Только один год. Лишь одна ночь (сборник)
Шрифт:
Я отыскиваю адрес Роберта-Яна в самом начале записной книжки. Зачитываю его вслух, откладываю книжку, и вдруг она сама раскрывается на одной из последних страниц. Там какой-то незнакомый почерк, поначалу я думаю, что стал видеть совсем хреново, но потом понимаю, что написано просто не на английском или голландском, а на китайском.
На миг я оказываюсь уже не в больнице, а на лодке, с ней, она рисует в моей записной книжке. Я вспомнил. Она говорила по-китайски. И показала мне иероглиф. Я перелистываю страницу и вижу вот это:
Перевод
Двойное счастье.
Я смотрю на значок в своей записной книжке. Потом вижу увеличенную версию на вывеске. Двойное счастье. Она там?
– Есть ли неподалеку китайский ресторан или магазин? – спрашиваю я.
Секретарь чешет голову карандашом и обращается к коллеге. Они начинают спорить, где лучше поесть.
– Нет, – объясняю я. – Есть не надо. Вот что я ищу, – и показываю им значок в записной книжке.
Они переглядываются.
– Китайский квартал? – спрашиваю я.
– В тринадцатом округе.
– Это где?
– На Левом берегу.
– «Скорая» привезла бы меня оттуда сюда?
– Нет, конечно же.
– Есть еще один, поменьше, в Бельвиле, – говорит другая женщина.
– Это недалеко, в нескольких километрах отсюда, – добавляет первая и объясняет, как добраться до метро.
Я надеваю рюкзак и ухожу.
Но недалеко. Кажется, что он заполнен мокрым цементом. Когда два года назад я уезжал из Голландии, у меня было куда больше вещей. Но тот рюкзак украли, и больше такой огромный я брать не стал. Время шло, рюкзаки становились все меньше, потому что человеку вообще-то не так много нужно. Сейчас у меня лишь сменная одежда, несколько книг, кое-что из туалетных принадлежностей, но теперь уже кажется, что и этого чересчур много. Когда я спускаюсь в метро, рюкзак на каждой ступеньке бьет по спине, и боль пронзает ножом до самой глубины.
– Тебя побили, но не сломали, – сказал доктор Робине перед моим уходом. Я подумал, что это про мой дух, но оказалось, что про ребра.
Спустившись на платформу, я вынул из рюкзака все, кроме паспорта, кошелька, записной книжки и зубной щетки. Когда подойдет поезд, остальное я оставлю здесь. Вес теперь меньше, но мне не легче.
Китайский квартал в Бельвиле начинается сразу у метро. Я пытаюсь найти иероглиф, нарисованный в записной книжке, но вывесок здесь слишком много, и все эти неоновые рисунки не похожи на мягкие линии, которые она нарисовала на бумаге. Я спрашиваю, где найти двойное счастье. Я даже не знаю, что ищу – место, человека, еду, состояние души. Китайцы как будто пугаются меня, никто не отвечает. Я уже начинаю думать, что на самом деле говорю не по-французски, что мне это только кажется. Наконец один седой старик с резной тростью, пристально посмотрев на меня, отвечает.
– От двойного счастья ты очень далеко.
Я уже собираюсь спросить, что он хотел этим сказать, но тут замечаю собственное отражение в витрине магазина: под глазом набухший синяк, на повязке, закрывающей лицо, проступила кровь. И мне становится ясно, что он подразумевал не какое-то конкретное место.
Вдруг я замечаю знакомые буквы. Не иероглиф «двойное счастье», а «SOS» с той таинственной майки,
Я из последних сил нагоняю его. Хлопаю его по плечу, он оборачивается и делает шаг назад. Я показываю на майку, собираясь спросить, что это означает, но тут он сам обращается ко мне на французском:
– Что с тобой произошло?
– Скинхеды, – отвечаю я на английском. Хотя это слово на всех языках звучит одинаково. И добавляю по-французски, что на мне тоже недавно была такая майка.
– А, – говорит он и кивает. – Расисты ненавидят «SOS». У них крайне антифашистские тексты.
Я киваю. Ко мне уже возвращается память о том, почему меня избили, и к майке это имеет мало отношения.
– Ты можешь мне помочь? – спрашиваю я.
– Тебе, мой друг, кажется, нужна медицинская помощь.
Я отрицательно качаю головой. Не это мне нужно.
– А чем помочь? – интересуется он.
– Тут где-то должно быть место с таким иероглифом.
– Что это?
– Двойное счастье.
– А что это такое?
– Я сам точно не знаю.
– Но что именно ты ищешь?
– Может, магазин. Ресторан. Или клуб. Не представляю, честно.
– Да ты, похоже, ни хрена не знаешь.
– Я знаю, что ни хрена не знаю. Это уже кое-что. – Я показываю на огромную шишку на голове. – Мысли все спутались.
Он пристально смотрит на меня.
– Тебе бы к врачу обратиться.
– Уже обращался. – Я тыкаю пальцем в повязку, закрывающую швы на щеке.
– Тебе разве не нужно лежать?
– Потом. Когда найду. Двойное счастье.
– Да почему оно так важно?
Тут я вижу ее, не просто вижу, а ощущаю, чувствую ее нежное дыхание у меня на щеке, когда она прошептала мне что-то вчера ночью прямо перед тем, как я заснул. Я не расслышал. Помню только, что был счастлив. В той белой комнате.
– Лулу, – говорю я.
– А. Девушку. А я к своей иду. – Он достает телефон и набирает сообщение. – Но она может подождать; они постоянно ждут! – Парень дерзко ухмыляется, демонстрируя кривые зубы.
Это точно. Они действительно ждут. Даже когда я не думаю об этом, даже когда исчезаю надолго, девчонки, они ждут. Но мне всегда было плевать.
Мы принимаемся ходить туда-сюда по узким улочкам, в воздухе висит густой запах тушеной требухи. У меня такое ощущение, что мне приходится бежать, чтобы не отставать от этого парня, от такого напряжения у меня опять скручивает живот.
– Дружище, ты не особо хорошо выглядишь, – замечает он, когда меня рвет желчью в сточный желоб. – Точно не хочешь врачу показаться?
Я качаю головой, вытираю губы, глаза.
– Ладно. Может, я тебя к Тоши, своей подружке, отведу? Она работает в этом районе, вдруг она знает, где это двойное счастье.
Я иду за ним, все еще пытаясь высмотреть двойное счастье, что теперь стало еще труднее, поскольку блевота попала в записную книжку, и иероглиф расплылся. К тому же перед глазами пляшут черные пятна, поэтому я даже тротуар едва вижу.