Точка росы
Шрифт:
Ветер нес в своих порывах снег с дождем. Бригадир похвалил себя, что не забыл надеть совик: мокрая малица его бы не согревала. Капли дождя исхлестали лицо. Он повернулся на бок, но долго пролежать не мог, не видя пасущихся оленей.
Широкогрудый белый красавец хор стоял спокойно. Но каждую минуту стадо могло сорваться с места и умчаться вдаль.
Время от времени Пирцяко Хабиинкэ вскакивал на нарты и внимательно осматривал тундру. Наизусть выучил сугробы. За стеной дождя мокрые олени выглядели темным пятном. Пятно медленно передвигалось, пропахивая мягкий снег.
Долго лежал бригадир. Летом
Пирцяко Хабиинкэ почувствовал, что начал возвращаться мороз. Снег потрескивает. Олени крошили снег, резали острыми льдинками ноги. «Неужели морозу не жалко моего стада?» — подумал Пирцяко Хабиинкэ.
И чтобы проверить свою догадку, попробовал сдвинуть нарты, но полозья пристыли.
В сумерках Пирцяко Хабиинкэ услышал звонков щелканье оленьих копыт и тяжелые удары нарт по насту. Хосейка и Дмитрий скоро остановили оленей около нарт бригадира. Он не выразил удивления при появлении своих помощников. По состоянию погоды пастухи не имели права поступать иначе, когда после оттепели снова начал закручивать мороз. Но хвалить за расторопность никого не стал.
«Мороз всегда имеет свой голос, — вспомнил он. — Только в оттепель глохнут звуки. Ушкану можно наступать на уши, а песцу на длинный хвост!»
— Мужики, будем совет держать, — сказал Пирцяко Хабиинкэ. — Мороз к утру схватит снег коркой. Оленям не пробить лед. Топоры привезли?
— Бригадир, дай сказать слово. — Хосейка вскинул голову. — У нас три топора. Сто мужиков не помогут оленям. Повернем стадо к Пуру. По зимнику ходят трактора. Дорога длинная до Уренгойской фактории. Не одно стадо можно гонять. Лед будет разбит железными ногами.
— Бригадир, мы так делали, — сказал Дмитрий, поддерживая напарника. — Когда тебя не было с нами, мы гоняли оленей по зимнику.
— Погоним оленей на Пур, — послушался бригадир совета и посмотрел на Хосейку. Он хотел его учить законам тундры и тайги, а, выходит, пастух успел узнать больше его. Он спас тракториста, а тракторист должен спасать его оленей. И снова Пирцяко Хабиинкэ подумал, что мир изменился. Солнце, земля, тундра и тайга, озера и реки стали другими. Ему надо учиться это понимать!
Опустившись в мягкое кресло лайнера Ту-104, Шибякин с первой минуты понял, что наступил долгожданный отдых. Наверное, есть предел человеческих возможностей: последние два года он не отдыхал, и каждый его рабочий день равнялся сорока восьми часам. Он хотел заснуть. Не тревожить себя воспоминаниями об утонувших в болотах тракторах, бригадах, простаивающих без бурильных труб, цемента и дизельного масла.
Разные выпадали для него дни. В самые тяжелые он обращался к летчикам. Вертолетчики Салехардского отряда всегда выручали. Подбрасывали на точки нужные материалы и мелочовку, меняли вахты. Но среди аварий и неудач, которые никогда не планировались, вдруг прорывались долгожданные радости: сдали в поселке новый дом, пробурили очередную скважину.
Отрешиться от повседневных дел начальник Уренгойской экспедиции сразу не мог. Самолет давно взлетел и набирал высоту, а он все еще жил земными заботами. Подошло время планерки. Начнется перекличка. Десять мастеров с разных точек посыплют свои заявки на материалы и продукты. Потом сообщат о скорости бурения за сутки. Он не забыл, как однажды во время планерки ворвался нетерпеливый голос Глебова:
«Дошли до валанжина. Есть конденсат!»
Вспыхивал зеленый глазок индикатора радиостанции, и динамик после очередного радостного известия приносил новое. Докладывал немногословный мастер Дроздов:
«Скважину прошли. Ждем испытателей!»
Бригады работали в междуречье Ево-Яхи и Мура. Одна бригада буровиков за другой словно наперегонки открывали все новые и новые газовые горизонты. Начали сбываться пророческие слова министра: быть Шибякину газовым шейхом страны.
Шибякин протер слипающиеся глаза и оглянулся. Сзади сидел Дубровин — кряжистый мужик, трассовик. Познакомился с ним в Тюменском аэропорту. Дубровин прилип к окну и жадно смотрел на землю.
— Василий Тихонович, глянь! — громко сказал Дубровин. — Красотища! Позавидуешь космонавтам, сколько видят. Весь шарик на ладони! Скоро мы потянем свои трубочки!
— Мы дадим газ, и вы потянете! — Шибякин тоже начал смотреть в окно. Нагляделся он на тундру и тайгу во время полетов, но сейчас не мог оторваться от открывавшегося простора. С гордостью подумал, как велика Россия и нет ей конца и края! Вспомнил, что перед полетом они договорились с Дубровиным смотреть за землей, выбирать путь для будущей трассы. После подачи газа на Урал задачу поставят потруднее — подавать газ в Центр.
Шибякин старался догадаться о причине его срочного вызова в Москву. Скорее всего первые подсчеты разведанных запасов газа вызвали кое у кого сомнения. Словно ненароком он время от времени касался ногой пузатого портфеля с документами. Дороже всех сокровищ — там карта с обконтуренными границами месторождения и номерами пробуренных скважин.
— Сосед, — сказала, обращаясь к Шибякину, грудным голосом молодая привлекательная женщина. — Никогда не думала, что в тундре столько снега.
— Чего, чего, а снега каждый год хватает! — Он бы мог рассказать попутчице все, что узнал за десять лет работы в этом глухом краю о тундре и тайге. Он давно стал понимать интерес Ядне Ейки. Уродилась кедровая шишка — больше добудет белок. Набили свои норы лемминги семенами — жди большой приплод у песцов. Начали уничтожать комаров — исчез хариус в реках; не будет корма — переведется хищная тальма; не скатится тальма в море — погибнут без пищи тюлени; переведутся тюлени — будут обречены на голодную смерть белые медведи. А все началось со злых комаров. Замахнулся убивать комара, подумай, не станешь ли ты врагом природы!
Охотник учил его ходить по тундре, чтобы зря не заминать траву, не затаптывать ягель. «Помни, — говорил Ядне Ейка, — ушкан-заяц голодный прибежит, а ты траву поломал, гриб в земле раздавил. А песцу, оленям кормиться надо!» Многое он мог рассказать, но не мог побороть зевоту. Тяжелые веки упали на глаза. Начал засыпать, даже сладко всхрапнул. Как из тумана наползли воспоминания. Среди провожающих на аэродроме стоял грустный Ядне Ейка. К вертолету принес толстолапого щенка с белым пятном на груди. «Большой Мужик, смотри, какой у меня щенок. В Тяпу пошел. Головным соболятником будет. В Москве кому надо скажи: Ядне Ейка план по пушнине больше не провалит!»