Толкиен. Мир чудотворца
Шрифт:
Так оно и будет: сорвав с пальца Фродо Проклятое Кольцо, Горлум канет вместе с ним в клокочущую бездну.
Что же до Денэтора, то Черный Властелин уже занес над ним свою роковую десницу, и среди апокалиптического хаоса, напоминающего вагнеровские «Сумерки Богов», тот отрешенно изрекает, глядя на бегущих от гибельного огня воинов:
«Сгорят — и отмучаются, все равно ж гореть. Возвращайтесь в огонь! А я? Я взойду на свой погребальный костер. Да–да, на костер. Ни Денэтору, ни Фарамиру нет места в усыпальнице предков. Нет ни посмертного ложа. Не суждено успокоиться вечным сном их умащенным телам! Нет, мы обратимся в пепел, как цари древнейших времен, когда еще не приплыл с Запада ни один корабль. Все кончено: Запад побежден. Идите и гибнете в огне!»
Вскоре
«В помраченной душе властителя Дальных островов… поселяется надменное разочарование, неутолимая тоска, влекущая за собой отвращение к жизни, что в Средние века считалось величайшим из грехов», — писал профессор–историк Жан Фраппье о Галеготе, славном герое артуровской эпопеи, дражайшем друге доблестного Ланселота.
115
Тристан —рыцарь–герой средневековой кельтской (вероятно, бретонской) легенды «Тристан и Изольда» о вечной страстной любви, не подвластной даже смерти.
Став очевидцем безрассудной, достойной разве что исступленного язычника, смерти Денэтора, Гэндальф объясняет Пиппину причины, толкнувшие Денэтора к отступничеству:
«Я давно догадался, что здесь, в Белой Башне, сокрыт хотя бы один из Семи Зрячих Камней… с годами мудрости у него [Денэтора] поубавилось, и, когда над Гондором нависла угроза, он, должно быть, в Камень заглянул — и заглядывал, и обманывался, и боюсь, после ухода Боромира заглядывал слишком часто. Барад–Дур не мог подчинить его своей злой воле, но видел он только то, что ему позволялось видеть. Узнавал он немало, и многое очень кстати, однако зрелище великой мощи Мордора довело его до отчаяния и подточило рассудок».
В трагическом мире Толкиена нет места для отчаяния или, по крайней мере, для тоски и печали. А отчаяние — грех против разума и надежды. И тут, как ни парадоксально, Толкиен, описывающий мир, полный отчаяния, пытается нас убедить (как истинный христианин), что отчаиваться не стоит ни в коем случае, ибо отчаяние — прямой путь к помрачению разума.
В этом смысле достоин подражания Сэм Скромби: он никогда и ни перед чем не отступает и всегда готов постоять за своего хозяина, чтобы быть при нем везде и всюду и помочь выполнить поручение, всю важность и много–трудность которого и не может постичь до конца. Сэм борется с отчаянием неизменно, и сила воли не изменяет ему никогда.
В роли еще одного предателя во «Властелине Колец» выступает Горлум. Сэм с Фродо отлавливают и приручают этого «дикаря», хотя в в тайне тот так и остается двуличным. Горлум то и дело пытается сбежать или откинуть какое–нибудь коленце; но при всем том, однако, это существо, в чьей душе, глубоко–глубоко, затаились остатки добродетели, порой старается помочь или угодить своему «доброму хозяину»: например, подобно Коту в сапогах, он ловит и приноситему пару кроликов. Горлум находится в каком–нибудь шаге от искупления своей давней страшной вины — убийства сородича Деагорла, — которая тяжким бременем лежит на нем и его судьбе, ибо он одержим страстью заполучить обратно Кольцо, которое у него отобрали. Раздираемый противоречиями, он, в конце концов, уступает самым низменным своим чувствам — и заводит Фродо прямиком в логово к чудовищу Шелоб Между тем, как в свое время подметил Гэндальф, этому жалкому мерзавцу суждено сыграть положительную роль в истории с Кольцом, и жадность его и низменная страть к Кольцу Черного Всевластья сослужит Фродо добрую службу, когда он, зачарованный его золотым блеском, вдруг окажется не в силах бросить это орудие зла в пылающее горнило Ородруина. И тут Горлум вмешивается в самый ход высшей судьбы, которая уже раз выпала ему, когда он нашел Кольцо, потерянное Исилдуром. И в этом смысле Горлум служит уже не своим интересам, а всеобщим, как и предвещал Гэндальф.
В «Сильмариллионе», посвященном событиям куда более мрачным и трагическим, чем история, описанная во «Властелине Колец», предательство случается много чаще, и это лишний раз подтверждает, что зло множится и распространяется по миру Измена и предательство растут по мере того, как история становится все более трагичной. И тут важно отметить, что предательство в мире «Сильмариллиона» совершают главным образом лнэди. Вот вам еще одно доказательство нелюбви Толкие^а к людям, обратившего их в усердных подмастерьев сил зла. Ведь люди, по Толкиену. никогда не любили, но и не страшились Валар (это меткое замечание, касающееся отношений между людьми и богами, объясняет и некоторые особенности религиозного поведения, в частности то, что страх объективно сильнее любви). Если взять, к призеру, нуменорцев, чей век недолог, то их бессилие перед злыми чарами связано непосредственно с бренностью их существования и теми «странными качествами», которыми Илуватар — совместно с Толкиеном — наделил людей.
Но среди тех же людей есть многочисленные племена — в основном восточные, — к которым Толкиен не благоволит, не указывая, впрочем, к каким именно. Вот как он описывает предательство людей с востока:
«Однако же ни волк, ни Барлог, ни Дракон не смогли бы угодить Морготу лучше, чем люди. Тогда–то и открылись все происки Ульфанга. (Ульфанг служил Карантиру, одному из сыновей Феанора ) Многие ратники с востока обратились вспять и бежали, унося в сердце своем ложь и страх, а сыновья Ульфанга, так те переметнулись на сторону Моргота и напали на сыновей Феанора с тыла И пробились в возникшей сумятице к стягу Маэдроса Но обещанной награды от Моргота они не получили, ибо Маглор сразил Улдора Проклятого, главаря изменников, а сыновья Бора повергли Ульфаста и Ульварта, перед тем как пали сами Меж тем из–за взгорья нагрянули свежие людские отступнические рати под водительством Улдора — воинство Маэдроса, стиснутое с трех сторон, дрогнуло, рассыпалось и почти полностью обратилось в бегство…»
Подводя итог истории предательства, положенной в основу всей книги, Толкиен пишет:
«Велико было торжество Моргота. Он добился того, что вынашивал в сердце своем, ибо люди стали убивать друг друга, предав эльдар, и все, кому должно было объединиться против него, в ненависти и страхе разделились. С той поры сердца эльфов ожесточились на людей, за исключением Трех Родов Эдаинских».
В той беспощадной битве уцелел Тургон, повелитель эльфов Гондолина, «последнего оплота эльдар», «откуда взойдет звезда» величайшего из эльфийских воителей, как говорит Хурин.
«А Тургон между тем никак не выходил из головы Моргота, потому что из всех врагов, с коими ему хотелось покончить в первый черед, он был самый главный — и вот сбежал… из их роду–племени больше всех страшился он Тургона, ведь тот уже объявился в Валиноре: всякий раз, как он приближался нему, какая–то тень затмевала его рассудок, и тогда чудилось ему, будто близок тот день, когда Тургон низвергнет его».
Ну а что до предсказания Хурина, тут он и правда как в воду глядел: ведь именно в Гондолине явится в мир Эарендил, величайший из воителей и мореходов в истории.
Но до той поры Гондолин будет захвачен, а Тургон — убит по вине своего племянника Маэглина. Печальная участь ожидает и Аредэль, мать Маэглина:
«Скоро тягостно стало ей в стенах гондолинских, ибо с каждым днем крепло в ней желание снова бродить средь неоглядных равнин и лесов, что было в радость ей в Валиноре…»
Аредэль бежит в землю Гимлад, где живут сыновья Феанора Келегорм и Куруфин, но «нетерпение угнетает ее», и она снова пускается в путь, идет куда глаза глядят. Это нетерпение, стремление к скитаниям, как мы дальше увидим, обернется для нее трагедией. Так, Аредэль забредает в землю Черного эльфа Эола, согбенного прислужника гномов, который, поддавшись их искушению, трудился на них не покладая рук. Эол женится на Аредэли, и она рожает ему сына Ломиона — Дитя Сумерек. Но отец дает ему другое имя — Маэглин, что значит Острый Взор: «ибо взгляд его пронзал туман, и он мог читать самые сокровенные мысли».