Тогда ты услышал

фон Бернут Криста

Более чем через двадцать лет она снова увидела себя лежащей там, обливающейся потом, грязной, некрасивой, ненужной. Спустя несколько минут она встала, тяжело, как старуха. Горячая боль внизу живота заставила ее согнуться. Она нашла свои вещи, не глядя запихнула их в рюкзак, свернула спальник. Ребята не вернутся, пока она не уйдет. Все закончилось. Она подвела их. Во всех смыслах.

Более чем через двадцать лет она смогла примириться сама с собой. Она совершила ошибку, это точно. Но такого отношения она не заслужила, нет.

Виноваты они, не она. Она больше не будет страдать.

Она перешла проезжую часть

Зонненштрассе, не обращая внимания на сигналы машин и ругань водителей. Глаза ей застилали слезы, но ей стало легче.

«Теперь, — думала она, — можно начинать новую жизнь».

24

Этой ночью Моне приснилась мать. Как всегда, это был печальный и страшный сон, потому что вызвал воспоминания, которые Мона обычно гнала прочь.

Она снова на Дюльферштрассе, возвращается домой из школы. Она идет мимо одноэтажного строения Дюльферхайм, в котором вообще-то должен быть молодежный клуб, а на самом деле там напиваются рокеры, прежде чем сесть на свои мотоциклы и с ревом умчаться. Лето. Очень-очень жарко. Под резиновыми подошвами кроссовок асфальт кажется мягким, от аромата чая кружится голова.

Ей еще нужно пойти к Майдлю, купить пива. Жара сводит маму с ума. В такие дни она носится по квартире, дергает занавески, начинает все чистить в кухне, потом бросает ведра и тряпки на дороге, идет в ванную, начинает чистить унитаз — и все это резкими, агрессивными движениями, которые очень сильно пугают Мону.

Когда маме лучше, она пытается объяснить Моне, как чувствует себя в такие периоды. Ей тревожно, говорит она, как зверю в клетке. Как тигру или пантере в зоопарке. Очень хочется выбраться оттуда, а прутьев решетки перед собой зверь просто не видит. Мечется туда-сюда по клетке и просто не понимает, откуда она вообще взялась и почему не исчезает. Вот так и мама Моны, только ей еще хуже. Потому что решетки — в ней самой. Она хочет убежать от себя, но не получается. И это так нервирует, что ее охватывает отчаяние.

В таких случаях ей помогает холодное пиво. Чаще всего бутылочкой пива она не ограничивается — ей нужно их пять или шесть. Потом мама засыпает, а Мона может отдохнуть от проявлений ее странных состояний.

Поэтому, прежде чем идти домой, Мона решает купить пива. Вообще-то продавец не имеет права продавать ей пиво, ведь ей всего восемь лет. Но если она скажет, что это для мамы, то он продаст. Здесь дети покупают алкоголь для своих родителей, и причины, по которым родители сами не могут прийти, интересуют продавца как прошлогодний снег. Он всегда очень приветлив и после каждой покупки дарит Моне жвачку «Даббл-Баббл», потому что Мона особенно любит такие. Но хотя он смеется и треплет ее за щечку, глаза его остаются холодными.

— Что угодно сегодня маленькой леди? — спрашивает он всегда, когда она заходит в магазин.

— Шесть бутылок пива «Августинер Эдельштофф».

Сегодня утром она специально взяла больше денег, потому что день обещал быть жарким. Позже она еще раз пойдет за покупками, за такими важными вещами как хлеб для тостов, масло, сыр, колбаса и пара банок консервов. В такие дни мама об этом забывает.

— Шесть «Августинер» для леди. — Продавец улыбается, треплет ее за щечку, дает «Даббл-Баббл».

Все как обычно. Мона раскрывает жвачку, засовывает ее себе в рот и чувствует маленький взрыв вкуса, который примиряет ее с миром. Она берет два пластиковых пакета и благодарно говорит:

— До свидания.

— До свидания, маленькая леди.

Она всегда радуется, когда выходит из магазина, где пахнет старой влажной бумагой и несвежей вырезкой, которая медленно портится под прилавком.

На улице ее встречает

жара, обволакивает как полотенце. Дюльферштрассе пуста. Только Мона еле ползет со своими двумя пакетами домой. Конец июля. На следующей неделе начинаются летние каникулы, и Мона окажется привязанной к квартире на шесть долгих недель. Об этом лучше не думать. Остается надеяться, что погода не испортится, чтобы можно было играть на улице. Но не бывает, чтобы все шесть недель была хорошая погода, так просто не бывает. Две, а то и три недели будет идти дождь, и тогда ей придется постоянно сидеть возле мамы, а мама не выносит, когда Мона долго рядом. Раньше Мона могла пойти к бабушке, но бабушка уже два месяца как умерла.

Мона вошла в полумрак подъезда, где от плитки на полу еще немного исходит прохлада. Здесь тоже никого. Невольно Мона замедляет шаг. Она не заходит в лифт, идет по лестнице, хотя они живут на пятом этаже. Она даже боится подумать, в каком состоянии обнаружит маму. Конечно, такой вопрос возникает каждый день, а особенно если жарко, душно и солнечно, как сегодня. Когда Мона уходила утром из дома, мама еще спала.

Было бы здорово, если бы ее не было дома. Иногда мама ходит в гости к своей подруге Берте, они там сидят и курят целый день. Но в последнее время она так не делает. Мона по некоторым признакам поняла, что мама с Бертой опять поссорились.

На третьем этаже Мона услышала сильный шум. На четвертом стала надеяться, что этот шум раздается не из их квартиры. На пятом этаже она уже не сомневалась. Кто-то кричал и швырял вещи.

В их квартире. Где же еще?

Мона присела на верхнюю ступеньку отдохнуть. Может быть, все еще обошлось бы, если бы она принесла пиво раньше. Она опоздала. После школы она еще поболтала со своими лучшими подружками Сабиной и Марией, обе они живут в нескольких автобусных остановках и поэтому Мону редко отпускают к ним в гости.

Не то чтобы маме нравится, когда она сидит дома. Но она страшно боится, что с Моной что-то случится, а она будет виновата. Потому что тогда все поняли бы, что она — человек ненадежный.

Потому что она ненадежная. И все подозревают это, и всем, кто это подозревает, жаль Мону. Но это нисколько ей не помогает. Возможно, когда-нибудь ей найдут других родителей. Или позаботятся, по крайней мере, о том, чтобы она жила с отцом.

Отец уже забрал ее сестру Лин, и еще у него трое детей от его новой жены. Он живет теперь в другом городе. Он не может заботиться еще и о Моне, у него просто недостаточно места в его трехкомнатной квартире. Каждый месяц он посылает матери деньги. Большего сделать он не может. Это Мона должна понять. И не такая уж ее мать больная. Странно, да? Но она не больна в прямом смысле этого слова.

Отец просто не хочет понять, что за последние годы ситуация ухудшилась. Он звонит раз в месяц, и когда говорит с мамой, та ведет себя совершенно нормально, смеется и шутит, как раньше, когда они еще были женаты. Когда Мону зовут к телефону, она не может говорить открыто и всегда вынуждена притворяться, что все хорошо, все в порядке. Потому что мама всегда стоит рядом и вслушивается в каждое слово, в каждый смешок, улавливает каждое колебание голоса.

Кажется, что из дома все ушли. Мама бушует в квартире, а никто не жалуется на нарушение общественного порядка, даже не спросит, в чем дело, почему крик. Потому что соседи не хотят знать, что случилось. Потому что тогда им придется действовать и искать Моне новых родителей. Мона встала и потащила пакеты с пивом к входу в квартиру, где лежит коричневый коврик в форме таксы. У всех остальных жильцов — нормальные прямоугольные коврики, только у них лежит эта дурацкая такса, потому что она кажется маме «жутко смешной».