Тогда и теперь

Моэм Сомерсет Уильям

— Я и не подумал об этом. Ну а если кто-нибудь узнает о моей поездке и паломничество не принесет желанного результата, надо мной будет смеяться весь город. Я признаюсь в собственной импотенции.

— Кто же может узнать? Разве фра Тимотео не сказал вам, что надо сделать? Если следовать примеру Джулиано, вы должны провести ночь в молитвах и благочестивых размышлениях у гроба святого.

— Разве это возможно?

— За скромную мзду ризничий позволит вам провести ночь в церкви. А утром, после мессы, вы закончите свои дела и вернетесь к жене.

Бартоломео улыбнулся.

— И вы не сочтете меня дураком, если я решусь поехать в Равенну?

— Мой дорогой, пути господни неисповедимы. Я же рассказал вам, что произошло с Джулиано да Альбертелли. Мне ли судить, чудо это или нет.

— Это моя последняя надежда, — вздохнул

Бартоломео. — Я попытаюсь. Если святой Виталь помог мессеру Джулиано, он может помочь и мне.

— Вне всякого сомнения, — поддержал его Макиавелли.

22

В течение следующей недели настроение Макиавелли менялось раз пять на дню. Утром он был полон надежд, вечером впадал в уныние. Счастливое ожидание сменялось горьким разочарованием, лихорадочное возбуждение — глубокой депрессией. Потому что Бартоломео никак не мог решить, ехать ему в Равенну или нет. Он напоминал человека, которому предлагают вложить деньги в рискованное дело и тот разрывается между страхом потерять их и желанием получить быструю прибыль. Он то начинал собирать вещи, то отказывался от поездки. От волнения у Макиавелли вновь разболелся желудок. К тому же на него навалилась работа. Переговоры герцога с мятежными капитанами близились к завершению, Макиавелли приходилось писать множество писем Синьории, просиживать долгие часы во дворце в ожидании новостей и посещать влиятельных персон, представлявших в Имоле многочисленные итальянские государства. Но наконец удача улыбнулась ему. Торговый партнер Бартоломео из Равенны прислал письмо, в котором сообщал, что условленную сделку необходимо заключить без промедления, иначе товар уйдет к другому покупателю. Это решило дело.

Боли Макиавелли исчезли как по мановению волшебной палочки. Спустя некоторое время после разговора с Бартоломео он встретился с фра Тимотео, и монах обещал посоветовать Бартоломео провести всю ночь у гроба святого Виталя. Чтобы завоевать расположение Аурелии, Макиавелли купил ей перчатки, простроченные золотой нитью. Стоили они недешево, но в такой момент не пристало думать о деньгах. Он послал перчатки с Пьеро и предупредил юношу, чтобы тот обратился к монне Катерине — тогда слуги ничего не заподозрят. И попросил передать монне Катерине, что хочет встретиться с ней в церкви в удобный для нее час. Вернувшись, Пьеро застал Макиавелли в прекрасном расположении духа. Монне Катерине и Аурелии дорогой подарок очень понравился. Такие перчатки высоко ценились. Сама маркиза Мантуанская говорила, что их можно преподнести и королеве Франции.

— Как она выглядела? — спросил Макиавелли.

— Монна Аурелия? Очень довольной.

— Не прикидывайся дурачком, мальчик. Разве она не была прекрасна?

— Она выглядела как всегда.

— Глупец! Когда монна Катерина будет в церкви?

— Сегодня она пойдет к вечерней службе.

Разговор с монной Катериной доставил Макиавелли безмерное удовольствие.

«Замечательное все-таки животное человек, — говорил он себе, возвращаясь домой. — Решительный, хитрый, да еще и с деньгами, он может свернуть горы».

Сначала Аурелия испугалась и отказалась даже выслушать предложение Макиавелли. Но постепенно монне Катерине удалось убедить дочь. Слишком уж вескими оказались доводы флорентийца. А увещевания фра Тимотео рассеяли последние сомнения Аурелии. Девушка разумная, она не могла не признать, что полученное добро с лихвой перекроет совершенное зло. Короче говоря, если Бартоломео и его слуга уедут из города, мечты Макиавелли сбудутся.

Приняв решение, Бартоломео не стал откладывать дело в долгий ящик и на другой день в сопровождении слуги выехал в Равенну. Макиавелли пожелал ему доброго пути и успеха. А Нину, служанку, отправили на ночь к родителям. По поручению Макиавелли Пьеро отнес в дом Бартоломео корзину со свеженаловленной рыбой, двумя жирными каплунами, сладостями, фруктами и кувшином лучшего вина. Через три часа после захода солнца, в девять вечера, когда Серафина спала бы глубоким сном, Макиавелли должен был подойти к маленькой двери, ведущей во двор Бартоломео. Монна Катерина встретила бы его и отвела наверх, а после ужина удалилась бы к себе, оставив наедине с дочерью. Покинуть дом он обещал до рассвета — так просила монна Катерина. Вскоре вернулся Пьеро с запиской. Монна Катерина сообщала Макиавелли условный сигнал. Он должен постучать два раза, выдержать паузу,

потом еще раз, снова подождать и постучать дважды. Тогда она бы знала, что пришел именно он. После того как дверь откроется, ему следовало войти, не говоря ни слова.

«Вот что значит иметь дело с умудренной опытом женщиной! — подумал Макиавелли. — Она не упустит ни одной мелочи».

Слуга принес в спальню ведро горячей воды, и Макиавелли вымылся с головы до ног. Затем надушился духами, купленными одновременно с розовым маслом для Аурелии, и надел свой лучший костюм. Чтобы не портить аппетита перед роскошным ужином, ожидавшим его в доме Бартоломео, он отказался от скромной трапезы Серафины, сославшись на приглашение посла герцога Феррарского. Он пытался читать, но буквы прыгали перед глазами. Он взял лютню, но пальцы не слушались. Ему вспомнился один из диалогов Платона, но размышления о вечном казались сейчас безвкусной преснятиной. Его сердце пело. Кто, кроме него, смог бы так ловко играть страстями, глупостью и корыстью причастных к этому делу людей и подчинить их своей воле? Церковные часы пробили восемь. Макиавелли позвал Пьеро, решив скоротать оставшийся час за игрой в шашки. Обычно он легко побеждал юношу, но на этот раз Пьеро выигрывал партию за партией. Казалось, этот час будет длиться вечно. Но наконец раздался долгожданный бой. Макиавелли вскочил, завернулся в плащ и открыл входную дверь. Он уже было направился к калитке, когда услышал шум приближающихся шагов. Он прикрыл дверь и решил переждать, пока люди пройдут мимо. Но они остановились и постучали. От стука незапертая дверь распахнулась, и факелы осветили стоящего в проходе Макиавелли.

— А, мессер Никколо, — сказал один из пришедших, в котором Макиавелли узнал секретаря герцога. — Вы, как я вижу, собрались во дворец? Его светлость хочет с вами поговорить. У него есть для вас важные новости.

Впервые Макиавелли растерялся и не нашел подходящего предлога, чтобы уклониться от визита. Если бы секретарь не застал его уже одетым, он послал бы записку, что болен и лежит в постели. А теперь? Герцог не привык, чтобы его приглашением пренебрегали. К тому же если он хотел сообщить что-то важное, Макиавелли не мог не пойти. Возможно, речь идет о безопасности Флоренции. Макиавелли тяжело вздохнул.

— Подождите меня. Я только скажу слугам, что провожать меня не надо.

Он вернулся в гостиную и закрыл за собой дверь.

— Послушай, Пьеро. Герцог послал за мной. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Сошлюсь на колики в животе. Монна Катерина, должно быть, уже ждет. Пойди и постучи, как мы условились. Расскажи ей, что случилось. Пусть она разрешит тебе подождать во дворе. Когда я приду, ты откроешь мне дверь.

— Хорошо.

— Передай, что я подавлен, раздражен, убит горем. Я вернусь через полчаса.

Во дворце секретарь оставил Макиавелли в приемной, а сам прошел к герцогу доложить о прибытии флорентийского посла. Макиавелли ждал. Пять, десять, пятнадцать минут. Наконец секретарь вернулся и сообщил, что герцог просит извинить за задержку, но курьер привез письма от папы, и его светлость должен обсудить их с Агапито да Амалой и епископом Эльнским. Он обещал пригласить Макиавелли, как только освободится. И снова Макиавелли остался один. Его терпение жестоко испытывали. Он ерзал на стуле, вставал, снова садился. Он нервничал, горячился, кипел от ярости. Наконец в отчаянии выскочил из приемной и бросился на поиски секретаря, а найдя его, ледяным тоном спросил, не забыл ли герцог о существовании флорентийского посла.

— Если герцог не сможет принять меня, то я пойду домой. Я, кажется, заболеваю.

— Это нелепая случайность, — попытался успокоить его секретарь. — Его светлость не заставил бы вас ждать, если бы не безотлагательное дело. Я уверен, он хочет сообщить вам что-то жизненно важное для Синьории. Пожалуйста, наберитесь терпения.

С трудом подавляя раздражение, Макиавелли бросился в ближайшее кресло. Секретарь старался отвлечь флорентийца разговором, не обращая внимания на то, что собеседник его не слушает. Макиавелли испытывал огромное желание предложить ему заткнуться. Снова и снова он говорил себе: «Если б они пришли на минуту позже, то уже не застали бы меня». Наконец появился Агапито да Амала и сказал, что герцог ждет его. Макиавелли продержали в ожидании ровно час. Вспомнив Пьеро, дрожащего от холода во дворе Бартоломео, он саркастически улыбнулся. Мысль о том, что страдает не он один, приносила слишком малое утешение.