Точка росы
Шрифт:
В клуб Викторенко ввалился под утро. Валенки стучали, как железные. При каждом шаге с меховой куртки, шапки и бровей срывались искрящиеся снежинки. Говорить не мог, только мычал.
Из-за спины Викторенко выглядывал Сэвтя. Малица и черные волосы в снегу. Иней от тепла начал таять, и волосы заблестели.
— Однако, сегодня мороз кусался! — сказал Сэвтя, осторожно оттаивая налипший иней с ресниц. — Однако, трубу закрыли! — Начал стучать кисами, стараясь согреть замерзшие ноги.
— Иван, ней скорее чай! — Со всех сторон потянулись к Викторенко кружки
— Сэвтя, и ты грейся. Держи кружку!
Викторенко выпил подряд, не отрываясь, три кружки.
Начал немного согреваться. Лицо покраснело, над верхней губой заблестели капельки пота.
— Промерзли до костей. Хорошо, Сэвтя помог закрутить заслонку, а то бы один не справился. Трубу порвало как раз на озере. Новую нитку надо тянуть! — сказал Викторенко.
— А трубы где? — спросил Гордей Завалий.
— Сэвтя обещал показать.
— Сэвтя сам трубы возил. Место Сэвтя найдет! — с достоинством сказал ненец.
— А разве нельзя вварить кусок? — спросил Монетов, вспомнив случай на Сосьве.
— Новую нитку надо тянуть. Весной вспучит лед, и снова будет обрыв, — заключил Викторенко. Посмотрел на красную, раскаленную печку. Подвинулся ближе.
— Начальник, в виде авансика надо бы всосать, — заискивающе произнес Касаткин.
Викторенко сделал вид, что не слышал. А Сэвтя тихо сказал:
— Пьяный рыбак плохо, пьяный ясовей — плохо. Однако, газ давай. Бабам совсем плохо. Однако, ребятишкам беда!
— Касаткин, слышал, что сказал Сэвтя? — озабоченно спросил Викторенко. Посмотрел на рыбака. Тот едва держался на ногах, пальцами рук раздирая слипшиеся глаза. — Сэвтя, спать. А вам, мужики, досыпать. Подыму на работу раньше, чем у нас в Андреевке пастух выгонял стадо!
Не меряны километры в тундре, а особенно в месяц Большого обмана. Сколько бы ясовей ни вглядывался в небо, ему не увидеть ни солнца, ни звезд. Даже объезжая свое стадо, оленевод может заблудиться. Безмолвна снежная пустыня. Тяжелые облака придавили землю, концами зарываясь в снег.
Второй день мела пурга. Злой ветер гнал перед собой облака снега, сбивал людей с ног, но они упрямо двигались вперед. Сэвтя несколько раз предлагал Викторенко зарыться в снег и вместе с оленями в куропачьем чуме переждать погоду. Но напрасно он для убедительности цокал языком. Викторенко настойчиво шагал вперед. А за ним с тем же упорством все остальные. В серой мгле и снежной коловерти давно было утрачено представление о времени. Нитка старых труб служила направлением и не давала возможности заблудиться. В одном месте она лежала сверху наста, в другом ее приходилось откапывать из снега.
Олени трех упряжек загнанно дышали, часто падали. Люди подымали животных и сами тащили нарты. Каждый в группе без команды знал, что ему делать.
Егор Касаткин шагал рядом со вторыми нартами. На них баллон с кислородом и бак с ацетиленом. Сварщик уже несколько раз хоронил себя, с жалостью думал, что пропадут его три сберегательные книжки. От Надьки он скрыл, сколько успел накопить денег, хотя жена, жадная, как хорек, настойчиво допытывалась. Во время знакомства он сулил ей золотые горы. Обещал слетать в Гагру, покутить в ресторанах.
О море в Гагре!
О пальмы в Гагре!
Но, видно, придется по-дурацки замерзнуть в тундре. Не увидит он больше пальм в Гагре, не перебросится словом с Надюхой. Врезал бы он ей! Это она подбила его напроситься в аварийную бригаду! Юлил он перед Викторенко, умолял взять с собой. А к чему? Выпросил смерть! А Надька, зануда, греется сейчас в теплом балке на перине. Будь все проклято: снег, мороз. Жалея самого себя, Егор злился на Надьку, на Викторенко, на всех парней и коротконогого ненца Сэвтю. И все-таки в очередной раз сел в снег и постучал по трубе. Загораживая его от ветра, растянули оленью шкуру Викторенко с Пядышевым. Сварщик хмыкнул со злой усмешкой. Сидит работяга, а два придурка с высшим образованием стоят перед ним, как телеграфные столбы. Институт не научил их ни житейской мудрости, ни сообразительности. Лично он, Егор Касаткин, не сунулся бы в пургу. И за собой никого не потащил бы. Какое ему дело до рыбацкого поселка. Жили ненцы без газа и проживут еще!
— Егор, ты заснул, что ли? — хриплым голосом спросил Викторенко. Он с трудом раздирал обмороженные губы.
— Дай малость оклематься, инженер.
Хохотнул про себя Егор Касаткин. Пусть инженеры постоят, а он чуть отдышится в затишке. Ловко он устроился. Все его образование шесть классов и ПТУ. Из ПТУ за прогулы хотели вытурить, но директор боролся за стопроцентную успеваемость и оставил в училище. Шесть месяцев — и специалист. Гуляй, Егор Касаткин! Удивляй мир своими талантами!
Ветер стал еще злее и сек ледяной крупой. Доставалось стоящим Викторенко и Пядышеву. Мелкая дробь скребла по смерзшейся шкуре тысячами напильников. Шр-шр-шр!
— Хватит дурить! — Николай Монетов ударил рукавицей по шкуре. — Я свою плеть давно сварил. А ты спать собрался?
Егор Касаткин сбросил шкуру.
— Ах ты, сеголеток!
Монетов не ответил и пристроился около трубы. Негнущимися пальцами ломал спички. Несколько раз высекал огонь, но его тут же сбивало. Наконец изловчился, и из узкого носа пистолета выбросило пламя. Он сдвинул плотнее концы трубы и провел горелкой. Надо было отвернуться от плавящего стального прутка, но сварщик жадно всматривался в шов. Слезы дробью застывали на щеках. Под огнем вытаивала земля с жухлой травой и хрупким ягелем.
— Всей работы на минуту, — Николай постучал потушенной горелкой по трубе.
Викторенко поднял оленью шкуру и потащил ее за собой, упрямо размахивая свободной рукой.
Сэвтя подогнал оленей к вытаенной прогалине. Животные, уходя в сторону от трубы, копытили ногами просевший снег.
Ненец смотрел на пучки прошлогодней травы. Хотел бы он сейчас встречать весну — с ней в тундру приходит тепло. С моря полетят утки и гуси, а в реки и озера пойдет рыба зимовальных ям. Подумав об удачных заметах сети, рыбак почувствовал голод.