Тогда, сейчас и кот Сережа
Шрифт:
А мой партнер Алексей Урманов… Я ему даже стих написала. Это когда он уже в «Танцах на льду – 2» участвовал и катался с Наташей Антоновой, а я болеть за него ездила на каток на улице Лизы Чайкиной. Стишок корявенький, но очень искренний. Вот он:
На льду кружатся фигуристы.И среди них кружится он —Моя надежда и опора в прошлом,Мой милый олимпийский чемпион.Кросс-роллы, беговые и вращеньяОн выполняет нынче не со мной,Но в сердце нет обид и сожаленья,АP.S. Я Урманова и сейчас обожаю, хоть мы почти и не общаемся. И всех своих друзей по проекту этому нежно люблю и шлю им приветы и пожелания счастья и успехов.
Тогда и сейчас
1. Как я не стала циркачкой
Мне захотелось написать о своих соседях. Не нынешних, нынешних я знаю и здороваюсь, но не общаюсь. А про тех соседей, из детства. Воспоминания, оказывается, такая странная вещь! Хочешь про что-то одно написать, но это одно вдруг цепляется за другое, и это другое вдруг становится ярче, выпуклее и живее.
Пожалуй, машина времени все-таки существует, и это наша память. Как она странно устроена! Я никогда не предавалась воспоминаниям, во время интервью на вопросы про детство отвечала четко и ясно, где родилась, из какой семьи, где училась. Никогда не считала, что моя жизнь чем-то примечательна и поучительна. Жила как все. А тут вдруг… Время, что ли, пришло?
А потом сама повспоминала, и так мне стало жалко ту мою страну детства! Там так много хорошего было! И что же, все это так и пропадет вместе со мной? Я пропадать пока не собираюсь, поживу еще, но уж очень это занятно оказалось – погружаться в прошлое и особенно в детство. Даже жутко иногда становится, до того ты четко видишь, слышишь и чувствуешь сцены и ситуации.
Так я про соседей. Жили мы в большом добротном пятиэтажном доме, который состоял из специфических коммуналок. В коммуналках было всего по две комнаты, а в комнатах жили семьи рабочих. Только рабочих.
Дом-то сначала предполагалось заселить начальством каким-то (поэтому он и был просто образцово-показательно построен и оснащен), но потом кто-то сердитый приказал отдать дом рабочим, что и было исполнено. А сама квартира состояла, в принципе, из гостиной и спальни, в гостиной двери были со стеклянными вставками, и она была чуть больше спальни. Вот наша семья из четырех человек проживала в спальне, а соседи наши – в гостиной, их тоже было четверо: дядя Толя, тетя Люся, дочь Наташа, старше меня на год, и карапуз Витя, он при мне уже родился.
Жили мы складно, не ругались, праздники вместе встречали, а с Наташей так я и вообще дружила. И мы вместе с ней ходили «на хореографию».
Вот так. На рабочей окраине Москвы для детей была абсолютно изумительная школа. Где был и музыкальный абонемент, и занятия по ритмике, и масса всяких бесплатных кружков – занимайся чем хочешь, плюс и при ЖЭКе были кружки и театральная студия. Самодеятельность тогда приветствовалась и процветала.
А мы с Наташей, значит, на хореографию. Два раза в неделю, стоимость занятий была 3 рубля в месяц. Да, этот кружок был единственный не бесплатный, потому что вела его не учительница, а бывшая танцовщица Маргарита Михайловна, а аккомпанировала на рояле загадочная Элеонора Николаевна. Она меня завораживала, потому что была из какой-то совсем другой жизни, красиво стриженная и уложенная, на руках несколько перстней и с очень прямой осанкой.
Она могла запросто пожаловаться Маргарите: «Ох! Что у меня с головой, Риточка! Стала перед выходом искать деньги, с вечера приготовила десять рублей, так и не нашла и поняла, что спустила десятку в унитаз вместе с ненужными бумажками!» У меня от ужаса все в животе сжималось: как же, целых десять рублей пропали, это же катастрофа! А Элеонора все это с каким-то юмором. Непонятно мне это было. Потому что мы были бедными, только, правда, не знали об этом, но каждый рубль был на счету. И так жили все, много работали и мало получали.
Короче, очень мы наших преподавательниц уважали. Ну, и они молодцы были, здорово с нами занимались, спину ставили, ноги выворачивали, шейку тянуть заставляли и гибкость развивали. С полной самоотдачей. И результаты были хорошими.
Во-первых, мы давали концерты, обязательно в школе, а потом и по заводам на всякие праздники ездили, там нам сильно хлопали, нравились мы нашим зрителям. Мама гордилась и самоотверженно шила мне костюмы из марли, а тетя Люся шила Наташе. Маргарита объясняла, как надо шить, как красить марлю, как ее крахмалить, чтобы юбка колоколом стояла. Все это наши рабочие мамаши и делали и очень переживали, если что не так прокрашивалось. А это же адский труд! Я вот даже себе сейчас и не представляю, как они могли все это осилить!
Вот, значит, занимались мы с Наташей в этой студии и делали определенные успехи. Я особенно выделялась гибкостью, тогда этот раздел называли почему-то «акробатика», но это не совсем акробатика была, мостики там разные, шпагаты, колесо крутануть… И вот у меня оказались какие-то уникальные данные, я могла сложиться просто пополам без всяких усилий – врожденная гибкость. Я вытворяла со своим тельцем такие кренделя, что Маргарита и Элеонора только ахали и охали и твердили: «В цирковое! Только в цирковое!»
Да, так в этой студии было дело и поставлено. Девочки вообще занимались только до 5-го класса, а потом, кому рекомендовали или кто сам хотел, пробовали поступать – кто в Московское хореографическое училище, а кто в цирковое. Такие дела.
Без всякого блата и взяток несколько девочек поступили в эти экзотические для нашего понимания учебные заведения и стали для нас совсем небожительницами. Они каждое утро с сумкой «Аэрофлот» через плечо ехали через всю Москву учиться на циркачку или балерину. Ошеломительно! Я даже не завидовала, я просто смотрела на них не дыша. Жизнь мне моя очень нравилась, я всем была довольна, но натура я была исключительно романтическая, и хотелось мне чего-то необычного, страшно хотелось! А что может быть романтичней, чем стать циркачкой? Да ничего! Даже балерины рядом не стояли. Цирк! Цирк! Цирк!
Так вот что Наташа учудила: она поступила в Московское цирковое училище! Да! А гибкости у нее отродясь не было, она еле на мостик вставала, а про шпагат я вообще не говорю… Тетя Люся купила ей сумку «Аэрофлот», и она вся такая загадочная и недостижимая стала, рассказывала иногда про уроки: то жонгляж, то эквилибр… Ух! Слова-то какие!
Ну вот и я весной, ближе к окончанию своего четвертого класса отправилась по проторенной Наташей дорожке в это самое цирковое училище поступать. Ну что сказать? Дошла я до последнего тура, училище было всего одно на весь Советский Союз, а девочек набирали то ли пять, то ли семь. Конкурс немыслимый. И вот на последнем туре за меня разразился целый бой среди приемной комиссии. Я стояла посреди круглой аудитории, сначала строгий мужчина продемонстрировал мою умопомрачительную гибкость (я чувствовала, что я ему нравлюсь, что он за меня), потом растяжку, а потом просто стояла в купальнике спортивном и слушала, как ругаются взрослые. Одни меня хотели брать. И считали мои способности исключительными, а другие не хотели почему-то.