Только никому не говори
Шрифт:
– Иван Арсеньевич, — Анюта подошла ко мне, — вы не заблудитесь? Уже темно.
Я отозвался беззаботно:
– Тут невозможно заблудиться. Тропинка прямо ведёт от заборов к кладбищу. А там уж я у себя.
В лесу стояла ночь, беззвёздная, беззвучная. Времени в обрез — на полдороге я решил с Борисом расстаться, а там будь что будет! Вероятнее всего, ничего не будет, но подъем духа, неизвестность, пленительная свежесть и голубой взор — кружили голову. Я тихо спросил:
– При каких обстоятельствах вы видели у Маруси браслет?
– Чего это вы шепчете?
– Так надо.
– Ага,
– Опишите браслет.
– Вещь дорогая, старинной работы. Семь рубинов оправлены в золото и соединены в круг золотыми же крошечными звёздочками или цветочками. Камни чистейшие, и золото высшей пробы. Ручаюсь: у меня уникальная зрительная память.
– Вы в этом разбираетесь?
– Разбираюсь.
– Откуда?
– Оттуда. Разбираюсь — и все. Просто интересовался драгоценностями.
– А почему вы не сказали о браслете на следствии? Ведь это очень важно.
– Все потому же: обещал Павлу Матвеевичу.
– Удобная позиция: за все отвечает сумасшедший. Так он знал о браслете?
– Я его предупредил. Мы с ним вдвоём справки оформляли. Он все молчал. Вдруг неожиданно будто подумал вслух: «Что же все- таки случилось с Марусей?» Я сказал: «А вы знаете, что она прячет ото всех старинный золотой браслет с рубинами?» Думаю, особого внимания он на мои слова не обратил — не до того было! — отозвался как-то рассеянно: «Потом, потом, все потом. Никому об этом не говори. Обещаешь?» Я обещал. А он, конечно, тут же забыл про браслет, смерть жены его с ума свела… В полном смысле этого слова.
– Борис Николаевич, дальше меня не стоит провожать: далеко вам возвращаться. Давайте постоим, покурим на прощанье. Так вы уверены, что тогда в прихожей Павел Матвеевич был уже в ненормальном состоянии?
– Это очевидно. Какие-то лисы, какие-то лилии ни с того ни с сего. Зачем-то поехал ночью в Отраду, забрался в погреб… Разве это поведение человека разумного?
– А вы, как человек разумный, после разговора с ним, конечно, отправились домой спать?
– Конечно.
– И заснули?
– И заснул. Кстати, Иван Арсеньевич, просветите и вы меня. Как Маруся могла быть убита в четыре часа дня, если в это время сестры находились на речке?
– В это время Анюта была в Москве.
– Вот как? У любовника? Так и думал, что здесь нечисто. Но в это же время на даче мальчик ошивался. Он свидетель или убийца?
– Ни то и ни другое. Он действительно сидел на крыльце и ждал сестёр. Это подтверждает мой настоящий тайный свидетель.
– Так он существует в самом деле?
– В самом деле.
– И от него вы узнали про браслет?
– От него.
– Ну что ж, вы смелый человек. Берегитесь. А я пошёл.
– Вы на машине?
– На какой ещё машине?
– Вроде бы три года назад вы скопили на машину. Или у меня неверные сведения?
– Верные. Раздумал покупать, много мороки.
– А деньги?
– Что деньги?
– Деньги целы?
– А вам какое дело?
– Борис Николаевич, я вас серьёзно спрашиваю: вы можете показать мне свою сберкнижку?
– Ещё чего!
– А следователю?
– Что вам нужно от меня?
– Вы потратили деньги? Ну, потратили? На что?
– Догадайтесь! — математик засмеялся, но хрипло, с натугой. — Вы ж писатель — дайте простор воображению.
– Любопытный у нас с вами разговор завязался, Борис Николаевич, хочется говорить и говорить, точнее, слушать. Приезжайте ко мне… хоть завтра после работы? Или в субботу, а?
– Ладно, в субботу в двенадцать. Вообще-то я в отпуске.
– И давно?
– С понедельника.
– Поедете куда-нибудь отдыхать?
– Нет.
– И чем предполагаете заняться?
– Да вот вас, например, навещать. Довольны?
– Счастлив. С тех пор как я стал сыщиком, у меня появилась уйма друзей.
– То ли ещё будет! — отозвался Борис как-то двусмысленно и мгновенно канул в лесную тьму.
Я громко крикнул:
– Жду вас в субботу в двенадцать! В беседке!
– Ждите!
Засвистев «Тореадор, смелее в бой!..», я двинулся дальше по уже едва заметной, скорее угадываемой, тропинке. Пройдя шагов пятьдесят, резко отскочил в сторону — аж что- то хрястнуло в злосчастной моей руке — и замер в кустах. Тишина. Тишина, будь она неладна! Густая июльская мгла, одна звезда в высоких берёзовых кущах, терпкий ночной холодок и шаги. Наконец-то! Далёкие шаги… ближе, ближе… быстрый лёгкий шаг в светёлке, над погребом… Я почти не дышал, я жил полной жизнью!.. Вот, рядом!.. Кто-то прошёл мимо меня во мраке и скрылся за поворотом тропинки. Я осторожно двинулся следом. Удобнее всего пристукнуть его у кладбищенской ограды, там, где берёзы расступались и было светлее. Кто-то крался впереди, шагах в пятнадцати, не оглядываясь. Как будто высокий, не ниже меня… значит, не Борис?.. Дмитрий Алексеевич или актёр?.. Но ведь не она же! Вдруг захотелось плюнуть на все и скрыться, но я уже знал, что никуда не денусь. Нет, я узнаю все! Слабый просвет во тьме, и дальше плотная чёрная масса — столетние липы над могилами. В светлеющем прогале мелькнул силуэт и слился с кладбищенской тьмою. Уже не скрываясь, я бросился вперёд, раздался крик, дикий, леденящий душу вопль, кто-то прижался к ограде и кричал. Я слегка ударил ребром ладони по горлу, он умолк и обмяк, я рванул его на лунную полянку, он упал ничком. Да что же это такое? Ведь едва дотронулся и… убил? Я перевернул его на спину. Передо мной лежал юный Вертер.
Полтора часа спустя бесшумно, «яко тать в нощи», я подкрался к нашему флигелю. Моё окно открыто. Посвистел, чтоб предупредить народ, полез в окно, кое-как одолел подоконник и рухнул на койку прямо на руку в гипсе. Не удержался и застонал.
– Ванечка! — задушевным шёпотом заорал бухгалтер. — Где ж тебя черти носили? Это ты на кладбище кричал?
– Ну, откопали, Иван Арсеньевич?
– Нет там ничего, — устало отозвался я. — А главное, я рассчитывал поймать убийцу — все сорвалось.