надо. Актера из меня не получится.
— Вы же такой приметный. Я боюсь за вас…
— Мария Федоровна! — Горький поймал ее горячую руку, поцеловал. — Голубушка, милая! Я не из трусливых. И к бегункам за спиной привык.
— Теперь, накануне премьеры… Нет, нет, предпримем все предосторожности. И вы туда не должны привести «хвоста». Потому я и посылала за каретой… Я так волнуюсь, без провожатого не отпущу. Если бы не спектакль, сама бы проводила до квартиры и подождала бы в карете.
Горький вскинул на нее глаза:
— И не побоялись бы?..
— Чего? Что люди скажут?.. Ну, вы меня еще совсем не знаете… Я же, — задорно хохотнула, — сопровождала бы больного…
Мария Федоровна принесла из будуара ваты и теплый платок, повязала Горькому щеку.
— Вот так и поедете. И на обратную дорогу попросите повязать. — Вспомнила его широкополую шляпу, что висела в передней. — В вашей шляпе рискованно…
Вернулся провожатый, сказал, что карета у подъезда.
Мария Федоровна попросила у него шляпу.
— Немножко тесновата. Ну и голова же у вас, Алексей Максимович! — Помяла шляпу в руках, надела набекрень. — Больному можно так. А вам, — повернулась к провожатому, — Захар одолжит свой картуз.
Накинув шаль на плечи, проводила до передней.
— А оттуда прямо в театр, — попросила Горького. — А то буду волноваться…
У нее вмиг озябли руки. Закутывая их уголками шали, она скрылась за тяжелой бархатной портьерой.
…В первый же день после приезда в Москву Вера Васильевна Кожевникова направилась в Проточный переулок. Позвонила у дверей с медной табличкой «Серебряковы». Открыла сама Анна Егоровна, нарядная, недавно завитая.
— Борис просил вам кланяться, — сказала Вера, назвав одну из кличек Виктора Носкова.
— Да?! — обрадованно переспросила Анна Егоровна. — Как здравствует наш путешественник?
— Катается на яхте по Цюрихскому озеру.
Все сказано так, как было условлено.
— Входите, душа моя! — Анна Егоровна широко распахнула дверь. — Рада доброй весточке!
— И еще просил кланяться Колумб, — сказала Вера об Исааке Лалаянце.
— Вдвойне радостно! А мне не удалось повидать его после побега. И где же его фрегат?
— Бросил якорь в Женеве!
— Молодец! Ни тюремные стены, ни ссылка не в силах удержать наших героев!