Только моя
Шрифт:
Он никогда не думал, что победа может быть такой горькой.
«Ты изгоняешь меня из своей жизни».
Вулф молча снял ботинки и носки, закрыл глаза и стоял, пока Джессика раздевала его. С каким-то отрешенным удивлением он подумал, что никогда не верил женщине настолько, чтобы предоставить главную роль в игре.
Чувствовать, как Джессика снимает рубашку, было приятно. Освободиться от ремня, от одежды, остаться обнаженным значило испытать чувство легкости и нереальности.
При первом прикосновении теплой влажной тряпочки к лицу веки Вулфа вздрогнули.
— Больно? —
— Точно так же вздрогнула ты, когда я первый раз дотронулся до твоего тела. Тебе было больно?
— Нет. Я так желала тебя, что мне казалось: я не выдержу даже самого легкого сопротивления.
— Да, — сказал Вулф просто, не пряча больше глаз от Джессики.
Он почувствовал ее дыхание, когда тряпочка скользила по его груди, и посмотрел ей в глаза.
— По крайней мере, в этом мы схожи, — прошептала Джессика.
Вулф не ответил… Он не мог. У него перехватило дыхание. Билась жилка на шее. Звук полоскаемой тряпочки звучал в тишине, словно медленная музыка. Вулф физически ощущал аромат раскрывающихся роз. Только шероховатость тряпки позволяла ему ощутить реальность бытия.
Он снова закрыл глаза, впитывая, в себя присутствие Джессики всеми порами, пока она водила тряпкой по его груди и плечам, смывая усталость, и не было ничего на свете, кроме ее прикосновений, ее легкого дыхания, ее аромата.
Когда тряпка подвергалась полосканию, вода издавала нежные серебряные звуки. Он почувствовал, как Джессика опустилась перед ним на колени. Тряпка без всяких колебаний заскользила по его телу. Вулф не мог укрыться, потому что Джессика все равно видела его страсть.
Да он и не собирался таиться, потому что видел: Джессика жаждала его не меньше, чем он ее. Она касалась его легко, как во сне. Ласкала в тишине, которая сама была еще одной разновидностью ласки.
Тряпка выпала из пальцев Джессики и осталась забытой возле камина. Ощущение ее ладоней на своих бедрах принесло ему и облегчение, и новый виток мучений. Ее рука скользила, рождая в теле столь сладостные ощущения, что они граничили с болью. Ее прерывистое дыхание над источником возбуждения несло в себе ад и рай одновременно.
Вулф не смог сдержать негромкого восклицания, когда Джессика накрыла ладонью его плоть. Не мог он сдержать и единственную серебряную каплю, которая красноречиво свидетельствовала о страсти, сжигающей его.
Когда Джессика слизнула каплю и поцеловала это место, он встал на колени.
— Ты сжигаешь меня заживо, — сказал Вулф хрипло.
— Не более, чем ты меня, — прошептала она, прижимая его руку к своему телу. — Трогай меня всюду… Знай, как я сильно хочу тебя…
Это было как соскальзывание в пламя. Не было отступления или стыдливости, была знойная, роскошная роза, раскрывающаяся при первом прикосновении, жаждущая его и отдающаяся в то же мгновенье. Джессика прильнула к нему. Она смотрела на него и одновременно видела себя, охваченную страстью, в его зрачках.
Не в силах выдержать собственный вес, она со стоном опустилась на мех, увлекая за собой Вулфа, удерживая на себе его горячую руку.
— Я много узнала от тебя о человеческом теле, — шептала она. — Я не могла подумать…
Ее шепот перешел в глухой стон, когда ладонь Вулфа легла ей между ног, а затем деликатные, сладостные пальцы проникли внутрь. Она откликнулась на ласку медленным покачиванием бедер в такт его движениям, словно умоляя его проникнуть глубже.
Закрыв глаза, Вулф ласкал сердцевину цветка, который был отдан ему. Он ощущал его обволакивающую податливость и теплый таинственный дождь, которому преграждала путь ее девственность. Джессика страстно желала его, и об этом кричала каждая капля ее знойного дождя; она повторяла его имя в тишине, которая была наполнена истомой и напоена запахом роз.
— Что ты не могла подумать? — спросил Вулф, когда почувствовал, что к нему вернулся дар речи.
— Что ты сделан из меда и огня.
— Это ты, а не я… Мед и огонь…
Вулф выдохнул имя Джессики, увел пальцы из атласного жаркого грота, и она издала возглас разочарования, ощутив потерю. Он подождал две-три секунды, но больше не мог длить взаимную боль. Он снова скользнул внутрь и ощутил сладостную муку ее ответного движения.
— Возьми меня, — шептала Джессика. — Я хочу почувствовать твою тяжесть! Пожалуйста, Вулф! Я хочу тебя!
— Я не должен это делать.
— Почему?
— Ты слишкам опасна, когда тебя сжигает страсть. Ты заставляешь меня обо всем забыть.
И тем не менее, говоря это, Вулф лег на Джессику, вдавив ее в мех. Когда его нагое тело почувствовало женскую наготу, в нем произошел беззвучный взрыв тепла. Она пошевелилась, стремясь еще теснее прижаться к нему, и он придавил ее бедра своими.
— Лежи спокойно, — у самого рта Джессики произнес Вулф. — Иначе я могу потерять контроль над собой. Я пока этого не хочу.
— А чего ты хочешь?
— Твоего поцелуя.
— Он твой, Вулф… Только твой…
Он взял то, что она предложила, отдав в ответ свою страсть. Поцелуй не был похож на другие. Вулф медленно покачивался на Джессике, и эти движения доставляли удовольствие обоим. Она инстинктивно отвечала ему тем же, раскрываясь и предлагая себя, и наконец застонала, обессиленная.
Несмотря ни на что, он все же выстоял.
— Вулф, — сказала Джессика со слезами в голосе. — Ты не хочешь меня? Ты многому научил меня, я многое знаю теперь о твоем и своем теле. Научи теперь, как тела отдают любовь друг другу!
— Нет, эльф.
— Значит, близость доставляет боль? И ты не хочешь, чтобы я об этом узнала? И собираешься отправить меня в Англию одну, чтобы когда-нибудь твой эльф лежал, плача и кровоточа, под кем-то другим?
Вулф содрогнулся от гнева при мысли о том, что Джессика будет вот так же лежать под другим мужчиной, и от собственного желания, потому что она лежала под ним, нагая, с разведенными ногами, и ее жаждущая плоть прижималась к нему, разнося по всему телу мед и огонь.
— Джесси, — застонал он. — Этого не должно быть.