Точка отсчета
Шрифт:
По собственному горькому опыту я уже знала, что вряд ли увижу Уэсли на этой неделе и что не будет больше ни отдыха, ни чтения, ни неспешного утра в постели. Работать на месте пожара всегда нелегко, а тут еще ко всему прочему примешивался влиятельный персонаж, что неизбежно означает наличие политического контекста и необходимость удовлетворять интерес газетчиков. Чем большее внимание привлекала к себе чья-либо смерть, тем более сильного общественного давления следовало ожидать.
Институт глаза, вовсе не являющийся центром медицинских исследований и называющийся так отнюдь не в честь какого-то благодетеля по имени Глаз, еще чернел стеклами окон. Несколько раз в год я приходила сюда подобрать очки или проверить зрение и всегда испытывала странное
Напоминающий головастика силуэт пролетел под далеким от идеального диском луны. Я достала из машины несколько сумок из водоотталкивающего материала и поцарапанный алюминиевый кейс, в котором хранились медицинские инструменты и все необходимое, включая фотооборудование. Ехавшие по Гугенот-роуд две легковые и пикап замедлили ход — ранние путешественники не смогли устоять перед соблазном полюбоваться заходящим на посадку вертолетом.
— Должно быть, Спаркс прилетел, — прокомментировал старичок, прибывший на заржавевшем «плимуте».
— А может, орган кому привезли на пересадку, — заметил водитель пикапа, ненадолго переводя взгляд на меня.
Их слова разлетелись, как сухие листья, и потерялись в сдержанном рокоте черного «Белл лонгрейнджера», мягко приземлившегося на бетонную площадку. Управляла вертолетом моя племянница Люси. Завихрившееся облако свежескошенной травы, кажущееся белым в свете посадочных огней, опустилось на землю. Я собрала вещи и зашагала к вертолету, отворачиваясь от бьющего в лицо ветра. Рассмотреть что-либо через затемненный плексиглас было невозможно, но, потянув на себя заднюю дверцу, я без труда узнала высунувшуюся оттуда большую руку, которая подхватила мой кейс. Тем временем еще несколько водителей остановились на дороге, чтобы посмотреть на загадочных чужаков, а в просветах между макушками деревьев заблестели золотистые нити.
— Где тебя подобрали? — громко, перекрывая шум двигателя, спросила я, закрывая за собой дверцу.
— В аэропорту, — ответил Марино, указывая на соседнее с ним место. — Так ближе.
— Нет, не ближе.
— По крайней мере у них там есть кофе и туалет, — возразил он, меняя приоритеты местами, и для большего эффекта добавил: — Бентон, надо понимать, отправился в отпуск без тебя.
Люси вывела двигатель на полную мощность, и лопасти завертелись быстрее.
— Скажу откровенно, у меня такое чувство, — ворчливо продолжил Марино, дождавшись, когда вертолет оторвется от земли, — что нас ждут большие неприятности.
Хотя Марино и занимался расследованиями обстоятельств смерти других людей, возможность собственной гибели нервировала его. Он не любил летать, особенно на вертолетах, у которых не было крыльев и на борту которых за ним никто не ухаживал. О нынешнем состоянии Марино свидетельствовали валявшаяся у него на коленях смятая газета и взгляд, упорно уходивший от быстро отдаляющейся земли и вырастающего на горизонте города.
Первая страница «Ричмонд таймс диспетч» содержала рассказ о пожаре, дополненный сделанной с самолета фотографией, на которой смутно проступали дымящиеся руины. Я внимательно прочитала репортаж, однако не обнаружила ничего нового. Речь шла в основном о предполагаемой гибели Кеннета Спаркса, его могуществе и влиянии и том образе жизни, который он вел в Уоррентоне. Прежде я ничего не знала ни о его лошадях, ни о том, что одна из них, по кличке Ветер, участвовала в прошлогоднем Кентуккском дерби и оценивается в миллион долларов. Впрочем, новость меня не удивила. Спаркс всегда отличался предприимчивостью, а его самомнение не уступало разве что его гордыне. Я отложила газету на свободное сиденье и только тогда заметила, что Марино
— Представляешь, что с тобой будет, если мы попадем в зону повышенной турбулентности?
— Наверное, пролью кофе. — Он поправил висящий на боку пистолет и пристроил на обтянутом хаки колене готовую лопнуть сосиску. — На случай, если ты, разрезав столько тел, еще не поняла, скажу: если эта птичка рухнет, док, ремень тебя уже не спасет. И воздушная подушка тоже, даже если бы она у нас и была.
Вообще-то причина заключалась в другом: Марино не выносил, когда что-то сжимало его живот, и даже брюки носил так низко, что оставалось только удивляться, как они еще держатся на бедрах. Зашуршав бумагой, он извлек из промасленного, с серыми пятнами пакета два бисквита и тоже разложил их перед собой. В кармане рубашки у него лежала пачка сигарет. Раскрасневшееся лицо выдавало гипертоника. Когда я переехала в Виргинию из Майами, Марино занимал должность детектива в отделе убийств и отличался не только несомненной одаренностью, но и абсолютной несносностью. Сталкиваясь со мной в морге, он неизменно называл меня миссис Скарпетта, третировал моих подчиненных и весьма вольно обращался с уликами. Чтобы позлить меня, он забирал пули еще до того, как я успевала их пометить. Он курил сигареты, держа их в обтянутых окровавленными перчатками пальцах, и отпускал неуместные шуточки по поводу тел, бывших когда-то живыми людьми.
Глядя в окно на плывшие по небу облака, я думала о том, как быстро бежит время. Мне до сих пор не верилось, что Марино уже пятьдесят пять. Выходило, что мы с ним защищали и раздражали друг друга уже более одиннадцати лет.
— Хочешь?
Он протянул завернутый в промасленную бумагу холодный бисквит.
— Даже смотреть не хочу, — не церемонясь ответила я.
Пит Марино прекрасно знал, как беспокоят и бесят меня его нездоровые привычки, и просто пытался привлечь мое внимание. Осторожно размешивая сахар в пластмассовом стаканчике с кофе, он то привставал, то снова садился, придерживаясь за кресло свободной рукой.
— Как насчет кофе? Я налью.
— Нет, спасибо. Как насчет новой информации?
Напряжение во мне нарастало, и я торопилась перейти к делу.
— Пожар еще не потушили, кое-где тлеет. В основном в конюшнях. Лошадей там было больше, чем мы думали. Зажарилось штук двадцать, включая племенных, скаковых и двух жеребят с отменной родословной. Ну, и тот, что участвовал в дерби. Можно представить, на какие денежки они застрахованы. Один так называемый свидетель сказал, что животные кричали, как люди.
— Какой свидетель?
Об этом я услышала впервые.
— Ну, ты же сама знаешь, как бывает, когда дело привлекает к себе повышенное внимание. Звонят всякие бездельники; одни якобы что-то видели, другие вроде бы что-то слышали. И не надо быть очевидцем, чтобы догадаться, что лошади ржали и метались по стойлам. — Благодушный тон сменился резким, в нем зазвучали угрожающие нотки. — Ничего, доберемся до того сукина сына, что все устроил, и посмотрим, каково ему придется, когда загорится его задница.
— Пока о каком-либо сукином сыне говорить еще рано, фактов ведь нет, — напомнила я. — О поджоге тоже пока никто не упоминал, хотя нетрудно догадаться, что нас с тобой позвали не ради прогулки.
Марино повернулся к окну.
— Ненавижу типов, которые способны так поступить с животными. — Стаканчик в его руке подпрыгнул, и кофе выплеснулся на колено. — Черт! — Он посмотрел на меня так, как будто это я была в чем-то виновата. — С животными и с детьми. Меня от одной мысли тошнит.
Со стороны могло показаться, что ему нет никакого дела до местной знаменитости, которая тоже могла погибнуть в огне, но я достаточно знала Марино, чтобы понять: он просто направляет свои чувства туда, где еще может их контролировать. Судя о нем поверхностно, многие полагали, что Марино недолюбливает людей, и капитан никогда не пытался убедить их в обратном. Я представила нарисованную им картину и содрогнулась от ужаса.