Точки пересечения
Шрифт:
Неожиданно рядом с Бирюковым остановился похожий на студента парень в очках. Сбросив с плеча на землю увесистый рюкзак, он закурил сигарету, огляделся и, явно затевая от нечего делать разговор, спросил:
— «Макаку» ждешь или у «мака» талоны купить хочешь?
— Не знаю пока… — уклончиво ответил Антон.
— «Макаки» свой товар уже распродали — раньше надо было приходить. А за талоны эта зверь-баба, — парень показал на Людмилу Егоровну, — по семь шкур сдирает, не рад будешь книжке. Не советую с ней связываться. Поезжай в Обской пункт, там «мак» — запойный дедок. Вот у него можешь хоть
Парень, видать, был в макулатурных делах не новичком. Поэтому Бирюков признался, что пришел сюда впервые и жаргона книжников не знает. Парень с усмешкой затянулся сигаретой:
— То-то, вижу, без товара заявился и глазеешь, как на дурной спектакль. «Макаки» — это продающие макулатуру. Кстати, по двадцать копеек за кэгэ. Обычно уборщицы или алкаши. Кто у них покупает? Чуть не все сдатчики. За один талон надо брякнуть на весы двадцать килограммов макулатуры, а ты, допустим, только девятнадцать накопил. Из-за килограмма еще сюда потащишься? Какой резон? Купил за двугривенный этот килограммчик у «макаки» — и норма готова. Можешь вообще не собирать макулатуру, а покупать. Уразумел?.. «Мак» — тоже торгаш, но торгует не макулатурой, а самими талонами. Чаще всего это приемщики макулатуры или те чиновники, которые распределяют талоны. Отдал денежки — и никаких проблем. Не надо с рюкзаком сюда тащиться да нервничать, пока эта зверь-баба твой хлам примет. Иди с купленным талоном сразу в магазин и выкупай заветную книгу, если она поступила в продажу. Культура…
— И крепко «маки» наживаются на талонах? — спросил Бирюков.
— Еще бы! Не только наживаются, но и связи во всех сферах имеют. Теперь в кого пальцем не ткни — каждый книголюб. Каждому до слез хочется иметь «Трех мушкетеров», «Королеву Марго» и дрюоновских «Железных королей».
— Откуда берутся лишние талоны?
Парень кивнул в сторону приемного пункта:
— Какой мудрец точно сосчитает, сколько в том сарае макулатуры — десять или одиннадцать тонн? На одну усушку-утруску можно списать двести талонов. Перемножь их на трешки-пятерки, и минимальный навар «мака» узнаешь. О максимальном — можно только догадываться…
У весов послышался недовольный шум. Парень поправил очки, насторожился:
— Кажется, прикрывает зверь-баба лавку с товаром. Всегда так: час-другой поработает и — шабаш. Надо с ней разобраться…
Вскинув на плечо рюкзак, он направился к весам. Бирюков тоже подошел поближе. Парень, вытянувшись на цыпочках, через головы впередистоящих крикнул:
— Ну, в чем дело, мамаша?!
— В шляпе, сынок! — зычно ответила Харочкина.
— Не надо хамить.
Людмилу Егоровну словно укололи. Она разгневанно уставилась на парня:
— Врэжу гирькой по очкам — будешь знать, кто хамит!
— А если гирька назад отскочит?..
Стараясь угодить приемщице, на парня со всех сторон осуждающе закричали, однако Людмила Егоровна, несмотря на оказанную ей солидарность, громко объявила:
— Талоны кончились, не базарьте!
Парень досадливо повернулся к Бирюкову:
— Вот тебе наглядный пример. Уже распродала зверь-баба талончики. Запоздал я сегодня на аукцион, придется разворачивать лыжи к дому.
Сдатчики макулатуры стали понуро расходиться. В переулке зафырчали
— Очкарик пэрвым меня оскорбил!
— Я пришел насчет вашего заявления в прокуратуру, — сказал Антон.
— А что заявление?.. — Харочкина вроде бы растерялась. — Что вы с этим заявлением, как черти за грешную душу, ухватились?
— Но вы ведь сами писали прокурору…
— Погорячилась, конечно, — на глазах Харочкиной как-то неестественно, словно она поднатужилась, выступили слезники. — А подлецов таких, как Зоркальцев, надо расстреливать.
— Он вернул вам деньги за репетиторство?
— Нээ-эт.
— Почему?
— Потому что сбежал.
— Когда вы с ним виделись последний раз?
— В прокуратуре, когда следовательница вызывала.
— А по телефону когда ему звонили?
— Через день после того. Хочет замылить четыре сотни за свою халтурную работу. Не на ту нарвался! Свои кровные из горла вырву у хапуги!
— Чем вы угрожали Зоркальцеву при телефонном разговоре?
— Что-о-о?.. — будто удивилась Харочкина. — Не бери на испуг, уважаемый гражданин! Как бы извиняться не пришлось за такие приемчики.
— Я, Людмила Егоровна, запрещенных приемов не применяю, — спокойно сказал Антон. — Напрасно повышаете голос. С чего это мы такие нервные?
— На моем месте любая мать занервничает. У дочери свадьба на носу, а прокуратура рогатки строит… — Харочкина попыталась улыбнуться. — Посодействуйте договориться со следовательницей-формалисткой — в долгу не останусь.
— В таких делах я не содействую, — сухо ответил Бирюков. — Как вы сами расцениваете поведение своей дочери?
На лице Харочкиной появилось такое выражение, словно она хотела крикнуть: «Врэжу гирькой — будэшь знать!» Однако Людмила Егоровна не крикнула, а лишь покривила уголки пухлых губ:
— Девочка как девочка.
— Не рано ли ей замуж?
— Почему рано? В ее возрасте любую только пальцем помани… В старых девах засиживаться теперь никто не хочет.
— Так ведь Анжелике еще и восемнадцати не исполнилось…
— Ну и что? Мы, родители, не возражаем против брака. Получим в горисполкоме разрешение, все будет по закону. Жених — не шаромыжник, а вполне серьезный обеспеченный мужчина.
— Милосердов?..
— Ну, Владимир Милосердов. Он вам не нравится?
Антон улыбнулся:
— Я за него замуж не собираюсь.
— Почему же спросили о нем?
— Работа такая — спрашивать. Скажите, Анжелика в открытую курит?
— Она ничего от матери не скрывает. Что удивительного — теперь девушки поголовно сигаретам дымят.
— И это вас ничуть не тревожит?
— Нет. Никотином Анжелика сгоняет полноту.
— Спиртным — тоже?
— Что-о-о?.. — вроде как не поняла Людмила Егоровна.
— Говорят, спиртным увлекается ваша дочь.
— Это, так и знай, соседи вам натрепали. Завистники! Если девочка раз-другой не рассчитала своих сил, так сразу и в пьяницы надо ее зачислять? С кем по молодости такого не бывает?..