Только этот мужчина

Форсби Джорджина

Джон колебался. Палома пыталась прочесть его мысли. Наконец он тихо сказал:

— Да, она могла это сделать.

— Теперь мне тоже так кажется.

— Ты веришь, что я непричастен к этому?

Палома не могла ответить. Ее желание верить в невиновность Джона побороло соображение, что он мог пойти на все ради Анны.

— Я не хочу давить на тебя, — продолжал Джон, — но ты не обратила внимания, что в начале письма она пишет: «мы подстроили все», а потом — «я сделала это,

я сделала то», ни разу не упомянув обо мне.

Женщину поразил необычный тон его голоса, но лицо Джона все так же было скрыто под маской бесстрастности. Она понимала, почему он с таким жаром убеждает ее: от этого зависит вся их дальнейшая совместная жизнь. Ему будет гораздо проще, если она не поверит в то, что он сознательно совратил ее и затем предал. Так горестно размышляла Палома, все еще не решив, что ей думать о Джоне.

Палома могла бы перечитать письмо еще раз, но ей показалось, что, если она это сделает, их супружеской жизни придет конец.

Остался единственный вопрос: правда ли, что Джон переспал с молоденькой кузиной жены с одной лишь целью — забрать себе ее детей?

И ответ казался ей ясным: конечно нет. Палома знала, что Джон очень щепетилен в вопросах морали и не мог так поступить. Он не был снобом, у него никогда и мыслей не возникало о святости голубой крови, о том, что в «Голубином холме» должны жить только истинные члены его семьи. Палома убеждалась все больше и больше в том, что Анна солгала. Она тихо сказала:

— Нет, ты не мог этого сделать.

Еще тише Джон ответил:

— Ты представить себе не можешь, как мне дороги эти слова.

Палома рискнула взглянуть на него. Он остался все тем же мужчиной с выражением силы и власти во всем облике. Всегда одинаковым, за исключением постели, где был на редкость нежным и осторожным.

Теперь письмо Анны заставило их обоих вернуться к главному вопросу их жизни. Палома решила задать его:

— Джон, почему ты женился на мне?

— Потому что это был лучший выход из безвыходной ситуации.

— Ну, конечно. — Неудивительно. Паломе не одержать победы. Сомнения будут сопутствовать ей всю жизнь, угрожая причинить новую боль.

— Я солгал. — Джон резко повернулся к ней. — Я женился, потому что хотел тебя. Всегда хотел. Ты появилась на пороге моего дома столько лет спустя после разлуки, и я понял, что для меня все осталось по-прежнему…

— Прекрати! — закричала Палома, закрывая уши руками.

Джон отнял их от ее головы и крепко схватил ее за плечи, не позволяя отвернуться.

— Ты же стремилась знать, — вскричал он яростно. — Сначала я ненавидел тебя, потому что ты была единственной женщиной в мире, обладающей такой властью надо мной. Эти одиннадцать

лет стали сущим кошмаром, мне было невыносимо тяжело, но когда ты вернулась, я понял, что прежнее чувство к тебе стало лишь сильнее. Я думал, что это пройдет, если я женюсь на тебе. Но сначала мне надо было убедиться, что ты не бросишь детей. Я познакомил тебя с ними, и вы нашли общий язык. Затем я вынудил тебя выйти за меня замуж. И это была наиглупейшая вещь, какую я только мог совершить, теперь я принадлежу тебе полностью.

Палома отступила назад, как бы желая установить дистанцию между ними. Напряжение достигло предела. Женщина не могла, казалось, больше дышать, думать, говорить. Не сводя с нее глаз, Джон грустно продолжал:

— Сначала я думал, что виною всему секс, но потом был вынужден признаться, что обманывал себя много лет, не желая видеть главного.

Как трудно, почти невозможно было ему верить. Но интуиция подсказывала Паломе, что Джон, как никогда, откровенен.

— Я понял, что люблю тебя. — Ироническая улыбка тронула его губы. — Забавно, не правда ли? Ты можешь смеяться, если тебе хочется.

Что-то взорвалось внутри нее. Она преодолела расстояние, разделявшее их, и с размаху залепила ему пощечину. На его щеке проступили контуры ее руки.

— Почему, почему ты никогда не говорил мне об этом? — закричала Палома.

Внимательный изучающий взгляд его светлых глаз проникал в самую глубину ее существа.

— Над чем смеяться? Разве может нормальная женщина смеяться над мужчиной, любимым ею на протяжении стольких лет и признающимся ей в любви? Как ты думаешь, почему я вышла за тебя замуж?

Палома заплакала, слова ее пробивались сквозь рыдания.

— Милая, — сказал Джон голосом, какого она еще до сих пор не слышала, — милая, не надо, пожалуйста, не надо. Я не вынесу твоих слез…

Его руки, обнявшие плачущую женщину, были теплыми, сильными и нежными, и Палома уткнулась лицом в его грудь.

— Моя хорошая, моя родная, я не знал, что ты любишь меня. Как я мог надеяться на это? Думал, что ты вышла за меня ради детей.

— Неужели ты не замечал, что я вся вспыхиваю, когда приближаюсь к тебе?

— Да откуда мне знать, — просто ответил Джон. — Ты молодая темпераментная женщина и…

— Не говори этого!

Джон поднял ее на руки, отнес к кровати и сел на край, крепко обнимая ее. И это объятие говорило лучше всяких слов: отныне он никуда не отпустит свою жену.

— Я хочу, чтобы ты знал, — сказала Палома, немного отстранив его. — Я спала с другим мужчиной, и, хотя мне казалось, что я любила его, у нас совсем не было…

Глаза Джона сузились.