Точка замерзания крови
Шрифт:
Я прошел по скрипучему снегу до фанерной постройки с кассовым окошком, перилами и дверью, ведущей на посадочную площадку к креслам. В стылом воздухе, как стая фантастических птиц, покачиваясь, поскрипывая, двигались одиночные кресла. Левая стая плыла в мою сторону, ныряла под козырек, лязгая металлом разворачивалась по вращающемуся валу и, снова выстраиваясь в цепочку, плавно летела над склоном вверх.
Я прошел на посадочную площадку, встал на рифленный металлический квадрат, слегка согнул ноги. Сзади подплыло кресло, мягко ткнуло под зад, и меня потащило вверх. Я сел удобнее, накинул страховочную цепочку. Через минут пять я спрыгнул на
Осторожно заглянул за угол кухни. Хорошо утоптанная минувшим вечером снежная площадка между бочками, кухней и моим вагончиком сейчас была покрыта толстым слоем рыхлого снега. Несколько темных цепочек следов пересекали ее крест-накрест. В кухне было темно, в моем вагончике – тоже. В бочке Гельмута горел свет.
Я пригнулся и быстро пересек площадку, нырнув в плотную тень моего вагончика, прижимаясь к стене, обошел вокруг и замер у двери. Так и есть, замок сорван. Грубая работа, петля вырвала довольно крупную щепку. Приоткрыл дверь, скользнул в щель.
В полной темноте я мог только расквасить себе лицо, тыкаясь, как слепой котенок, в стены и шкафы. Пришлось рискнуть – на несколько секунд чиркнуть зажигалкой. Прикрывая пламя рукой, я быстро осмотрел свое жилище и был приятно удивлен: террористы, если и похозяйничали в моих аппартаментах, то сделали это интеллигентно. Во всяком случае, мебель стояла на своих местах, книги – на полках, кровать застелена, на столе – мой привычный бардак.
Я подсел к радиостанции и загасил огонь зажигалки. Провел рукой по крышке корпуса – наушников нет. Нашел их за тыльной стенкой. Я никогда туда их не клал, значит, станцией кто-то пользовался. Нащупал тумблер включения, щелкнул раз, второй – станция молчала. Проверил наощупь гнездо аккумуляторов. Так и есть! Ниша пуста, батареи унесли.
А чему я удивляюсь, думал я. Эти два бравых бойца – не пионеры из команды Тимура. Может быть, не достаточно обученные, не совсем опытные, но, тем не менее, до сих пор диктуют правила игры… Тьфу, я уже думаю словами Эда!
Нагнувшись, я выволок из-под кровати свой старый китайский пуховик, надел его взамен бушлата, отыскал запасную пару перчаток, отстегнул ботинки, опустив босые ноги на прохладный пол и сел на стул напротив маленького слепого окошка, полностью залепленного снегом.
Что дальше?
Привычная обстановка моей холостяцкой берлоги действовала успокаивающе. Еще некоторое время я сидел в полном оцепенении, чувствуя, как жизненная сила медленно возвращается в измученные ноги. Топор упирался рукояткой в ребра, я вытащил его из-за пояса и кинул на кровать. Кажется, в качестве оружия он мне не пригодится, надо будет утром вернуть его поварам, иначе плакали шашлычки! Да, мысленно согласился я с тем, во что очень хотел верить, все мы отделались легким испугом. На базе террористов нет. Даже самый неопытный, самый глупый бандит обязательно позаботился бы о личной безопасности и не допустил бы, чтобы на базу кто-либо вот так просто мог проникнуть. Скорее всего, они ограничились коротким отдыхом и пошли дальше. Вопрос в том, одни пошли или взяли с собой заложника?
С книжной полки, прибитой над столом, я снял толстую тетрадь, вырвал из него лист бумаги, зажег свечу и стал писать письмо своей тетке в Красный Рог. Собственно, это было не письмо, а короткая записка. В ней я просил подготовиться к встрече… Впрочем, об этом позже. Письмо я спрятал в конверт, написал подробный адрес и спрятал между страниц томика стихов Бернса.
Потом нехотя натянул на ноги альпинистские ботинки на высокой шнуровке и вышел из вагончика. Кажется, метель выдыхалась. Где-то над Эльбрусом, пока невидимым из-за тумана, пробивался неоновый свет полной луны. Ветер слабел, мороз усиливался.
По кругу, обойдя все бочки с тыла, я подошел к светящемуся окну. Бочка стояла на металлической опоре, и окно находилось гораздо выше моей головы. Пришлось карабкаться по ржавым, обледеневшим трубам, подтягиваться, хватаясь за монтажные скобы.
Окно было завешено шторкой, и я мог заглянуть только через узкую щель. Пластиковый откидывающийся стол, вроде тех, которые установлены в плацкартных вагонах, был заставлен консервными банками и кружками. На тарелках лежали кружочки колбасы, тонко порезанный хлеб, соленые огурцы и еще какая-то снедь. Рядом, на кроватях, сидели Гельмут, Мэд, а чуть дальше – на стуле – очкарик Глушков. Все молча жевали.
Я спрыгнул с карниза в снег. С души свалилась гора. С души свалился Эльбрус! Не таясь, пошел по пояс в снегу, разгребая его руками, как культиватор. На пороге отряхнулся, попрыгал и толкнул дверь "предбанника".
– Эй! – крикнул я, наощупь отыскивая ручку второй двери. – На ночь есть вредно! Ферштеен зи михь?
– Вредно! – подтвердил кто-то.
Дверь распахнулась, и мне в грудь уткнулся ствол автомата. Я, холодея, поднял глаза. Напротив меня, улыбаясь во всю ширину небритого лица, стоял Тенгиз.
11
Должно быть, своим видом я доставил ему удовольствие. Тенгиз качнул стволом, приглашая меня войти, и радостно протянул:
– Ой! Кого я вижу! Господин переводчик, обанный бабай! А мы тут без тебя лбы расшибаем об языковой барьер. Присоединяйся, гостем будешь!
Из-за спины Тенгиза появился Бэл. Он был в спортивной майке, оголяющей крепкую шею с толстой золотой цепью, волосы распущены – эстрадный певец, а не террорист. Молча подтолкнул меня к переборке, обыскал, повернул спиной к себе и подтолкнул.
– Носик уже не болит? – проявил он заботу. – Иди!
Почему раньше мне казалось, что я – умный человек, подумал я. Во всех бочках по два отсека. Из окна я видел только жилой отсек. За дверью – еще один, с обеденным столом, рукомойником, шкафами и полками. Эти веселые ребята преспокойно сидели в этом отсеке и ждали меня.
Я открыл дверь и вошел в жилой отсек. Гельмут, Мэд и Глушков перестали жевать и посмотрели на меня.
– Привет! – сказал я и довольно глупо улыбнулся.
По лицу Мэд пробежала судорога боли. Она привстала, шагнула ко мне, схватила мои руки и сказала по-немецки: