Толкование на Евангелие от Иоанна
Шрифт:
1. Много тщательности надобно нам, возлюбленные, иметь во всем. Ведь самый строгий отчет мы дадим и в словах, и в делах наших. Дела наши не оканчиваются настоящею жизнию, а еще другая жизнь встретит нас, и мы предстанем Страшному судилищу. Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, говорит Павел, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2 Кор. 5, 10). Будем же всегда помышлять об этом судилище, и таким образом мы сможем постоянно пребывать в добродетели. Как отвергающий от души своей мысль об этом дне несется в пропасть, подобно коню, сбросившему удила, – оскверняются бо, говорит Писание, путие его на всяко время, и, указывая причину этого, прибавляет: отьемлются судбы Твоя от лица его (Пс. 9, 26), – так постоянно имеющий в себе этот страх проводит жизнь целомудренно: помни, говорит Писание, последняя твоя, и во веки не согрешиши. Тот, кто прощает нам грехи ныне, тогда воссядет на судилище. Умерший ради нас снова явится – судить весь род человеческий: второе, говорит Писание, без греха явится, ждущим Его во спасение (Евр. 9, 28). Потому-то и здесь Он сказал: Отец не судит никомуже, но суд весь даде Сынови, да еси чтут Сына, якоже чтут Отца. Итак, не следует ли, скажут, назвать Его и Отцом? Никак. Он для того и сказал: Сына, чтобы мы чтили Его, остающегося Сыном, также как Отец; а кто называет Его Отцом, тот уже не чтит Сына, как Отца, но смешивает их. Так как люди побуждаются не столько благодеяниями, сколько наказаниями, то Он и говорит здесь так грозно, чтобы по крайней мере страх понудил их чтить Его. А когда говорит: весь суд, выражает этим то, что и Он властен и наказывать, и награждать, делать то и другое, как Ему угодно. Выражение же: даде употреблено для того, чтобы ты не почитал Его нерожденным и не думал, будто есть два Отца. Все, что есть в Отце, это же есть и в Сыне, только Он рожден и остается Сыном. А чтобы убедиться, что выражение: даде здесь равносильно выражению родил, выслушай изъяснение этого из другого места: якоже, говорит Он, Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе (ст. 26). Что же? Неужели Отец прежде родил Его, а потом уже дал Ему жизнь? Ведь дающий дает что-либо тому, кто уже существует. Так уже не был ли рожден Он без жизни? Но этого и бесы не могут подумать, потому что это не только нечестиво, но и безумно. Потому как выражение: даде живот означает, что Он родил Его жизнию, так и слова: даде суд значат, что Он родил Его судиею. Чтобы ты, слыша, что Сын имеет виновником Отца, не подумал, будто Сын имеет различествующее от Отца существо и достоинством ниже Его, вот Он Сам грядет судить тебя, доказывая и этим Свое равенство. Тот, Кто имеет власть наказывать и награждать, кого хочет, Тот, конечно, обладает такою же силою, как и Отец. А иначе, если бы Сын уже по рождении Своем, впоследствии, получил эту честь, то можно бы спросить, по какому же поводу Он почтен так впоследствии? Каким преуспеянием Он достиг того, что получил такое достоинство и возведен в такой сан? Не стыдно ли вам – так дерзко приписывать эти человеческие и унизительные свойства Существу бессмертному, не имеющему ничего превзошедшего во времени? Для чего же, скажете вы, Он так говорит о Себе? Для того, чтобы сказанное было удобоприемлемо и проложило путь к высшим понятиям. Для того Он и смешивает в Своих словах и то, и другое (и возвышенное, и уничиженное), и смотри – как; кстати, рассмотрим это сначала. Он сказал: Отец Мой делает, и Аз делаю, показывая этим Свое равенство и равночестность с Отцом; но иудеи искаху Его убиты. Что же Он после этого делает? Он смягчает выражения, но мысли удерживает те же самые и говорит: не может Сын творити о Себе ничесоже. Затем опять возвышает слово: яже бо Отец творит, сия и Сын такожде творит; опять говорит смиренно: Отец бо любит Сына и вся показует Ему, яже Сам творит; и больша сих покажет Ему, снова возвышенно: якоже бо Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихжехощет, живит; и опять смиренно и вместе возвышенно:
2. Поэтому мы можем сказать, что смиренные выражения Христа о Себе имеют справедливую и достойную Бога причину, именно: снисхождение к нам, намерение научить нас смирению, и чрез это – устроение нашего спасения, что Он и Сам изъясняет в другом месте, когда говорит: сия глаголю, да вы спасени будете (ст. 34). Именно, когда Он прибегнул к свидетельству Иоанна, оставив собственное, что могло казаться недостойным Его величия, – то, приводя причину такого уничижения в словах, Он и сказал: сия глаголю, да вы спасени будете. А вы, утверждающие, будто Он не имеет одинаковой с Родившим Его власти и силы, что скажете, когда услышите собственные Его слова, которыми Он выражает равенство силы, власти и славы с Отцом? Почему Он требует Себе равной с Ним чести, если Он, как вы говорите, гораздо ниже Отца? А Он еще, не останавливаясь на этих словах, присовокупляет: иже не чтит Сына, не чтит Отца, пославшаго Его (ст. 23). Видишь, как честь Сына соединена с честию Отца? Что же из этого, скажете вы? Это относится и к Апостолам: иже вас приемлет, говорит Он, Мене приемлет (Мф. 10, 40). Но там Он говорит так потому, что все, касающееся рабов Его, усвояет Себе Самому; а здесь потому, что Ему принадлежит одно существо и одна слава с Отцом. Да притом об Апостолах Он не говорит: да чтут их. И хорошо Он говорит: иже не чтит Сына, не чтит Отца. Если где два царя и бесчестят одного из них, то этим и другому наносится бесчестие, особенно если оскорбляемый есть сын царский; оскорбляется царь и тогда, когда оскорблен его оруженосец, но не так и не непосредственно; а здесь он оскорбляется сам по себе. Потому Христос и предупреждает словами: да еси чтут Сына, якоже чтут Отца, чтобы затем, когда скажет: иже не чтит Сына, не чтит Отца, ты разумел одну и ту же честь. Не просто говорит: иже не чтит, но: иже не чтит так, как я сказал, не чтит Отца. Но каким образом, скажешь, Посылающий и Посылаемый могут быть одного и того же существа? Опять ты переносишь слово на человеческие отношения и не разумеешь, что все это говорится только для того, чтобы мы и Виновника познали, и не впали в недуг Савелия [42] , чтобы и немощь иудеев уврачевалась таким образом, и они уже не почитали Его противником Богу; ведь они и говорили: Он не от Бога, Он не пришел от Бога. А к уничтожению такой мысли способствовали не столько возвышенные, сколько уничиженные слова Его: вот поэтому Он часто в разных местах и говорил, что Он послан, – не с тем, чтобы ты принимал такое слово за выражение умаления Его (пред Отцом), но чтобы заградить уста иудеев. Поэтому Он и обращается часто к Отцу, выражая между тем и собственную власть. А если бы Он все говорил о Себе сообразно с собственным Божественным достоинством, то они не принимали бы слов Его, так как и за немногие подобные выражения гнали Его и часто хотели побить камнями. С другой стороны, если бы, применяясь к ним, Он говорил о Себе только смиренно, то впоследствии это послужило бы многим во вред. Таким образом, Он перемешивает и разнообразит Свое учение о Себе и смиренными выражениями, как я сказал, заграждает уста их, а словами, сообразными с достоинством Его, удаляет здравомыслящих от уничиженного понимания выражений Его и показывает, что такое понимание вовсе не приличествует Ему. Быть посланным – это выражает перемену места, а Бог вездесущ. Для чего же Он говорит о себе: послан? Он употребляет чувственное выражение, чтобы показать Свое единомыслие с Отцом. К той же цели направляет Он и последующие слова: аминь, аминь глаголю вам, яко слушаяй словесе Моего и веруяй Пославшему Мя имать живот вечный (ст. 24). Видишь, как часто Он повторяет одно и то же, чтобы исправить мнение иудеев, чтобы и этими и последующими словами, и страхом, и обетованием благ победить упорство против Него, – как много и здесь опять нисходит в выражениях о Себе? Не говорит: слушаяй словес Моих и веруяй Мне; они почли бы это гордостию и крайним тщеславием в словах, потому что если спустя уже долгое время, после бесчисленных чудес, они приписывали Ему надменность, когда Он говорил таким образом, то тем более в настоящем случае. Так они говорили Ему впоследствии: Авраам умре и пророцы, и Ты глаголеши: аще кто слово Мое соблюдет, смерти не имать вкусити во веки (8, 52). Итак, чтобы и теперь они не пришли в ярость, Он вот что говорит: слушаяй словесе Моего и веруяй Пославшему Мя имать живот вечный. От этого слово его немало делалось удобоприемлемым для них, то есть – от вразумления, что слушающие Его веруют Отцу. Охотно приняв это, они уже удобнее могли принять и прочее. Таким образом, употребляя уничиженные слова о Себе, Он приготовляет и пролагает путь к понятиям высшим. Затем, сказав: имать живот вечный, Он присовокупляет: и на суд не приидет, но прейдет от смерти в живот (ст. 24). Так двумя замечаниями Он располагает к принятию Своего учения – тем, что чрез Него веруют Отцу, и тем, что верующий сподобится великих благ. А слова: на суд не приидет означают: не подлежит наказанию. И смерть разумеется здесь не временная, но вечная, равно как и жизнь – бессмертная. Аминь, аминь глаголю вам, яко грядет час, и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия и услышавше оживут (ст. 25). Слова Свои Он подтверждает доказательством отдел. Когда Он говорил: якоже Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихже хощет, живит, – то, чтобы это не показалось тщеславием и надменностью, Он представляет и от дел доказательства Своих слов, и говорит: грядет час, потом, чтобы не предполагал ты здесь отдаленного времени, присовокупляет: и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия и услышавше оживут. Видишь ли здесь самостоятельность и власть неизреченную? Как будет во время воскресения, говорит, так и ныне. Тогда, услышав повелевающий глас, мы восстанем, потому что сказано: в повелении Божи и мертвый воскреснут (см.: 1 Сол. 4, 16). А откуда видно, может быть спросит кто-нибудь, что сказанное не есть одно тщеславие? Из прибавленных Им слов: и ныне есть. Если бы Он возвещал только о будущем времени, то учение Его могло бы быть для иудеев подозрительно, но Он представляет на то и доказательство. Еще во время Моего пребывания с вами, говорит Он, это сбудется. Если бы Он не мог сделать этого, то и не обещал бы на такое время, чтобы, в противном случае, обещание не подвергло Его еще большему посмеянию. Потом прилагает и объяснительный довод к словам Своим, говоря: якоже бо Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе (ст. 26).
42
Савелий (III в.) – еретик. – Ред.
3. Видишь ли, какое здесь равенство открывается, с тем только различием, что один – Отец, а другой – Сын? Слово: даде одно только и выражает различие, а во всем прочем показывается равенство и единение. А отсюда ясно, что Он делает все с такою же властию и силою, с какою Отец, и ни от кого иного не заимствует Своей силы. Он так же имеет жизнь в Себе, как и Отец. Потому и далее тотчас присовокупляет такие слова, из которых можем уразуметь и предыдущие. Какие же именно? И область даде Ему и суд творити (ст. 27). Но для чего Он так часто повторяет о воскресении и суде? Якоже, говорит, Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихже хощет, живит. Опять: Отец не судит никомуже, но суд весь даде Сынови. И еще: якоже Отец имать живот в Себе, тако даде и Сыновы жывот ыметы в Себе. Также: услышат глас Сына Божыя ы услышавше ожывут. И здесь опять: и область даде Ему ы суд творыты. Для чего же Он так часто касается этих предметов, то есть суда, жизни и воскресения? Потому, что это больше всего может подействовать и на самого несговорчивого слушателя. Кто убежден, что воскреснет и даст тогда отчет во грехах своих, тот, хотя бы и не видел никакого другого знамения, по одному этому убеждению скоро обратится и постарается умилостивить Судию своего. Яко Сын Человечь есть, не дывытеся сему (ст. 27, 28). Павел Самосатский не так читает это место, а – как? Область даде Ему суд творыты, яко Сын Человечь есть. Но такое чтение не имеет никакой последовательности. Он не потому получил суд, что Он человек; иначе, что препятствовало бы и всем людям быть судьями? Но потому Он есть Судия, что Он – Сын неизреченного Существа. Поэтому и надобно читать так: яко Сын Человечь есть, не дывытеся сему. Так как слушателям могли казаться слова Его не совместными, потому что они почитали Его не более как простым человеком, а между тем слова Его были выше человека, даже выше Ангела, и только одному Богу могли быть свойственны, то, разрешая такое недоумение, Он и присовокупляет: не дывытеся, яко Сын Человечь есть: яко грядет час, в оньже всы, сущыы во гробех, услышат глас Его, ы ызыдут сотворшыы благая в воскрешеные жывота, а сотворшыы злая в воскрешеные суда (см.: ст. 28–29). Но почему Он не сказал так: «не дивитеся, яко Сын Человечь есть; Он есть вместе и Сын Божий», – а упомянул о воскресении? Он уже высказал это выше: услышат глас Сына Божыя. А что здесь умолчал об этом, не удивляйся. Говоря о таком деле, которое свойственно Богу, этим самым дает слушателям основание заключать, что Он есть и Бог, и Сын Божий. Если бы Он часто повторял это, то слушателям это надоело бы, а доказывая то же самое чудными делами, Он делал учение Свое не столь ненавистным. Так и те, которые составляют умозаключения, положив известные основания, твердо доказывающие искомую истину, часто не выводят из них заключения, а, чтобы более убедить в том слушателя и одержать более блистательную победу, предоставляют самому противнику вывести надлежащее заключение, так что присутствующие при этом тем более соглашаются с ними, когда противники произносят суд против самих себя. Далее Христос, упоминая о воскресении относительно Лазаря, умолчал о суде, – потому что не для суда воскрес Лазарь; а говоря о всеобщем Воскресении, присовокупил и то, что сотворшии благая изыдут в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда. Подобным образом Иоанн убеждал слушателей напоминанием о суде и тем, что иже не верует в Сына, не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем (3, 36). Так и Сам Христос говорил Никодиму: веруяй в Сына не будет осужден, а не веруяй уже осужден есть (3, 18). Так и здесь Он упоминает о суде и наказании за злые дела. Выше Он сказал: слушаяй словесе Моего и веруяй Пославшему Мя на суд не приидет; а чтобы кто не подумал, будто это одно достаточно для спасения, Он касается и дел жизни и говорит: сотворшии благая изыдут в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда. Но так как Он сказал, что Ему даст отчет вся вселенная и все воскреснут по гласу Его, – дело новое и необычайное, которому и ныне еще многие не верят, даже из людей по видимому верующих, не говоря уже о тогдашних иудеях, – то послушай, как Он это объясняет, снисходя опять к немощи слушателей. Не могу, говорит, Аз о Себе творити ничесоже. Якоже слышу, сужду, и суд Мой праведен есть, яко не ищу воли Моея, но воли пославшаго Мя Отца (ст. 30). Немалое уже доказательство воскресения Он дал и в том, что исцелил расслабленного; поэтому и не прежде стал говорить о воскресении, как совершив исцеление, – такое дело, которое было не слишком далеко от воскресения. Также и о суде намекнул тогда, сказав после исцеления тела: се, здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет (5, 14). Но Он предвозвещает здесь вместе о воскресении и Лазаря, и всей вселенной; а предрекая о двух этих воскресениях, о Лазаревом, имевшем вскоре совершиться, и о всеобщем, имевшем быть впоследствии, спустя долгое время, Он уверяет в первом исцелением расслабленного и самою близостию этого события, когда говорит: грядет час, и ныне есть, а в истине последнего убеждает воскресением Лазаря, как бы представляя пред глаза еще несбывшееся посредством уже случившегося. Видно, что так Он и во всех случаях делал, то есть соединял вместе два или три предсказания и чрез исполнение одного удостоверял в других, будущих событиях.
4. Впрочем, сказав и сделав столь великие дела, Он тем еще не довольствуется; но, так как слушатели Его были еще слишком немощны, Он и последующими словами сокрушает их упорство, говоря так: не могу Аз о Себе творити ничесоже. Якоже слышу, сужду, и суд Мой праведен есть, яко не ищу воли Моея, но воли пославшаго Мя Отца. Слова эти могли и казаться странными и несогласными с пророками, которые говорили, что Бог есть Судия всей земли, то есть рода человеческого (так Давид повсюду проповедует, говоря: Господь судит людем правостию (см.: Пс. 95, 10), и еще: Бог судитель праведен, и крепок, и долготерпелив (7, 12); также и все другие пророки и Моисей; а Христос говорил: Отец не судит никому же, но суд весь даде Сынови); итак, это могло смутить тогдашнего слушателя – иудея и внушить опять мысль, что Он – богопротивник; поэтому Он здесь весьма снисходит в слове о Себе, настолько, насколько требовала немощь иудеев, чтобы совершенно искоренить такое пагубное мнение, и говорит: не могу Аз о Себе творити ничесоже, то есть ничего странного, богопротивного, такого, чего не хочет Он, вы не увидите в Моих делах и не услышите в словах. Как прежде, сказав: яко Сын Человечь есть, Он тем показывал, что они считали Его простым человеком, так и здесь присовокупляет подобные слова. Как выше Он говорил: еже вемы, глаголем, и еже видехом, свидетельствуем (3, 11), и евангелист Иоанн: еже виде и слыша, сие свидетельствует; и свидетельства Его никтоже приемлет (3, 32), и в том и в другом месте разумея ведение точное, а не просто одно слышание и видение; так и здесь, говоря о слышании, выражает только то, что Он не может желать ничего иного, кроме того, чего хочет Отец. Только Он не сказал этого так ясно (потому что они, услышав это прямо, не стерпели бы), но – как? Весьма смиренно и по-человечески: якоже слышу, сужду. Он не говорит также здесь о научении, не сказал: якоже научаюсь, но: якоже слышу, и не потому говорит так, будто бы нуждался в слушании, – Он не только не имеет нужды учиться, но и слушать, – но выражает этим единомыслие (с Отцом) и тожество суда. Таким образом, слова Его означают следующее: Я так сужу, как бы и Сам Отец судил. Затем присовокупляет: и суд Мой праведен есть, яко не ищу воли Моея, но воли пославшаго Мя Отца. Что Ты говоришь? Стало быть, Ты имеешь волю, отличную от воли Отца? А в другом месте Ты сказал: якоже Аз и Ты едино есмы; и еще, говоря о единстве воли и единомыслии: да и тии в Нас едино будут (17, 22, 21), то есть верою в Нас. Видишь ли, как то, что кажется наиболее уничиженным, скрывает в себе высокий смысл? А этим Он дает разуметь вот что: не иная есть воля Отца и иная у Меня; но как одной душе принадлежит и одно хотение, так и у Меня с Отцом. Не удивляйся, что Он говорит о таком единении с Отцом. Павел употребляет такой же пример и относительно Духа, когда говорит: кто весть от человек, яже в человеце, точию дух человека, живущий в нем? Такожде и Божия никтоже весть, точию Дух Божий (1 Кор. 2, 11). Итак, Он говорит только вот что: нет у Меня хотения иного, отдельного от Отца, но чего Отец хочет, того и Я, и чего Я хочу, того и Он. Потому как Отцу никто не может противоречить, когда Он судит, так и Мне; суд тем и другим произносится с одною и тою же мыслию. А что Он беседует об этом человекообразно, и этому не удивляйся: ведь иудеи еще считали Его простым человеком. Поэтому в подобных случаях надобно обращать внимание не только на слова Его, но иметь в виду и понятия слушателей, и принимать слова Его как приспособление к их понятиям; иначе может произойти много нелепых последствий. Вот смотри, – Он говорит: не ищу воли Моея; следовательно (можно бы подумать), у Него воля иная (чем у Отца) и притом гораздо несовершеннее, и не только несовершенна, но и не столь благотворна, так как, если бы она была спасительна и согласна с волею Отца, то почему Ты не ищешь ее? Люди по справедливости могли бы говорить это, потому что они имеют много желаний, не согласных с волею Божией; а почему это говоришь Ты, во всем равный Отцу? Такие слова, можно сказать, несвойственны даже человеку совершенному и распявшему самого себя. Если Павел так сочетал волю свою с волею Божиею, что сказал: живу не ктому аз, но живет во мне Христос (Тал. 2, 20), то как Владыка всяческих мог сказать: не ищу воли Моея, но воли Пославшаго Мя, как будто они различны? Итак, что же означают слова Его? Он ведет речь по-человечески и приспособляется к понятиям слушателей. Как в предыдущей беседе Он употреблял выражения то богоприличные, то человекообразные, так и здесь делает то же самое и говорит как человек: суд Мой праведен есть. А откуда это видно? Яко не ищу воли Моея, но воли Пославшаго Мя. Как между людьми тот, кто чужд самолюбия, не может быть обвиняем в неправости суда, так и Меня ныне вы не можете упрекать в этом; кто хочет делать по-своему, того справедливо могут подозревать другие, что он по этой причине нарушает справедливость; а кто не имеет в виду своей воли, тот какую может иметь причину судить несправедливо? Таким же образом рассуждайте и относительно Меня, потому что если бы Я говорил, что Я не от Отца послан и славу дел Своих не относил к Нему, то, может быть, кто-нибудь из вас и справедливо подозревал бы, что желаю только Себя Самого прославить и говорю не истину. Если же дела Мои Я вменяю и усвояю другому, то почему и по какому побуждению вы стали бы наводить подозрение на слова Мои? Видишь, к чему Он приводит слово и как доказывает правость Своего суда? – Тем, что и всякий другой стал бы говорить в свою защиту. Видишь, как ясно становится то, что я часто говорил? Что же такое я говорил? То, что крайнее смирение в словах, оно-то наиболее и внушает людям здравомыслящим не уничижать смысла изречений так, как по первому взгляду представляется, а в разумении их восходить на высоту заключающихся в них мыслей. Таким образом, это смирение в словах мало-помалу и удобно, и пресмыкающихся долу возвышает горе. Итак, имея все это в виду, не будем, убеждаю вас, оставлять без внимания изречения, но будем тщательно исследовать всё и везде обращать внимание на причину сказанного. Не будем думать, что для нас достаточным извинением может служить наше незнание и простота; Христос заповедал нам быть не только простыми, но и мудрыми. Поэтому с простотою позаботимся соединить и благоразумие, как в учении, так и в делах жизни; будем судить сами себя здесь, да не с миром тогда осудимся. И в отношении к рабам своим будем такими, каким желаем иметь к себе самим Господа нашего. Остави нам, говорим мы, долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим (Мф. 6, 12). Знаю, что оскорбленная душа нелегко переносит оскорбления; но если подумаем, что прощением обиды мы делаем добро не столько оскорбившему, сколько себе самим, то легко извергнем из себя яд гнева. И тот, кто не простил должнику своему ста динариев, обидел не собрата своего, но себя самого сделал должником тысячи талантов, которые прежде были прощены ему Таким образом, когда мы не прощаем другим, то не прощаем самим себе. Будем же не Богу только говорить: не помяни согрешений наших, но и самому себе пусть каждый говорит: да не помянем согрешений собратий наших против нас. Ты сам первый судия твоим делам, а потом уже судит их Бог. Ты пишешь себе закон прощения и наказания и изрекаешь себе приговор того или другого; таким образом, от тебя зависит – помянет ли или не помянет Бог грехи твои. Потому и Павел заповедует прощать, аще кто на кого имать поречение (Кол. 3, 13), да и не просто прощать, а так, чтобы и следов (гнева) не оставалось. И Христос не только не поставил на вид грехи наши, но и не воспомянул о том, что мы согрешили, и не сказал: ты согрешил в том и в том, а простил и уничтожил рукописание, не вменив нам преступлений, как изъяснил это Павел (см.: Кол. 2, 14). Так будем поступать и мы, и изгладим всё из нашей памяти; разве что-либо доброе сделано оскорбившим нас – это одно и будем помнить. А если он сделал что-нибудь оскорбительное и враждебное, то оставим это и изгладим из памяти, так чтобы не осталось и следов. Если же от него не было нам ничего доброго, то тем больше нам награды, больше хвалы, если мы прощаем. Иные изглаждают грехи свои бдениями, лежанием на земле и бесчисленными подвигами; а ты можешь уничтожить все согрешения свои гораздо более легким способом – непамятованием зла. Для чего же ты поднимаешь меч на самого себя, подобно беснующимся и сумасшедшим, и лишаешь себя будущей жизни, тогда как надобно всеми способами достигать ее? Если настоящая жизнь так вожделенна, то что сказать о той, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания? Там уже не надобно ни бояться смерти, ни опасаться потери тамошних благ. Блаженны, и преблаженны, и многократно блаженны те, которые сподобились этого блаженного жребия; напротив, несчастны, и пренесчастны, и неисчетно несчастны те, которые сами себя лишают блаженства. Да что же, скажут, может доставить нам такую жизнь? Послушай, как Сам Судия беседовал об этом с одним юношею. Когда юноша спросил: что благо сотворю, да имам живот вечный? (Мф. 19, 16), – тогда Христос, напомнив о заповедях закона, остановился на любви к ближним. И, может быть, теперь кто-нибудь из слушателей, подобно тому богачу, скажет: и мы все то сохранили: не крали, не убивали, не любодействовали. Но того еще не можешь ты сказать, что ты и ближнего возлюбил, как должно любить. Ты, например, или позавидовал кому-нибудь, или позлословил, или не помог обиженному, или не поделился собственностию, а следовательно, и не возлюбил ближнего. Но Христос заповедал не это только, а и еще нечто другое. Что же такое? Продаждь, говорит, имение твое и даждь нищим; и гряди в след Мене (Мф. 19, 21). Последованием называет Он подражание Ему в делах. Чему же мы научаемся отсюда? Во-первых, тому, что не имеющему всего этого невозможно достигнуть преимуществ будущего жребия. Когда юноша сказал, что он сделал все, тогда Христос, как бы недоставало еще чего-то важного для полного совершенства, говорит ему: аще хощеши совершен быти, продаждь имение твое и даждь нищим; и гряди в след Мене. Итак, во-первых, этому мы должны научиться. Во-вторых, видим, что юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве; ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, презирал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего? Значит и то (что исполнил заповеди) он говорил несправедливо. Итак, будем исполнять то и другое; постараемся расходовать наше имущество так, чтобы приобрести Небо. Если иной за житейское величие часто отдает все свое имущество, величие, которое останется здесь и даже не может продолжаться немного времени, так как многие еще задолго до смерти лишались власти, другие за нее платили иногда самою жизнию, и все же, несмотря на это, жертвуют за нее всем, – если, говорю, ради этого люди так много делают, то можно ли быть несчастнее нас, для славы нескончаемой и неотъемлемой не уделяющих даже малости, не желающих отдать и того, что чрез немного времени должны же будем здесь оставить? Какое безумие – не хотел добровольно отдать и взять с собою то, чего можем лишиться против воли? Ведь если бы нас вели на смерть, а потом предложили избавиться от смерти ценою всего нашего имущества, мы, конечно, почли бы это за милость; а теперь, когда мы увлекаемся по пути в геенну и могли бы избавиться от нее, пожертвовав половину имения, мы соглашаемся лучше подвергнуться мучению и хотим удержать у себя то, что нам не принадлежит, и таким образом теряем истинно нам принадлежащее. Какое же оправдание будем мы иметь, какое прощение, если нам проложен столь удобный путь к жизни, а мы носимся по стремнинам, идем путем бесплодным, лишая себя всего и здесь, и там, тогда как могли бы верно приобрести всё и там, и здесь? Так если не прежде, то по крайней мере теперь образумимся и, пришедши в себя самих, будем употреблять настоящие блага как следует, чтобы удобнее получить и будущие, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.
Беседа XL
Изъяснение 5, 31–32. Простое и удовлетворительное объяснение текста, казавшегося сначала трудным. – Свидетельство Иоанна в пользу Иисуса Христа и свидетельство дела Иисуса Христа. – Свидетельство Бога Отца. – Нужно бороться с еретиками с помощью Священного Писания. – Любостяжание есть корень всех зол. – Нельзя служить двум господам – Богу и мамоне. – Как нужно творить милостыню. – Суровость будущего суда над теми, кто были бесчеловечны и жестоки к бедным.
1. Если кто несведущий станет рыть землю, содержащую в себе металлы, то золота не добудет, а только, перемешав все без разбора, понесет труд бесполезный и даже во вред себе. Так и не знающие порядка мыслей в Божественном Писании, не вникающие в его особенности и законы, а все невнимательно и безразлично пробегающие, смешивая золото с землею, никогда не найдут скрытого в нем сокровища. Это говорю я теперь потому, что предстоящее место (Писания) заключает в себе много золота, но оно незаметно, а прикрыто снаружи большою неясностию. Поэтому надобно раскапывать и расчищать это место, чтобы дойти до истинного его смысла. Кто с первого раза не смутится, слыша слова Христовы: аще Аз свидетельствую о Мне, свидетельство Мое несть истинно? Мы видим, что Он многократно свидетельствовал о Самом Себе; так, беседуя с женою самарянкою, Он говорил: Аз есмь, глаголяй с тобою (4, 26); и слепому также сказал: глаголяй с тобою Той есть (9, 37); и иудеев обличал: вы глаголете, яко хулу глаголеши, зане рех: Сын Божий есмь (10, 36); и во многих других местах Он так делает. Если же все это неправда, то какая останется нам надежда спасения? Где мы найдем истину, если сама Истина говорит: свидетельство Мое несть истинно? И не это только противоречие здесь представляется, а еще и другое, не меньшее. Он говорит далее: аще Аз свидетельствую о Себе, истинно есть свидетельство Мое (8, 14). Что же, скажешь, нам принять? Которое из этих двух изречений считать не истинным? Если мы примем эти слова просто так, как они сказаны, не обращая внимания ни на лицо, ни на причину, ни на что другое, – в таком случае и то и другое будет ложно. Если вообще свидетельство Его не истинно, то и эти самые слова не истинны, – не только последние, но и первые. Что же означают эти изречения? Много внимательности нужно нам иметь или, лучше, благодати Божией, чтобы не останавливаться на одних словах: потому и еретики заблуждаются, что не обращают внимания ни на цель говорящего, ни на свойства слушателей. Итак, если мы не вникаем в это, а также и в другие обстоятельства, как то: время, место, дух слушателя, то может произойти много нелепостей. Что же означают слова Христовы? Иудеи намеревались возразить Ему: Ты о Себе Сам свидетельствуешь свидетельство Твое несть истинно (8, 13); а Он, предупреждая их, и сказал это, как бы так говоря: вы, конечно, скажете Мне: мы не веруем Тебе потому, что между людьми никто, свидетельствующий о самом себе, никогда не заслуживает веры. Потому выражение: свидетельство Мое несть истинно надобно разуметь не просто, а приспособительно к понятию иудеев, то есть: для вас не истинно. Таким образом, Он сказал эти слова не вопреки достоинству Своему, а приспособительно к их мнению. Итак, когда Он говорит: свидетельство Мое несть истинно, – этим обличает их мысли и преднамеренное с их стороны возражение Ему; а когда говорит: аще Аз свидетельствую о Себе, истинно есть свидетельство Мое, – этим показывает самую сущность дела, то есть что Его, как Бога, следует почитать достойным веры и тогда, как Он говорит о Самом Себе. Пред этим Он говорил о Воскресении мертвых и Суде, – о том, что верующий в Него не подлежит Суду, но прейдет в живот, что Он воссядет некогда на Суд, чтобы потребовать от всех ответа, и что Он имеет единую с Отцом власть и силу; теперь, намереваясь снова подтвердить все это и еще иным образом, Он по необходимости предварительно выставляет на вид их возражение. Я сказал, говорит, что, якоже Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихже хощет, живит; Я сказал, что Отец не судит никомуже, но суд весь даде Сынови; сказал: да еси чтут Сына, якоже чтут Отца. И иже не чтит Сына, не чтит и Отца; сказал, что слушаяй словесе Моего и веруяй, неузрит смерти, но прейдет от смерти в живот; Я сказал, что глас Мой воскресит мертвых, – одних ныне, а других впоследствии времени; сказал, что Я истребую от всех отчета во грехах, что буду судить праведно и вознагражу делающих добро. Так как все это было высказано, и все это очень важно, но ясного доказательства для иудеев еще не было дано, а только сказано прикровенно, то Он, намереваясь поспешить к изъяснению сказанного, наперед представляет их возражение и говорит как бы так, хотя и не такими именно словами: может быть, вы скажете: все это говоришь Ты, но Ты свидетель, не заслуживающий веры, когда свидетельствуешь Сам о Себе. Таким образом, Он с первого раза поражает их любопрение, выставляя на вид то, что они намеревались сказать, и тем показывая, что Он знает и тайные помышления их; а дав чрез это первое доказательство Своей силы, Он после возражения представляет и другие ясные и неоспоримые доказательства, именно приводит трех свидетелей истинности Своих слов: дела, Им совершенные, свидетельство Отца и проповедь Иоанна. При этом выставляет наперед меньшее: именно свидетельство Иоанново. Сказав: ин есть свидетельствуяй о Мне, и вем, яко истинно есть свидетельство его, присовокупляет: вы посласте ко Иоанну, и свидетельствова о истине (ст. 33). Но, если свидетельство не истинно, как же Ты говоришь, что свидетельство Иоанново истинно и что Он свидетельствовал об истине? Видишь ли, как и отсюда становится ясно, что слова: свидетельство Мое несть истинно сказаны приспособительно к мыслям иудеев?
2. Но что если Иоанн свидетельствовал так из угождения Христу, – скажешь ты? Чтобы иудеи не сказали этого, посмотри, как Христос устраняет и такое подозрение; не просто говорит: Иоанн свидетельствовал о Мне, а наперед заметил: вы посласте ко Иоанну, а вы, конечно, не послали бы, если бы не почитали его свидетельства достоверным. А что еще важнее, они посылали спросить его не о Христе, а о нем самом (см.: 1, 19); итак, если они почитали его достойным веры в свидетельстве о самом себе, тем более о другом. Мы все, люди, привыкли не столько верить говорящим о самих себе, сколько говорящим о других. А Иоанна признавали настолько достойным веры, что и касательно себя самого он не имел нужды в постороннем свидетельстве. Таким образом, посланные не спрашивали: что ты скажешь о Христе? а только: ты кто еси? Что глаголеши о себе самом? Столь великое благоговение имели они к этому мужу. На все это Христос и указывал, когда говорил: вы посласте ко Иоанну. Потому-то и евангелист не просто сказал, что они послали, но и о посланных с точностию заметил, что это были и священники, и фарисеи, а не простые люди, не отверженные и не такие, которые могли бы увлечься и обмануться, но которые способны были в точности выразуметь сказанное Иоанном. Аз же не от человека свидетельства приемлю (ст. 34). Почему же Ты привел свидетельство Иоанна? Потому, что и оно было свидетельство не человеческое; Иоанн говорил: Пославый мя крестити водою, Той мне рече (1, 33). Таким образом и свидетельство Иоанна было свидетельство Божие, потому что по Божию внушению он говорил то, что говорил. Но чтобы они не сказали: откуда известно, что Иоанн говорил по внушению Божию, и чтобы не прекословили этому, Христос решительно заграждает уста их, направляя опять Свою беседу против их мыслей. Многие, вероятно, не знали этого, а внимали Иоанну, как говорившему от себя самого. Потому Христос говорит: Аз же не от человека свидетельства приемлю. Но если Ты не намерен принимать свидетельство от человека и на нем основываться, то для чего приводишь свидетельство Иоанна? Чтобы они не сказали этого, послушай, как Он опровергает и такое возражение прибавлением последующих слов; сказав: Аз не от человека свидетельства приемлю, Он присовокупляет: но сия глаголю, да вы спасени будете (ст. 34), то есть: Я, как Бог, не имел бы нужды в человеческом его свидетельстве; но так как вы более внемлете ему, считаете его достовернее всех других и к нему стекаетесь, как к Пророку (а весь город стекался на Иордан), Мне же не веруете и тогда, как Я творю чудеса, – то вот почему Я и напоминаю вам его свидетельство. Он бе светильник горя и светя; вы же восхотесте возрадоватися в час светения его (ст. 35). Чтобы они не сказали: что же, хотя Иоанн и говорил, но мы не приняли свидетельства его, – Он показывает, что они именно приняли сказанное, потому-то и не простых людей посылали, а священников и фарисеев. Так они уважали этого мужа и не решались тогда противоречить словам его. Но выражением: в час Он показывает легкомыслие их, – в том, как скоро они отошли от Иоанна. Аз же имам свидетельство более Иоаннова (ст. 36). Если бы вы хотели принять веру, как следует, то Я привел бы вас к ней лучше всего делами Своими; но как вы не хотите этого, то Я отсылаю вас к Иоанну, не потому чтобы имел нужду в свидетельстве его, но Я для того все делаю, чтобы вы спаслись. Аз имам свидетельство более Иоаннова, именно – свидетельство от дел Моих; но Я не то только имею в виду, чтобы быть принятым вами по свидетельству дел, которые достойны веры сами по себе, но и по свидетельству людей, вам известных и вами уважаемых. Таким образом, словами: вы же восхотесте возрадоватися в час светения его упрекнув их в том, что они показали усердие к Иоанну только временное и нетвердое, Он называет его светильником и тем показывает, что Иоанн имел свет не от себя самого, но от благодати Духа. Впрочем, в противоположность этому свету, Христос еще не высказывает, что Сам Он есть Солнце правды, а только намекает на это, и тем сильно поражает их и дает видеть, что они и во Христа не могли уверовать по тем же самым свойствам сердца, по которым пренебрегли Иоанном. И уважаемого ими человека они уважали только на час; а если бы поступили не так, то он скоро привел бы их к Иисусу. Итак, доказав, что они во всех отношениях не заслуживают никакого извинения, Он присовокупляет: Аз же имам свидетельство более Иоаннова. Какое же? Свидетельство отдел. Дела бо, говорит, яже даде Мне Отец, да совершу Я, та дела, яже Аз творю, свидетельствуют о Мне, яко Отец Мя посла (ст. 36). Здесь Он напоминает им о расслабленном, о сухоруком исцеленном и о многих других. О свидетельстве Иоанновом иной из них, может быть, сказал бы, что оно преувеличено и сказано по дружелюбию, хотя, впрочем, и это-то не могли они сказать об Иоанне – муже, исполненном строгого любомудрия и столько ими самими уважаемом; но о делах Христовых даже крайне безумные не могли иметь такого подозрения. Поэтому Христос и привел это второе свидетельство, сказав: дела, яже даде Мне Отец, да совершу Я, та дела, яже Аз творю, свидетельствуют о Мне, яко Отец Мя посла. Здесь же Он опровергает и обвинение в нарушении субботы. Они говорили: как может быть от Бога тот, кто не хранит субботы? На это Он и сказал: яже даде Мне Отец. Хотя Он действовал и по собственной власти, но, желая вполне показать, что Он не делает ничего противного Отцу, Он употребил смиреннейшее выражение.
3. Но почему Он не сказал: дела, которые Отец дал Мне совершить, свидетельствуют, что Я равен Отцу? Ведь и то, и другое можно было видеть из дел Его, – и что Он не делает ничего противного, и что Он равен Родившему Его, подобно тому как в другом месте, утверждая это, Он говорил: аще и Мне не веруете, делом Моим веруйте, да разумеете и веруете, яко во Мне Отец, и Аз в Нем (10, 38). То и другое свидетельствовали о Нем дела, – и что Он равен Отцу, и что ничего не делает противного Ему. Почему же Он так не сказал, но, оставив важнейшее, сказал только вышеозначенные слова? Потому, что о том-то и был прежде всего вопрос. Хотя уверить, что Он пришел от Бога, значило гораздо менее, нежели уверить, что Он Бог, равный Отцу (так как первое и пророки говорили, а последнего не могли сказать), однако Он со тщанием утверждает меньшее, зная, что когда будет принято меньшее, тогда уже легко будет принято и большее. Потому-то, вовсе не упоминая о высшем свидетельстве, Он приводит меньшее, чтобы чрез последнее они приняли и первое. Сделав это, Он продолжает: и пославый Мя, Отец Сам свидетельствова о Мне (ст. 37). Где же Отец свидетельствовал о Нем? На Иордане, когда сказал: Сей есть Сын Мой возлюбленный; Того послушайте (Мф. 3, 17; Лк. 9, 35). Но и это свидетельство еще требовало объяснения. Свидетельство Иоанна было для них ясно, потому что они сами посылали к нему и не могли отказаться от того; также очевидно было и свидетельство чудотворений: они видели совершаемые Христом чудеса, слышали о них от исцеленных и верили, потому и обвиняли Христа. Оставалось, наконец, доказать истинность свидетельства от Отца. Итак, намереваясь объяснить это, Он присовокупляет: ни гласа Его нигдеже слышасте (ст. 37). А как же Моисей говорит: Моисей глаголаше, Бог же отвещаваше (Исх. 19, 19)? Как Давид: языка, егоже не ведяше, услыша (Пс. 80, 6)? И как опять Моисей говорит: аще кий язык слыша глас Бога Живаго (Втор. 4, 33)? Ни видения Его видесте (ст. 37). Однако об Исаии, Иеремии, и Иезекииле, и многих других сказано, что они видели Бога. Что же значат слова Христовы? Он возводит их к любомудрому учению, показывая мало-помалу, что у Бога нет ни голоса, ни вида, но что Он выше таких образов и звуков. Как словами: ни гласа Его слышасте Он не то выражает, что Бог издает голос, только не слышимый, – так и словами: ни видения Его видесте выражает не то, что Бог имеет лицо, только незримое, а то, что в Боге ничего такого нет. Именно, чтобы иудеи не сказали: напрасно Ты хвалишься, Бог говорил с одним только Моисеем (как действительно они и говорили: мы вемы, яко Моисеови глагола Бог, сего же не вемы, откуду есть – 9, 29), – вот Он и сказал так, показывая им, что у Бога нет ни человеческого голоса, ни вида. Да что Я говорю, продолжает Он, вы не только гласа Его никогда не слыхали и вида не видали, но и того, чем вы наиболее хвалитесь и в чем все вы уверены, будто вы принимаете и храните заповеди Его, – и этого вам нельзя сказать о себе. Это самое Он давал им разуметь, присовокупив: и словесе Его не имате пребывающа в вас (ст. 38), то есть повелений, заповедей, закона, пророков. Хотя Бог и дал эти заповеди, но их нет у вас, потому что вы не веруете Мне. Если Писания и здесь и там учат, что надобно веровать Мне, а вы не веруете, – ясно, что слово Его не пребывает в вас. Таким образом, Он далее прибавляет: зане Егоже Той посла, Сему вы веры не емлете (ст. 38). Потом, чтобы они не сказали: как же Бог свидетельствовал о Тебе, когда мы не слыхали голоса Его? – говорит: испытайте Писаний, та бо суть свидетельствующая о Мне (см.: ст. 39), и этим показывает, что Отец свидетельствовал чрез Писания. Он свидетельствовал и на Иордане, и на горе; однако ж на этот голос Христос не указывает. Может статься, что они этому и не поверили бы, потому что в одном случае они и не слыхали голоса, именно на горе, а в другом – и слышали, да не обратили внимания. Поэтому Христос отсылает их к Писаниям, показывая, что и в них есть свидетельство Отца. Но сперва Он уничтожает их старое самохвальство, будто они видели Бога или слышали голос Его. Так как можно было ожидать, что они не поверят словам Его о голосе Отца, представляя себе то, что происходило на горе Синае, то Христос, исправив сперва мысли их об этом предмете, показав, что все то сделано было по снисхождению, затем и отсылает их к свидетельству Писаний.
4. Будем же и мы в состязании и борьбе с еретиками заимствовать для себя подкрепление из Писаний. Всяко Писание, говорит Апостол, Богодухновенно и полезно есть ко учению, ко обличению, ко исправлению, к наказанию еже в правде, да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован (2 Тим. 3, 16–17) – а не так, чтобы одно он имел, а другого не имел: такой еще не совершен. Какая, например, польза, скажи мне, если кто молится прилежно, а милостыню подает не щедро? Или щедро подает милостыню, но лихоимствует и притесняет других, или подает только напоказ людям и ради похвалы от зрителя? Или хотя подает милостыню с полным усердием и для благоугождения Богу, но этим сам превозносится и высокомудрствует о себе? Или смиряется и соблюдает посты, но при этом сребролюбив, любостяжателен и, будучи привязан к земле, вводит в душу свою мать всех зол? Ведь корень всех зол есть сребролюбие. Будем страшиться его, будем убегать этого греха. Сребролюбие возмутило всю вселенную; все привело в беспорядок; оно удаляет нас от блаженнейшего служения Христу: не можете, говорится, Богу работати и мамоне (Мф. 6, 24), – потому что мамона требует совершенно противного Христу. Христос говорит: подай нуждающимся, а мамона: отними у нуждающихся; Христос говорит: прощай злоумышляющим на тебя и обидящим, а мамона напротив: строй козни против людей, нисколько не обижающих тебя; Христос говорит: будь человеколюбив и кроток, а мамона напротив: будь жесток и бесчеловечен, считай ни за что слезы бедных, – и таким образом в день Суда сделает страшным для нас Судию. Тогда все наши деяния предстанут пред нашими глазами: обиженные и обнаженные нами лишат нас всякого оправдания. Если Лазарь, нисколько не обиженный богачом, а только не получивший от него помощи, сделался строгим его обвинителем и не допустил богатого получить какое-либо снисхождение, то, скажи, какое оправдание будут иметь те, которые не только не подают милостыни из своего имущества, но еще присвояют себе чужое и разоряют дома сирот? Если не напитавшие алчущего Христа навлекли на главу свою столь великий огонь, то похищающие чужое, ведущие бесчисленные тяжбы, несправедливо присвояющие себе имения от всех какую получат отраду? Итак, исторгнем из себя эту страсть, а исторгнем, если подумаем о тех, которые прежде нас делали другим несправедливости, лихоимствовали и умерли. Не другие ли пользуются их богатством и трудами, тогда как сами они подвержены казни, мукам и невыносимым злостраданиям? Не крайнее ли это безумие – трудиться и заботиться, чтобы и при жизни истощаться от трудов, и по смерти терпеть невыносимые наказания и мучения, тогда как надлежало бы и здесь наслаждаться благоденствием (а ничто не доставляет столько удовольствия, как милостыня при чистой совести), и по отшествии в другую жизнь избавиться там от всех зол и достигнуть бесчисленных благ. Как порок здесь, еще прежде геенны, обыкновенно мучит преданных ему, так добродетель еще прежде Царствия доставляет здесь наслаждение подвизающимся в ней, услаждая их жизнь приятными надеждами и постоянным удовольствием. Итак, чтобы нам получить это удовольствие и здесь, и в будущей жизни, обратимся к добрым делам; таким образом сподобимся мы и будущих венцов, которых и да удостоимся все, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Беседа XLI
Изъяснение 5, 39–40. Не должно читать Священного Писания урывками и легкомысленно. – Иудеи будут иметь своим обвинителем самого Моисея. – Опровержение предлогов и пустых извинений иудеев. – Их злоба и жестоковыйность. – Добродетель – мать благоразумия. – Грех рождается от глупости. – Мудрость того, кто боится Бога, и неразумность того, кто не боится Его.