Точка
Шрифт:
Берштайн ждал его у черного входа.
— Опаздываешь!
Низенький, округлый, с кипенью черных волос, впустую охраняющих лысую макушку, крючконосый, с выдвинутой вперед нижней губой, он щелчком отправил окурок в близкую стену здания напротив. Крашеная в голубой цвет, вся она была в неприятных крапинах.
— Уже девять? — спросил Искин.
— Почти.
Берштайн запустил его в двери. Пискнул магнитный замок. Через крохотный тамбур они попали в узкий коридор с утопленными в нише шкафами. Берштайн потянул створку, открывая висящие на прищепках халаты. Внизу белел
— Одевайся, — сказал Берштайн.
Под мягким светом потолочных пластин Искин снял потертую куртку, переложил идентификатор в задний карман брюк.
— Ты знаешь, что такое кайзершмаррн? — спросил он.
Берштайн сдвинул створку соседнего шкафа.
— Это на фольддойче? — спросил он, вешая куртку Искина. — Какое-нибудь ругательство? Я, честно говоря, не силен…
— Сладкий омлет.
— Всего-то?
— Да. Продается в «Кронцпринце Фердинанде». Здесь, рядом с клиникой.
Искин надел бледно-зеленый халат, провел пальцем по груди, сращивая стороны. Пискнуло. Резиновые манжеты обжали запястья.
— Я ходил туда всего один раз, — сказал Берштайн, облачаясь рядом в такой же халат. — Что тебе сказать, Лем? Не советую. Они позиционируют себя как весьма демократичное заведение, в смысле, по ценам, но, боже мой, с меня взяли десять марок за паршивый завтрак из яичницы с помидорами. Даже не с мясом, не с беконом, не с острым балканским шпиком, а всего лишь с помидорами! При этом через квартал есть «Повероне», прекрасная итальянская траттория, и там за ту же яичницу, только с зеленью, сыром и кусочками колбасы, просят всего две марки. Две!
Он вскрыл упаковку калош. Искин вскрыл свою. Уместившись на крохотной лавочке, оба обули калоши.
— Готов? — спросил Берштайн.
— Да, — сказал Искин.
— Тогда помоги мне встать.
Искин за руку потянул Берштайна с лавочки.
— Две! — повторил Берштайн, поднимая к потолку палец. — Я за сеанс беру десять марок, и три из них твои. И что, получается, моя работа стоит как паршивая яичница с помидорами? При этом я еще плачу аренду, кредит за оборудование и каждый год подтверждаю лицензию!
Они прошли в двери и через светло-серый холл мимо двух женщин и девушки, ожидающих на квадратных пуфиках, мимо стойки с секретаршей направились к лестнице на второй этаж.
— Через пять минут, — бросил Берштайн секретарше.
Та кивнула.
Собственно, вся клиника Берштайна представляла собой этот холл с парадным входом с Декстра-гассе и запасным выходом в переулок и два помещения наверху — досмотровую, которая по совместительству являлась операционной, и лабораторию с закутком для отдыха врачей. Врачей значилось три: Берштайн, Искин и Михал Сольваст, которого Лем видел всего раза четыре за три года.
Известную марку «Альтшауэр-клиник» Берштайн приобрел лет пять назад явно в надежде на вал пациентов. Городок был зажат в карантинные тиски, толпы все прибывали с южных границ Фольдланда, из-под Скабина, словно там вскрылся нарыв. Центр распределения только-только обставил себя столбами и огородился проволокой. В газетах и на телевидении царила истерия по поводу заражения юнитами, каждый второй политик кричал о том, что под видом беженцев происходит невидимая оккупация Европы, а фургоны санитарных служб с зелеными крестами стояли на перекрестках.
Почему бы и нет? — конечно, подумал Иосиф Берштайн.
За плечами у него были семь лет работы простым ординатором в медицинском центре в Живорно, почти десять лет администрирования частной клиники в курортном Вейне и крайне популярные курсы биосканирования с помощью биопакови магнитонов «Эскаль», «Хофбург» и «Про-Био».
Почему бы и нет?
«Альтшауэр-клиник» поставила ему в кредит пусть и не новый, но вполне дееспособный магнитон «Сюрпейн», сертифицировала деятельность отделения, а сам Берштайн договорился с городскими и карантинными властями о признании результатов его обследований и включении клиники в А-список, который выдают беженцам вместе с памяткой о правах и продуктовыми карточками.
Поначалу дела действительно шли неплохо. Многие желали, минуя волокиту и очереди санитарных пропускников, получить идентификатор с отметкой об отсутствии юнит-заражения и отбыть подальше, на юг Европы, на запад Европы. Даже цена, которую Берштайн поначалу загнал в двадцать пять марок, первые волны беглецов не отпугивала. Страх их состоял в другом — в штаатсполицай и хайматшутц, в Фольдланде, который вот-вот, обретя единство и чистоту нации, должен был двинуться на завоевание новых жизненных пространств. Что значат двадцать пять марок по сравнению с монстром? Ничего.
И Берштайн думал также.
Правда, первая, богатая волна схлынула быстро, и Иосиф с сожалением в голосе часто вспоминал при Искине те благословенные времена, незабвенные полгода, когда «Сюрпейн» шумел безостановочно, пронизывая клиентов магнитонными волнами, а секретарша (не нынешняя, другая, гораздо более молодая и смазливая) перевязывала пачки банкнот резиночками и прятала их в бельевой шкаф.
Вторая волна оказалась куда как беднее первой, большую часть ее к тому же перенаправили в карантинные лагеря, и цену пришлось снижать первое время до двадцати марок, а затем и до пятнадцати.
Тем более, что «Сюрпейн» начал вдруг капризничать, пропуская некоторые участки и самовольно выключаясь, а один раз даже ударил Берштайна током, когда он прикоснулся к потрескивающему кожуху.
Эпопея с ремонтом затянулась на три месяца, еще месяц ушел на тонкую настройку и перепрошивку управляющего модуля какими-то «левыми» умельцами, потому что оказалось, что разработчик «Сюрпейна» давно отказался от обслуживания аппаратов и вообще занимается теперь производством пищевой упаковки.
Словом, когда Искин познакомился с Берштайном, тот уже снизил цену обследования до двенадцати марок и подумывал использовать клинику если ли не под ночлежку, то, возможно, как мини-склад. Правда, в голове его бродили мысли и о не совсем легальных операциях в обход санитарной службы, связанные с тем, что при ремонте умельцы повредили встроенный виссер, и результаты сеансов стало можно передавать на карантинный контроль с задержкой и выборочно. То есть, совсем выборочно.