Только через мой труп
Шрифт:
– А в самое последнее время вам не доводилось общаться с ним?
– Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.
– Вы не посылали ему денег – ему лично или через кого-нибудь из какой-либо организации, или, может, ещё с какой-то оказией, которую он предоставил?
– Нет, сэр.
– Но ведь вы переводите деньги в Европу?
– Перевожу. – Вульф состроил гримасу. – Это мои собственные средства, которые я зарабатываю своим трудом. Я поддерживал лоялистов в Испании. Иногда я посылаю деньги в… если перевести на английский, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем Стефаном Доневичем.
– Возможно. А как насчет вашей жены?
– Нет. Женат? Нет. Это было… – Вульф заерзал в кресле, словно из последних сил сдерживал себя. – Сэр, мне крайне неприятно, но вы приближаетесь к той опасной грани, когда даже коренной и благочестивый американец может того и гляди послать вас к дьяволу.
Я поспешил вставить:
– Я бы, например, точно вас послал, хотя индейской крови во мне лишь одна шестьдесят четвертая.
Фэбээровец улыбнулся и вытянул ноги.
– Я думаю, – добродушно сказал он, – вы не станете возражать против того, чтобы изложить все, о чем мы беседовали, в письменном виде и расписаться.
– Если так нужно, пожалуйста.
– Очень хорошо. Итак, вы не представляете никакого иностранного ведомства, ни прямо, ни косвенно?
– Совершенно верно.
– Тогда это все, что нас интересовало. Пока, во всяком случае. – Он поднялся. – Большое спасибо.
– Не за что. До свидания, сэр.
Я проводил Шталя и лично распахнул дверь перед «самой Америкой», дабы убедиться, что она непременно окажется по ту сторону двери. Вульф может сколько угодно миндальничать, но что до меня, то я не люблю, когда незнакомые личности суют нос в мою личную жизнь, не говоря уж о жизнях остальных ста тридцати миллионов американских верноподданных.
Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, закрыв глаза.
– Вот видите, что получается, – упрекнул я его. – За последние три недели вы отказались от девяти дел, и все из-за того, что вам пару раз обломилось по жирному куску, в результате чего счет в банке непривычно распух. Я ведь ещё не считаю эту бедненькую черногорку, подруга которой питает слабость к бриллиантам, вполне, на мой взгляд, естественную. Вы огульно отказались расследовать все дела, что вам в последнее время предлагали. И вот – пожалуйста! Америка стала вас подозревать – ведь это так не по-американски – не делать деньги всякий раз, когда выпадает возможность. Вот она и напустила на вас ФБРовскую ищейку, и теперь, видит Бог, вам придется заняться расследованием уже ради собственной шкуры! Вам не нужно…
– Заткнись, Арчи. – Вульф открыл глаза. – Ты вообще жалкий врун. С каких это пор в твоих жилах потекла индейская кровь?
На счастье Вульфа, прежде чем я подобрал реплику, которая сразила бы его наповал, явился Фриц и сообщил, что обед готов. Я уже знал, что Фриц приготовил фаршированные утиные грудки, а потому решил пока пощадить распоясавшегося бездельника, и стрелой помчался на кухню.
Глава 2
Во время трапез Вульф, как правило, не только помалкивает о делах, но вообще выкидывает из головы все, что хоть мало-мальски относится к работе. Однако в этот день, похоже, интерес к еде уступил у него место каким-то мыслям; я, правда, хоть убейте, не понимал, о каких делах он мог ломать голову, если и дела-то никакого у нас тогда не было и в помине. Вульф лихо расправился с остатками трех уток – вчера с нами ужинал его друг Марко Вукчич, – с привычной ловкостью разрывая кости и вгрызаясь в сочную мякоть отполированными белоснежными зубами, однако выглядел он довольно рассеянным. В связи с этим обед несколько затянулся и было уже почти два часа, когда мы покончили с кофе и вперевалку вернулись в кабинет. Вперевалку, разумеется,
В кабинете, вместо того чтобы заняться каталогами орхидей или какими-либо иными забавами, Вульф откинулся в кресле и, сплетя пальцы поверх необъятного вместилища уток, закрыл глаза. В беспамятство, правда, не впал – за тот час, что он так просидел, я несколько раз видел, как он втягивает и выпячивает губы, из чего заключил, что мозг его напряженно трудится.
Неожиданно Вульф разлепил губы и заговорил:
– Арчи, почему ты сказал, что эта девушка хотела позаимствовать книгу?
Выходит, мысли его были прикованы к черногорским барышням.
Я небрежно махнул рукой:
– Да это я так просто, поддразнить вас решил. Пустое.
– Нет. По твоим словам, она спрашивала, не читаю ли я эту книгу.
– Да, сэр.
– И не штудирую ли её.
– Почти. Да, сэр.
– И не читаешь ли её ты.
– Да, сэр.
Он чуть приоткрыл глаза.
– Ты догадался, что она таким образом старалась выяснить, не взбредет ли кому-то из нас заглянуть в ближайшее время в ту книгу?
– Нет, сэр. Мне было не до того. Я сидел за столом, а она стояла рядом, такая изящная и соблазнительная, что я с головой погрузился в созерцание её форм.
– Это рефлекс, за который отвечает не головной мозг, а спинной. Значит, её заинтересовала «Объединенная Югославия» Хендерсона?
– Да, сэр.
– А где была эта книга, когда ты вернулся в кабинет?
– На полке, на своем обычном месте. Мисс Лофхен сама её туда поставила. Для черногор…
– Пожалуйста, достань её.
Я пересек комнату и, сняв с полки книгу, протянул её Вульфу. Тот заботливо протер переплет ладонью – он всегда так поступает, обращаясь с книгами – затем, не открывая, повернул томик лицевой стороной к себе, крепко сжал и, подержав так некоторое время, резко отпустил. Открыв после этого книгу примерно в середине, он извлек из неё сложенный листок бумаги, засунутый между страницами, развернул и принялся читать. Я сел и крепко закусил губу, от души желая, чтобы это помогло мне удержать слова, которые так и рвались наружу. Признаться, задача оказалась не из легких.
– Так оно и есть, – самодовольно произнес Вульф. – Прочитать тебе, что здесь написано?
– Сделайте одолжение, сэр.
Вульф кивнул и начал нести такую тарабарщину, что у меня волосы встали дыбом. Зная, что он только того и ждет, чтобы я прервал его, прося о пощаде, я набрался терпения и снова прикусил губу. Когда он наконец остановился, я хмыкнул:
– Все это прекрасно, но признаться мне в любви она вполне могла и лично, вместо того чтобы изливать душу на бумаге, да ещё и прятать между страницами книги. Особенно меня пленили последние слова о том, какой я умный и привлекательный…
– И уж тем более ей не стоило писать такое по сербско-хорватски. Тебе знаком этот язык, Арчи?
– Нет.
– Тогда, пожалуй, я переведу тебе, что здесь написано. Документ датирован 20 августа 1938 года, а написан в Загребе, на гербовой бумаге князя Доневича. В нем говорится примерно следующее: «Предъявитель сего, моя жена, княгиня Владанка Доневич, сим уполномочена безоговорочно действовать и высказываться от моего имени, удостоверять своей подписью, которая следует ниже моей собственной, мои имя, честь и достоинство во всех финансовых и политических делах, имеющих отношение ко мне и ко всей династии Доневичей, и прежде всего – в поставках боснийского леса и размещения некоторых кредитов через нью-йоркскую банковскую компанию „Барретт и Дерюсси“. Я сам и от имени всех заинтересованных лиц ручаюсь за её преданность делу и добропорядочность».