Только хорошие умирают молодыми
Шрифт:
— И что? Данил Сергеевич, можно этих твоих людей как-то собрать? Поговорить с ними? Что-нибудь решить?
— А вот решать, — Кравченко вдруг заговорил резко и жестко, — придется нам с тобой. Или тебе одному. Или ты хочешь, чтобы мы опять начали тратить время? Думай живенько, какая помощь тебе нужна, и если речь не пойдет о чем-то запредельном — я тебе помогу. Вернее, мы тебе поможем.
— Когда? — прямо спросил Музыкант.
— Когда скажешь, — пожал плечами Кравченко. — Это твоя тайна. Когда определишься, как с ней поступить, приходи, если тебе все еще нужна будет помощь.
Зима закончилась. По крайней мере, так убеждал календарь, на листах
Олег пару раз выбрался в «серую зону». Каждый раз он старался покинуть «наш город» так, чтобы его никто не заметил и ему не пришлось бы предъявлять подписанного Доцентом пропуска. Возвращаясь, снайпер обязательно заходил в Штаб и демонстративно бросал Доценту на стол несколько крысиных хвостов. Зачем он дразнил штабиста, Музыкант и сам не понимал. Но это действительно доставляло ему какое-то странное удовольствие. Как будто он каждый раз подчеркивает свою независимость, свое особое положение. Доцент морщился, велел кому-нибудь выкинуть «эту гадость», брезгливо отодвигая в сторону толстые, похожие на белесые веревки хвосты. Доиграешься ты, говорили Олегу его глаза из-за стекол непременных очков в золоченой оправе. Доиграешься, я тебе обещаю. Я тебя терплю, потому что знаю — тебя стоит терпеть. Но я не вечен, а есть те, кто с удовольствием тебя съест.
Подавятся — также без слов, одним взглядом, отвечал ему Музыкант. Пусть других едят, — а я не такой, как все. Я — парень со странностями.
Однажды, выходя из кабинета Доцента, Олег столкнулся в коридоре с Вась-Палычем.
— Опять хвосты притащил? — спросил тот.
— Так точно, мой генерал. — Олег шутовским жестом вскинул ладонь к виску, а затем еще и поклонился. — Хочешь, в следующий раз тебе принесу?
— К пустой голове руку не прикладывают, — проворчал Вась-Палыч. — А хвосты мне ни к чему — лучше себе их оставь. На голове один отрастил, остальные попробуй к заднице приставить — вдруг прирастут. И вообще дурацкие шутки у тебя, Музыкант. Люди так не шутят.
— А может быть, — рассмеялся Олег, — я и не человек уже?
— И на эту тему я бы тоже не шутил. Особенно на твоем месте. Музыкант, ты что, не понимаешь: это для Доцента ты что-то значишь. Хотя иногда я не понимаю, зачем ты ему нужен. А мне ты ни на кой черт не сдался. Не понимаю я тебя, парень, и завихрений твоих, — он покрутил пальцем у виска, — не понимаю тоже. А непонятного я не люблю, непонятное слишком часто оказывается опасным. Мы тут, в Штабе, с огнем играть не очень-то хотим. Мы его тушить предпочитаем. Так что смотри, шутник, если однажды мы решим, что ты со своими странностями можешь стать спичкой, от которой что-нибудь полыхнет… Никакой Доцент тебя не отмажет, это я тебе обещаю.
Олег хотел вновь съязвить в ответ, но Вась-Палыч протиснулся между ним и стеной, явно нарочно задев снайпера плечом, и зашагал дальше.
— М-да… — задумчиво сказал Музыкант. — В чем-то, наверное, Доцент прав.
История с февральским мятежом и попыткой взрыва плотины так и осталась наполовину неразгаданной. Захваченные в один голос твердили, что все, что они собирались сделать, — это уничтожить крыс, обрушив на них собственноручно созданный потоп в надежде на то, что никакой крысиный Ной за одну ночь не сумеет смастерить мало-мальски обладающий мореходными качествами ковчег. Штабистов, мол, они планировали не брать в плен, даже не сажать под стражу — только лишь «временно задерживать, чтобы они нам не помешали». А потом, если опять же верить их словам, все должны были оказаться на свободе, а мятежники сложили бы оружие и явились с повинной. Видимо, в надежде на то, что мгновенная расправа с крысами зачтется им и Штаб признает их не террористами, а хоть и своеобразными, но героями. Победителей не судят, и все прочее в том же духе.
По этому поводу Доцент сквозь зубы ругался матом и сетовал на то, что почти все, кто был указан как лидеры ночного мятежа, погибли в перестрелке. Ему казалось, что за спиной террористов скрывался умелый кукловод, успевший вовремя обрезать ниточки, за которые он дергал теми, кто нападал на штабистов, старался захватить арсеналы и готовил взрыв плотины. Олег, в свою очередь, не очень-то стремился разобраться в том, что произошло на самом деле. Его вполне устраивало, что все закончилось хорошо. Не говоря уже о том, что и у него была своя тайна: знание той роли, которую сыграл в ночных событиях некий говорящий крыс по имени Флейтист. Но опять же снайпер прекрасно понимал Доцента, для которого идея безопасности города стала не просто навязчивой, а превратилась, похоже, в единственное, ради чего стоит жить.
В середине марта Олег случайно встретил на улице Дениса. Они не виделись уже давно, и, честно говоря, снайпер не испытывал по этому поводу ни малейшего волнения. Он считал так: встретились, пообщались, не нашли общего языка — ну и ладно. В конце концов, жили они, не зная друг о друге, все эти годы — так почему же не прожить точно так же всю оставшуюся жизнь?
Несмотря на эти мысли, музыкант, скорее, обрадовался, когда приметил впереди знакомую фигуру в ставшем уже привычным для Дениса черном пальто. Тот, как обычно, шел, засунув руки в карманы и подняв воротник, чтобы прикрыть уши от морозного мартовского ветра. Он тоже увидел Олега и направился к нему.
— Ну, привет, — сказал он еще издалека, вытаскивая из кармана руку и протягивая ее для рукопожатия. — Как живется-то, парень со странностями?
— Нормально все, — отозвался Музыкант, тоже протягивая руку. — Как всегда. Сам-то как?
— Что со мной случится? Живу помаленьку. С девушкой своей не разбежался еще? Детей заводить не собираетесь?
— Шутишь? — Снайпер привалился спиной к покосившейся стойке, в которую когда-то давно, до Катастрофы, вставляли рекламные плакаты, пошарил рукой в кармане куртки и вынул небольшую плоскую фляжку: — Коньяк будешь?
— Не откажусь.
Денис принял фляжку, ловко отвинтил колпачок и глотнул коньяку. На мгновение застыл, оценивая ощущения, затем с видимым сожалением протянул фляжку обратно.
— Неплохо, неплохо. Я-то думал, в Городе весь приличный алкоголь выпили в первый год после Катастрофы, а теперь нам осталось только самогон из табуреток гнать.
— Ну, кое-кто кое-что успел заныкать. Я вот завел привычку с собой носить фляжку, а то, боюсь, эта зима меня доконает. Холодно что-то. Чертовски холодно. Вроде март, а все равно зима. А про детей… Сам посуди, ну какие сейчас дети могут быть?
Музыкант хлебнул из возвращенной Денисом фляжки и спрятал ее назад в карман. Тут ему вспомнилось, как они с Сережкой Тайлаковым говорили на эту тему. В тот раз все закончилось грандиозной попойкой. Нет уж, хватит, повторять не стоит.
— Другие же рожают, — возразил Денис. — Не все, конечно, но против природы-то не попрешь.
— Да брось ты, — отмахнулся снайпер. — Если я когда-нибудь и задумаюсь о детях, то только после того, как мы с крысами разделаемся. А до этого, Денис, пока что как до луны пешком.