Только моя принцесса

Стужева Инна

– А почему?

– Потому что это подарок от твоего папы.

– Значит он очень дорогой, - важно киваю я.

– На самом деле не очень, - весело отзывается папа с переднего сиденья. – Я ведь был тогда всего лишь бедным студентом, и не мог позволить себе дорогих подарков. Но мне очень хотелось подарить что-то твоей маме. Ну и…просидев неделю на голодном пайке, собрав последние деньги, я пошел в ювелирный и купил. Он мне сразу как-то приглянулся.

– Если бы я знала, что ты пошел на такие жертвы, я бы не приняла.

–

Так я ж уже купил. Потом, когда занялся бизнесом, я, конечно, наверстал, сынок. Чуть ни весь магазин скупил для твоей мамы. Не знаю, почему она до сих пор носит именно этот кулон. Он самый простенький из всех.

– Не говори глупостей Сереж, - восклицает мама, - он очень дорогой. По крайней мере мне он дорог больше всех других украшений и подарков на свете. И всегда будет. Ведь самым важным для меня было не что дарят, а кто…

– Да, сынок, твоей маме кулон понравился, и она предпочла меня другим поклонникам. Я был на седьмом небе, - смеется папа.

– Конечно, - улыбается мама, - но предпочла я тебя все же не из-за подарка.

Родители вновь обмениваются улыбками, а я начинаю скучать.

Не представляю, что должно случиться, чтобы мне понравилась какая-нибудь девочка. Все те девчонки, с которыми я знаком, они…все вредные, капризные, а главное, очень и очень приставучие.

И шага ступить нельзя, чтобы они не сунули нос в твои дела или не попытались втянуть в свои разборки. И болтают вечно о разной ерунде.

Нет, от девчонок нет совершенно никакой пользы, только головная боль и неприятности. Выгораживай, если что-то натворят.

А если окажется ябедой, даже не побьешь, потому что мама всегда говорит, что девочек нельзя обижать.

Только мне и самому было бы стремно, без ее наставлений, потому что…это же девчонки, что с них взять…

Мама, конечно, исключение. Она добрая и веселая, хорошо понимает меня и никогда не ругает, защищает перед воспитателями. Я очень сильно ее люблю. Ее и папу.

Вот только за город мне сегодня ехать все равно совсем не хочется.

Я верчу головой по сторонам, пытаюсь смотреть в окно, но ничего меня не привлекает.

Надоело сидеть, тянет вскочить, и погонять с друзьями в футбол. Или полазать по деревьям.

Взгляд против воли то и дело возвращается к розовому камешку необычной формы, потому что сегодня мама разместила его поверх темной водолазки.

– Если хочешь, рассмотри поближе, - предлагает мама, и вдруг снимает цепочку и протягивает украшение мне.

– Мы могли бы сделать его нашим фамильным украшением, - говорит она.
– Ну, знаешь, когда тебе понравится какая-нибудь девочка…

Я хмыкаю неодобрительно, но камешек, играющий переливами, рассматриваю с удовольствием.

– Так вот, когда тебе понравится девочка, - продолжает мама, - только не просто так, Игнат, а по-настоящему, серьезно, ты мог бы подарить ей этот кулончик.

–

Рит, он еще маленький, - вступает в разговор папа, - какие девочки? И что вообще за сентиментальность?

– А вот и нет, Сереж, никакая не сентиментальность. Между прочим, когда я была маленькой, бабушка часто рассказывала мне сказки, связанные с различными камнями. И позже я изучала эту тему. Так вот, розовый кварц обладает различными свойствами и символизирует верность и любовь. Так и у нас с тобой получилось. Дай бог чтобы и у Игната с его любимой девочкой.

И в этот момент происходит то, что разделяет всю мою жизнь на до и после…

….

На этом эпизоде я все время просыпаюсь, потому что дальнейшее мой мозг отказывается воспроизводить в виде полной картины, способен лишь разрозненными кусками.

Фрагментарно и не слишком точно…

Страшный глухой удар, от которого все холодеет даже сейчас, при воспоминании. Звон бьющегося стекла.

Вскрик мамы, и резкий рывок, когда она тянет меня на себя, буквально заставляя перелететь через все сиденье.

Я ничего не понимаю, сопротивляюсь и рвусь обратно к ней. Но на почему-то отталкивает. А потом все летит кувырком и меня отбрасывает.

Резкая боль, от того, что руку расплющивает, словно в тисках. Камешек, который я все еще сжимаю в кулаке, впивается в кожу. Ощущение, будто он раскалывается на две половинки.

На самом деле у меня диагностировали сотрясение мозга, множественные удары и переломы. Я слышал сквозь мутную пелену, как врачи делали ставки. Выживет, не выживет.

Но почему-то запомнилось именно то, как в кожу впиваются неровные грани. Словно именно эта боль в тот момент не дала мне окончательно потерять связь с реальностью, и, в конечном счете, выжить.

– Лучше бы не выжил, - обычно врезался в сознание низкий, чуть тягучий голос. – Родители все равно мертвы. Оба на месте, ни единого шанса. А других родственников у паренька нет. Куда его, в детский дом? А там что за жизнь? Хорошо, если бить не так сильно будут…

– Михаил Петрович, ну, что вы такое говорите! – обычно возражал ему женский, очень мягкий.

– Мальчик буквально в рубашке родился. Сидел бы чуть левее, и его бы снесло.

Так я узнал, что, быстро поменявшись со мной местами, а затем отталкивая от себя, мама на самом деле меня спасала.

– Да еще бензобак чудом не взорвался. Столько счастливых совпадений, а вы, лучше бы умер…

– Я просто реалист, Зоенька.

– Нет, никакой вы не реалист, Михаил Петрович, а обычный пессимист. А потом, ему и пяти нет, может и недолго он там пробудет, в этом детском доме, может, усыновит кто?

– Дорогая моя, кому в наше время это нужно? С нашими зарплатами? Своих проблем хватает.

– Так может из-за границы кто. И будет у мальчика новая путевка в жизнь. Там знаете, как заживет. Ни чета всем нам.