Только позови
Шрифт:
— Не будем загадывать, — сказал он хмуро. — Меня, наверно, отправят на восток.
У входа на территорию госпиталя он оглянулся в последний раз и помахал рукой. Помахав в ответ, она села в машину и захлопнула дверцу. Пока такси не отъехало, Уинч видел сквозь заднее стекло ее бледное лицо. Было что-то такое в наклоне ее головы, что выдавало в ней чувство облегчения. Уинч усмехнулся.
— Ну, так что у нас? — бодро спросил молодой дежурный врач, когда санитар привел Уинча в пункт неотложной помощи.
— Не знаю, — мрачно ответил Уинч, — Наверно, бронхит. Денек — другой придется поваляться. Но мне нужно поговорить
Врач пощупал пульс и пристально посмотрел на Уинча.
— В Люксор, штат Теннесси. Документы уже готовы.
Врач приподнял у него рубашку и стетоскопом прослушал сердце и легкие.
— Черта с два, бронхит! У вас приступ гиперемии, сержант. Острая сердечная недостаточность. Никуда вам ехать нельзя.
— Сердечная недостаточность?
— И легкие полны воды. Захлебнуться можно.
— Мне надо в Теннесси, — упрямо твердил Уинч. — Хоггенбек в курсе.
— Постельный режим и мочегонная диета. Надо же, сердце с футбольный мяч раздуло. Ехать пока никуда нельзя.
Уинч закрыл глаза. У него не было сил спорить.
Книга вторая. Госпиталь
Глава восьмая
Госпиталь располагался на восточной окраине. Западной окраины в Люксоре не было. Город начали застраивать в 1820 году на крутом обрывистом берегу Миссисипи, имеющей в этом месте ширину в добрую милю, и современный деловой и торговый центр Люксора притиснулся к самой реке. Миссисипи мешала городу расти на запад. Когда подъезжаешь к нему на поезде по равнинам Арканзаса, то кварталы нижнего города сливаются в одну высокую каменную волну, вздымающуюся к небу. На длинном мосту, перекинутом через реку, состав замедляет ход, перестук колес делается реже, и в изломанной линии высоченных зданий глаз угадывает соблазны большого города. Там — женщины. Там — гостиницы, рестораны, бары. Их чувствовали даже тяжелые. Но еще острее те, кому предстояло пройти здесь курс лечения.
Переезд занял почти пять дней вместо трех. От самого Рино народ начал томиться от усталости и ожидания. Поезд останавливался только там, где сгружали раненых. В Канзас-Сити эшелон разбили на два. Один следовал на восток, в Сент-Луис, и к северу, в Чикаго. Другой шел к югу через Форт-Скотт в Спрингфилд, оттуда в Люксор и дальше, в Атланту.
Каждую неделю тем же примерно маршрутом один за другим шли эшелоны. Страшно подумать, какая же требовалась работа, чтобы обеспечить движение таких поездов по всей стране.
Бобби Прелл держался только благодаря силе воли. Стиснув зубы, не издавая ни звука или плотно зажмурив глаза, когда знал, что рядом никого нет. И еще благодаря бесстыдному самообману. Он говорил себе, что скоро, очень скоро они прибудут на место, и он вздохнет спокойнее, и прекратится эта проклятая боль в перебитых ногах. Говорил — и не верил ни единому своему слову. В эти дни до него внезапно дошло, что даже если он и спасет себе ноги, то боль все равно не прекратится. Она будет с ним, как верный спутник, всю оставшуюся жизнь. Об этом не хотелось думать, потому что это означало, что хочешь не хочешь, а жизнь прошла, во всяком случае, та деятельная, здоровая жизнь, которую он знал прежде. Жизнь просто остановилась, как старые дедовы часы, когда он сбегал с той высоты у Мунды по скользкой
Когда пришел санитар и сказал, что они подъезжают к Люксору, что осталось совсем недолго, Прелл не знал, радоваться ему или горевать.
Лэндерс, ехавший на восемь вагонов ближе к голове состава, почувствовал, как, миновав мост, поезд сбавляет ход. Он успел заметить внизу знаменитую люксорскую набережную с огромным бетонным скосом, уходящим вдаль. Потом поезд нырнул куда-то вниз и вбок, на захламленные подъездные пути к главному вокзалу. Вдоль всего перрона стояли санитары с носилками, чины из госпиталя, шоферы, а также женщины из Красного Креста в серых форменных платьях. Для ходячих на этот раз были приготовлены военные грузовики. Лэндерс попал в списки ходячих. Полторы дюжины грузовиков и машин «скорой помощи» вытянулись в одну колонну, оставив позади мрачные станционные постройки.
Лэндерс стоял, держась за бортовые скобы, зажав под мышками костыли, и смотрел, как проплывает мимо залитый летним солнечным светом богатый чистый американский город, и не знал, то ли он счастлив, то ли зол, то ли ему просто завидно. С тротуаров им махали благополучные, по-летнему одетые мужчины и женщины. Какая-то шикарная длинноволосая блондинка остановилась с двумя подружками и, сцепив руки над головой, так повела бедрами, что набившиеся в грузовик мужики в дрянных темно — вишневых халатах загикали и засвистели от удовольствия. Лэндерсу хотелось удушить ее на месте.
Колонна выехала из делового центра, пошли широкие, просторные улицы, обсаженные высокими раскидистыми деревьями. Отступя от проезжей части, за густыми вязами, дубами и кленами прятались дома. Они проехали мимо каких-то лавчонок, около них в пыли на перевернутых ящиках из-под кока — колы примостились в тенечке старики. Проехали большой городской парк с площадками для гольфа: по дорожкам двигались мужчины без пиджаков, за ними негры с набором клюшек. Потом показались кирпичные здания госпиталя, и Лэндерс стал разглядывать, каков же он, его новый дом на ближайшие несколько месяцев.
Он отпугивал своей унылой новизной. Два самых старых здания — административное и общественное — поставили от силы два года назад. Вокруг них, бесконечно повторяясь, располагались однотипные корпуса отделений, и чем дальше они отстояли, тем выглядели новее и уродливее. Каждое отделение размещалось в двухэтажном кирпичном здании. Они соединялись между собой и с центральными зданиями крытыми переходами. От такого размаха становилось не по себе.
На дальнем краю виднелись еще два строящихся корпуса. Выровненные, присыпанные слоем перемешанной с мусором земли, площадки были утыканы кое — где чахлыми деревцами, а жалкие островки жиденькой травы должны были изображать лужайки.