Только между нами
Шрифт:
— Но ты ведь не можешь не замечать, что она из кожи вон лезет, чтобы привлечь твоё внимание.
— Ну и хрен с ней. — Тонкие губы мужа растягивает неожиданная усмешка. — Ты ревнуешь, что ли, Стелла?
Я даю себе несколько секунд на то, чтобы почувствовать, сказал ли он правду либо солгал. Прихожу к выводу, что всё-таки первое. И да, Роман прекрасно видит попытки Алисы выгрызть себе статус его любовницы, и ему это по-мужски льстит. В этом есть и моя вина. Я давно не делаю ничего, чтобы ему польстить.
— Многие жёны не стали бы такое терпеть и поставили ультиматум. По-твоему, каково
Смягчившийся взгляд мужа вновь наливается ледяной непреклонностью.
— Работа есть работа, Стелла. Я её не трахаю, и на этом этот разговор окончен. Об остальном не проси.
— Я бы никогда не поставила тебе ультиматум. Если до такого когда-нибудь дойдёт, поверь, я уйду сама.
С этими словами я подхожу к его столу, вытягиваю из стоящей на нём тубы антисептическую салфетку и начинаю тщательно протирать кресло, которое минуту назад соприкасалось с задницей Алисы. И это ничуть не демонстрация. Я действительно брезгую.
Роман следит за мной с ухмылкой.
— Ты её терпеть не можешь, да?
— Не хочу подцепить какое-нибудь ЗППП, — замечаю я, выбрасывая салфетку в урну. — Вернёмся к срочному вопросу. Я пришла обсудить с тобой рекламный бюджет.
Из кабинета мужа я выхожу почти в приподнятом настроении. Роман был на удивление внимателен и уступчив и напоследок даже позволил себе отпустить подобие комплимента в мой адрес. «Я доверяю тебе в этом вопросе». Приятно, чёрт подери.
Но лёгкости суждено пробыть со мной ровно до тех пор, пока в приоткрытой двери кабинета Марьиной я не замечаю знакомую спину, обтянутую белой рубашкой. Матвей полусидит на её столе, Алёна стоит совсем близко. То ли выискивает соринку у него в глазу, то ли завязывает ему галстук.
В груди противно сжимается, так что хочется её потереть. Я встряхиваю волосами, отпихивая от себя разрушительные мысли, и ускоряю шаг. Ступать так же беззвучно, как это делала Елисеева, не получается. Грохот каблуков эхом отлетает от стен.
— Стелла, — догоняет меня возле дверей кабинета.
Я берусь за ручку, но прежде чем потянуть её на себя, поворачиваюсь. Матвей стоит посреди коридора, кисти висят вдоль тела, на лице застыл вопрос. Он выглядит немного потерянным, и отчего-то сейчас меня это особенно бесит. Красивый ведь парень. Один рост и плечи чего стоят, не говоря уже обо всём остальном. Ну чего он ко мне привязался? Я бы никогда на него не взглянула, не начни он ко мне так настойчиво лезть. Назойливый Сопляк.
— Хватит за мной таскаться, — тихо цежу я перед тем, как скрыться за дверью.
Оставшись в одиночестве, подхожу к окну и невидящим взглядом гипнотизирую торчащие копья зданий. Противное нытьё в груди сменяется огненным жжением. Так оно и к лучшему. Скоро ему надоест.
20
— Когда вернёшься? — обняв себя руками, я смотрю, как Роман вдевает ноги в свои идеально гладкие туфли и застёгивает пиджак. На его лице застыло сосредоточенное выражение, появляющееся всякий раз, когда он полностью погружён в предстоящие планы на день.
— В четверг. Долго там делать нечего.
Выпрямившись, он шагает ко мне и быстро касается моих
— Привези мне какой-нибудь сувенир. Чем славится Мурманск? Никогда там не была.
— Славится рыбой, но с собой я её не потащу. — Муж подхватывает с комода свой кожаный портфель и берётся за дверную ручку. — Всё, я поехал. Как прилечу — отпишусь.
Даже удивительно, насколько осязаемо отсутствие Романа в офисе. Шум голосов в коридорах стал будто бы громче, веселее, а воздух — более легковесным.
— Требуется минуточка вашего драгоценного внимания, Звезда Андреевна, — шутливо объявляет Вера, стоящая возле моего кабинета. — Я пришла к вам денег клянчить.
— Ну входите, — в тон ей усмехаюсь я, отпирая дверь.
— Я на секунду забежала, на самом деле. Раз уж ты снова полноправный член коллектива, то гони пятьсот рублей.
— У кого день рождения? — интересуюсь я, пока ставлю сумку на стол и лезу за кошельком.
Традиция сбора денег для именинников возникла ещё до того, как я пришла работать в «Родинский и партнёры», и, хотя её не помешало бы видоизменить, такое постоянство греет душу.
— Золотому мальчику сегодня исполняется аж двадцать три, — доверительно произносит Вера, начиная широко улыбаться. — Как подрос наш соколик, да?
Улыбнуться в ответ у меня не получается, потому что лицо и плечи сковывает странное напряжение. Когда эта раздражающая реакция наконец пройдёт? И когда я перестану воспринимать каждое упоминание о нём так, будто оно адресовано лично мне?
— Держи, — пихаю в Верину ладонь тысячную купюру и иду к окну, чтобы спрятать своё замешательство и заодно открыть жалюзи.
— Так, тебя вычёркиваю из списка. Сдачу потом занесу.
Вера уходит, оставляя меня стоять в одиночестве перед панорамой утреннего города. Матвею сегодня исполнилось двадцать три. Я беззвучно катаю на языке эти цифры, пытаясь заново их распробовать. Двадцать три — это ведь на год больше, чем двадцать два. Вердикт сознания по-прежнему неутешителен. Сопляк так и остаётся сопляком.
Затем я вдруг живо представляю его, смеющегося, немного взлохмаченного, пожимающего руки коллегам. В обед весь коллектив соберётся в вестибюле, чтобы поздравить именинника.
Мне снова неуютно, да так, что я не могу заставить себя сесть за стол. День рождения — это ведь его день, и включать холодность будет неуместно. А без холодности в своём арсенале я совершенно безоружна.
Не выхожу из кабинета до тех пор, пока Вера не заглядывает ко мне снова и не объявляет, что пора идти. Шагаю с неохотой и попутно убеждаю себя, что традиционные поздравления не продлятся дольше пары минут и в толпе коллег моё лицо едва ли будет заметно.