Толкование на Евангелие от Иоанна
Шрифт:
1. Благодать Святого Духа в Писании называется иногда огнем, иногда водою, и это показывает, что такие наименования выражают не существо Его, а только действие, потому что Дух, как существо невидимое и однородное, не состоит из различных сущностей. Так огнем называет его Матфей, говоря: Той вы крестит Духом Святым и огнем (Мф. 3, 11), а водою именует Христос: реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече о Дусе, Егоже хотяху приимати (Ин. 7, 38, 39). Так и, беседуя с женою, водою называет Духа: иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки. Называется же Дух огнем – для означения теплоты благодати, которую Он возбуждает, и истребления грехов; а водою – для выражения чистоты и обновления, сообщаемого от Него душам, приемлющим Его. И справедливо. Как некий сад, цветущий различными плодоносными и вечно зеленеющими деревьями, Он уготовляет ревностную душу, не допуская в ней ощущений ни печали, ни наветов сатаны, но легко угашая разжженные стрелы лукавого. Но заметь мудрость Христа, как Он мало-помалу возводит жену. Он не сказал ей с самого начала: аще бы ведала еси, Кто есть глаголяй ти: даждь Ми пити; но, когда подал ей повод назвать Его иудеем и вызвал на упрек, тогда, отражая укоризну, сказал это. Сказав еще: аще бы ведала еси, Кто есть глаголяй ти: даждь Ми пити, ты бы просила у Него, и, обещанием чего-то великого заставив вспомнить о праотце, Он таким образом дает жене прозреть. Потом, когда она возразила: еда Ты болий еси отца нашего Иакова, – Он не сказал: да, Я больше его, потому что это могло бы показаться ей одним тщеславием, когда еще не видно было на то доказательства; но Он приготовляет ее к этому именно тем, что говорит. Он не просто говорит: Я дам тебе воду, но сперва показывает недостаточность воды Иакова, а потом уже возвышает значение Своей воды, желая из свойства самих даров показать расстояние и разность между лицами дарующими и Свое превосходство пред Иаковом. Если ты удивляешься, как бы так говорил Христос, Иакову, что он дал эту воду, то что скажешь, если Я дам тебе еще лучшую? Ты уже предварила Меня исповеданием, что больше Иакова, когда возразила Мне: неужели ты больше отца нашего Иакова, что обещаешь дать лучшую воду; а когда получишь эту воду, то уже вполне признаешь Меня большим Его. Видишь ли беспристрастное суждение жены, которая произносит суд о праотце и о Христе по делам их? Но не так поступали иудеи. Даже видя, что Он бесов изгоняет, они не только не считали Его выше праотца, но еще называли беснующимся. А жена именно на том основывает свое суждение, на чем хочет Христос, то есть на доказательстве из Его дел, потому что и Сам Он на этом основывал приговор о Себе, говоря так: аще не творю дела Отца Моего, не имите Ми веры; аще ли творю, аще и Мне не веруете, делом Моим веруйте (Ин. 10, 37, 38). Таким точно путем и жена приходит к вере. Поэтому Христос, услышав слова ее: еда Ты болий еси отца нашего Иакова, и, оставив речь об Иакове, беседует о воде: всяк пияй от воды сея, говорит Он, вжаждется паки (ст. 13), и делает такое сравнение той и другой воды, не охуждая одну, а только показывая превосходство другой. Не говорит, что та вода ничтожна, ничего не значит и достойна презрения, а утверждает то, о чем свидетельствует и самое существо той воды: всяк, пияй от воды сея вжаждется паки, а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки (ст. 13–14). О воде живой жена слышала еще прежде того, но не понимала; а так как живою водою обыкновенно называется непрерывно текущая и бьющая ключом из неиссякающих родников, то жена думала, что и здесь говорится об этой воде. Поэтому, еще яснее представляя ей то, о чем говорит, и из сравнения показывая превосходство одной воды перед другой, Христос присовокупляет: а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется
2. Видишь ли, как она мало-помалу восходит на высоту догматов? Сначала она почитала Христа за иудея, преступающего свой закон; потом, когда Он опроверг это обвинение (потому что лицу, имевшему сообщить ей такое учение, не следовало оставаться в подозрении), она, услышав о воде живой, подумала, что Он говорит о чувственной воде. Далее, узнав, что слова Его имеют духовный смысл, она верит, что эта водаможет уничтожить чувство жажды, а только не знала, что это за вода, и еще недоумевала, считая ее, конечно, выше воды чувственной, но не имея о ней ясного понятия. Наконец, прозрев точнее в этот предмет, однако еще не все выразумев, Господи, говорит, даждь ми сию воду, да ни жажду, ни прихожду семо почерпати, – она уже предпочитает Христа Иакову. Не буду, говорит, иметь нужды в этом источнике, если получу от Тебя ту воду. Видишь, как она отдает Ему преимущество пред праотцем? Вот душа благомыслящая. Она показала, какое высокое мнение имеет о Иакове; но увидела высшего – и уже не удерживается прежним мнением. Итак, это была жена не легкомысленная (потому что не просто принимает слова, да и как это можно сказать, когда она с таким тщанием испытывала их?), неупорная и неспорливая: это она показала самою своею просьбою. Некогда и иудеям говорил Христос: Аз есмь хлеб животный; Грядый ко Мне не имать взалкатися, и веруяй в Мя не имать вжаждатися никогдаже (6, 35); но они не только не верили, но и соблазнялись. Жена, напротив, не впадает в этот недуг, а настоит и просит. Иудеям Он говорил: веруяй в Мя не имать вжаждатися никогдаже, жене же говорит более чувственным образом: иже пиет от воды сея, не вжаждется во веки. Обетование относилось к духовным предметам, а не к видимым, поэтому, возвышая ее ум обетованиями, останавливается еще на чувственных изображениях, потому что она не могла еще в точности постигать духовных предметов. Если бы Он сказал: уверуй в Меня – и ты не вжаждешь, то она не поняла бы сказанного, еще не зная, Кто беседует с нею и о какой жажде говорит Он. Почему же Он не поступал так с иудеями? Потому, что они уже видели много чудес; а жена еще не видела ни одного знамения и только в первый раз слышала такие слова. Поэтому-то Он открывает ей силу чрез свое прозрение; впрочем, не тотчас и обличает ее, а что говорит? Иди, пригласи мужа твоего и прииди семо. Отвеща жена и рече Ему: не имам мужа. Глагола ей Иисус: добре рекла еси, яко мужа не имам, пять бо мужей имела еси, и ныне егоже имаши, несть ти муж; се воистинну рекла еси. Глагола Ему жена: Господи, вижу, яко Пророк еси Ты (ст. 16–18). Какое, однако, любомудрие в этой жене! С какою кротостию она принимает обличение! Почему же ей и не принять, – скажешь ты? Но скажи мне: не часто ли и еще сильнее обличал Он и иудеев? Не одно ведь и то же – открывать сокровенные мысли и обнаруживать тайные дела. Первое свойственно одному Богу: мыслей никто не знает, кроме того, кто их имеет; а дела бывают известны всем соучастникам в них. Но иудеи не переносили с кротостию обличений, а когда Христос сказал: что Мене ищете убити? (7, 19), – они не только не удивлялись, подобно жене, но еще хулят Его и злословят; они имели доказательства и в других знамениях, а жена только это одно услышала; но они не только не дивились, а и поносили Его, говоря: беса ли имаши? Кто Тебе ищет убити? (7, 20). Она же не только не укоряет Его, но удивляется, приходит в изумление и заключает, что Он Пророк, хотя обличение жены было сильнее обличения их. Обличенный в ней грех был грех ее одной, а в них обличаемы были общие грехи; но мы не так терзаемся обличением грехов общих, как наших частных. Притом иудеи думали, что сделают великое дело, если убьют Христа; а дело жены все признавали худым. Несмотря на все это, она не досадует, а изумляется и удивляется. Точно также Христос сделал с Нафанаилом; не вдруг показал свое прозрение, не тотчас сказал: суща под смоковницею видех Тя, но тогда уже, когда тот спросил: како мя знаеши? (1, 48). Христос желал, чтобы и проречения Его, и чудеса получали свое начало от тех, которые приходят к Нему, и для того, чтобы таким образом более их сблизить с Собою, и для того, чтобы Самому избежать подозрения в тщеславии. Так Он делает и здесь. Предупреждать жену обличением, что она не имеет мужа, – это могло показаться тягостным и неуместным; но сделать обличение, получив от нее самой к тому повод, это и весьма уместно было, и побуждало ее саму с большею кротостию выслушать обличение. Но какая, скажешь ты, последовательность в словах: иди, пригласи мужа твоего? Речь была о даре благодати, превышающей человеческое естество, жена настоятельно желала получить этот дар; вот Он и говорит: иди, пригласи мужа твоего, как бы показывая этим, что и муж должен иметь участие в даре. Жена, спеша получить и скрывая постыдные свои дела, притом же думая, что беседует с простым человеком, говорит: не имам мужа. Услышав это, Христос уже благовременно теперь вводит в Свою беседу обличение, с точностию высказывая то и другое: Он и всех прежних мужей перечисляет, и обнаруживает того, которого она в то время скрывала. Что же жена? Не досадует, не бежит от Него и не считает этого обстоятельства причиною к негодованию на Него, но еще более удивляется Ему, еще более оказывает твердости. Вижу, говорит, яко Пророк еси Ты. Заметь ее благоразумие. И после того она не тотчас покоряется Ему, но еще размышляет и удивляется. Слово ее вижу значит: мне кажется, что Ты Пророк. Но как только возымела о Нем такое понятие, уже ни о чем житейском не спрашивает Его: ни о телесном здравии, ни об имении или богатстве, но тотчас – о догматах. Что она говорит? Отцы наши в горе сей поклонишася, разумея Авраама и его детей; здесь, как сказывают, он приносил в жертву сына своего; и вы глаголете, яко во Иерусалимех есть место, идеже кланятися подобает (4, 20).
3. Видишь ли, как она стала возвышеннее в своих мыслях? Та, которая заботилась только об утолении жажды, уже вопрошает о догматах. Что же Христос? Не разрешает вопроса (не о том Он и заботился, чтобы только отвечать на ее вопросы, – это завлекло бы слишком далеко), но снова возводит жену еще на большую высоту, и, однако, не прежде ей об этом говорит, как уже исповедала она, что Он Пророк, чтобы она с большим убеждением выслушивала слова Его. Убедившись в том, что Он Пророк, она уже не могла сомневаться в том, что Он после мог ей сказать. Итак, устыдимся же мы и будем краснеть. Жена, имевшая пять мужей и притом самарянка, показывает такое тщание относительно догматов, и ни время дня, ни то, что она пришла за другим делом, и ничто иное не отвлекает ее от желания познать их: мы же не только не спрашиваем о догматах, но во всем поступаем без внимания и как случится. Поэтому и все у нас в пренебрежении. Кто из вас, скажите мне, находясь дома, берет в руки христианскую книгу, вникает в ее содержание и испытует Писание? Никто не может этого сказать о себе. Шашки и игральные кости можно найти у весьма многих, а книги – ни у кого или у немногих, да и те занимаются ими не более таких, которые вовсе их не имеют, связывая и навсегда отлагая их в шкафы; вся забота у них только о тонкости кожи (на которой писаны книги), о красоте письма, а не о чтении. Да и приобретают книги не для пользы, а для того, чтобы выказать этим свое богатство и похвастать. До такой крайности доходит тщеславие! Я не слышу, чтобы кто-нибудь похвалился тем, что знает содержащееся в книгах, а слышу, как хвалятся тем, что книги их написаны золотыми буквами. Скажи мне, какая от этого польза? Не для того дано Писание, чтобы мы имели его в книгах, но чтобы начертывали его в сердцах наших. Заключать заповеди только в письменах, – такого рода стяжание их свойственно только иудейскому тщеславию; а нам и вначале дан закон не так, но – на плотяных скрижалях сердца (см.: 2 Кор. 3, 3). Говоря это, я не препятствую приобретать книги, напротив, хвалю это и даже прошу об этом; желаю только, чтобы из книг слова и мысли переходили в нашу душу и она, усвояя разум письмен, таким образом очищалась. Если диавол не дерзает проникнуть в тот дом, где есть Евангелие, тем более души, усвоившей себе мысли Писания, не коснется, и не нападет ни бес, ни грех. Итак, освяти твою душу, освяти и тело, имея всегда Священное Писание и на устах, и в сердце. Если срамословие оскверняет нас и вызывает бесов, то очевидно, что духовное чтение освящает и привлекает благодать Духа. Писания суть Божественные песнопения. Станем же воспевать их в себе и из них приготовим врачевство против недугов душевных. Если бы мы знали важность читаемого, то и слушали бы с большею ревностию. Это я всегда говорю и не перестану говорить. Не странно ли, что бывающие на зрелищах пересказывают друг другу о именах возниц и плясунов, их происхождении, отчизне, роде занятий, тщательно также рассказывают о достоинстве и недостатках коней; а собирающиеся здесь не знают ничего, что здесь происходит, даже не знают и числа книг священных? Если ты гоняешься за тем для удовольствия, то я покажу тебе, что здесь удовольствия гораздо больше. Что приятнее, скажи мне, что удивительнее: видеть ли, как человек борется с человеком, или – как человек сражается с диаволом, как плотское существо состязается с бесплотною силою и одолевает ее? Вот на эти-то борьбы надобно смотреть; им и подражать похвально и полезно, и, подражая, можно быть увенчанным, а не на те борьбы смотреть, в которых соревнование наносит стыд подражателю. На ту борьбу ты смотришь вместе с бесами, а на эту – с Ангелами и с Самим Господом Ангелов. Скажи мне, если бы тебе дозволено было сидеть с владыками и царями, смотреть и вместе с ними наслаждаться зрелищем, не почел ли бы ты этого величайшею для себя честию? А здесь, вместе с Царем Ангелов созерцая и видя, как диавол, схваченный за хребет, все усилия употребляет, чтобы одолеть, но нисколько не осиливает, ты не спешишь на такое зрелище? Да как это сделать, – скажешь ты? Имей в руках книгу (Священное Писание). В ней ты увидишь и место борьбы, и длинноту бега, и нападение диавола, и искусство праведника. Смотря на эту брань, и сам научишься бороться и освободишь себя от бесов. А то, что совершается на мирских представлениях, есть торжество бесов, а не зрелище подвигов человеческих. Если не позволительно входить в капище идольское, тем более – ходить на праздник сатанинский. Говорить и наскучать вам об этом я не перестану, пока не увижу исправления, – говорить это мне неленостно, вам же твердо (Флп. 3, 1). Не оскорбляйтесь моим увещанием; если кому надобно оскорбляться, то мне, часто говорящему и не видящему послушания, а не вам, всегда об этом слышащим и никогда не слушающимся. Но да не будет, чтобы вы постоянно были обвиняемы в этом; да избавитесь от этого стыда, и, удостоившись духовного зрелища, да сподобитесь будущей славы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.
Беседа XXXIII
Изъяснение 4, 21–22. Человек всегда нуждается в вере. – Вера подобно кораблю перевозит нас через житейское море. – Об истинном богопочтении. – Почтение учеников к своему Учителю. – Нет ничего выше любви Христовой. – Смирение и нежность привлекли особенную любовь Иисуса Христа к Иоанну. – Апостол Петр. – Смирение как основа добродетели. – Суетность богатств. – Увещание к милостыне.
1. Везде нужна нам, возлюбленные, вера; вера – мать всех благ, врачевство ко спасению; без нее невозможно усвоить ничего из высоких догматов. Подобно тому как люди, усиливающиеся переплыть море без корабля, хотя и могут немного проплыть, действуя руками и ногами, но, простираясь далее, скоро поглощаются волнами, так и те, которые руководятся только собственным разумом, прежде нежели чему-нибудь научиться, претерпевают кораблекрушение, как и Павел говорит, что некоторые относительно веры подверглись кораблекрушению [37] (см.: 1 Тим. 1, 19). Чтобы и нам того же не потерпеть, будем держаться этого священного якоря, которым и Христос ныне ведет жену. Когда она сказала: отцы наши в горе сей поклонишася, и вы глаголете, яко во Иерусалимех есть место, идеже кланятися подобает, – Христос отвечал ей: жено, веру Ми ими, яко грядет час, егда ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу. Здесь Он открывает ей важный догмат, которого не сказал ни Никодиму, ни Нафанаилу. Она старалась доказать превосходство своих обрядов пред иудейскими и подтверждала это примером своих отцов; но Христос не отвечал ей на этот запрос, потому что излишне было бы тогда говорить об этом и объяснять, почему отцы ее в горе той поклонялись, а иудеи – в Иерусалиме. Итак, Он умолчал об этом. Но, отвергая важность равно того и другого места, Он возвышает душу жены внушением, что ни иудеи, ни самаряне не имеют ничего великого в сравнении с тем, что имеет быть даровано в будущем, – и затем уже изъясняет различие между ними. Но при этом отдает предпочтение иудеям, не место предпочитая месту, но в самом духе давая преимущество иудеям. Христос как бы так сказал: о месте нет нужды спорить, но в образе богопочитания иудеи имеют преимущество пред самарянами, потому что, говорит, вы кланяетеся, егоже не весте; мы кланяемся, Егоже вемы. Как же самаряне не ведали, кому поклонялись? Они думали, что Бог ограничивается местом и существует в одной какой-либо стране; сообразно с таким понятием они и служили Ему Так, отправив посольство к персам, извещали, что бог этого места негодует на нас, представляя его, таким образом, нисколько не выше идолов. Поэтому они продолжали служить и бесам, и Богу, смешивая то, что не может быть смешано. Но иудеи были свободны от этого заблуждения, признавали Бога, хотя и не все, Богом вселенной. Поэтому Христос и говорит: вы кланяетеся, егоже не весте; мы кланяемся, Егоже вемы. Не удивляйся, что Христос причисляет Себя к иудеям. Он говорит применительно к понятию жены, как иудейский Пророк. Потому и употребил выражение: мы кланяемся. Что Он Сам есть Лицо поклоняемое, это теперь всякому известно: поклоняться – дело твари, а Господу твари свойственно принимать поклонение. Пока же Он беседует как иудей, потому и говорит: мы, то есть иудеи. А и возвышая таким образом иудейский закон, Он снова внушает к Себе Самому доверие и убеждает жену еще более внимать Его словам, потому что ставит учение Свое вне подозрения и дает видеть, что возвышает веру иудеев не по единству рода, как их единоплеменник. Тот, кто отзывается так о таком месте, которым иудеи наиболее хвалились и приписывали себе преимущество пред всеми народами, – Кто уничтожает столь важное для них преимущество, Тот, очевидно, не в угоду кому-либо говорит об этом, а по истине и по силе пророческой. Итак, отдалив жену от подобных помыслов словами: жено, веру Ми ими и прочее, Христос затем присовокупляет: яко спасение от Иудей есть. Слова эти означают или то, что из Иудеи произошли блага для вселенной (так как здесь получило начало познание Бога, отвержение идолов и все другие догматы; да и ваше поклонение, хотя и неправильное, от иудеев ведет свое начало); итак, или это, или же Свое пришествие в мир Он называет спасением; а лучше, не погрешит тот, кто и то и другое назовет спасением, которое, по словам Христовым, от Иудей есть. На то указывая, и Павел сказал: от нихже Христос по плоти, сый над всеми Бог (Рим. 9, 5). Видишь, как Христос восхваляет Ветхий Завет и показывает, что этот Завет корень благ и что Сам Он ни в чем не противоречит закону. Но хотя Он и говорит, что начало всех благ – от иудей, однако грядет час, и ныне есть, егда истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною (ст. 23). Мы, говорит, превосходим вас, жена, образом нашего поклонения; но и оно наконец прекратится, изменится не только место, но и самый образ служения Богу, и это уже близко: грядет час, и ныне есть.
37
Так в подлиннике: . В славянском тексте: от веры отпадоша.
2. Так как пророки за долгое время изрекали свои предвещания, то Христос, отклоняя здесь подобное предположение, говорит: и ныне есть. Не думай, говорит, что это предсказание исполнится только спустя долгое время. Это событие уже наступает; уже скоро истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною. Словами: истиннии поклонницы Он исключает иудеев вместе с самарянами. Хотя первые лучше последних, но гораздо хуже будущих поклонников, – настолько, насколько прообраз ниже истины. Говорит же Он здесь о Церкви, потому что ей свойственно истинное и достойное Бога поклонение Богу. И Отец таковых ищет поклоняющихся Ему (ст. 23). Если же Он издревле таковых искал, то дозволил иудейский образ поклонения не потому, чтобы Сам этого желал, а по снисхождению и для того, чтобы и иудеев привести к истине. Кто же это истинные поклонники? Это те, которые не ограничивают служения Богу каким-либо местом, а поклоняются Ему духом, как и Павел говорит: молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше (Рим. 12, 1). Когда же Христос говорит: Дух есть Бог, то этим выражает, что Он бестелесен. А бестелесному и служение подобает такое же, и должно быть приносимо в том, что в нас есть бестелесного, то есть в душе и чистом уме. Потому и говорит: иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (ст. 24). Так как и самаряне, и иудеи не радели о душе, а много имели попечения о теле, очищая его всевозможным образом, то Он и говорит, что не чистотою тела, но тем, что в нас есть бестелесного, то есть умом, должно служить Бестелесному. Итак, не овец и тельцов, но себя самого принести Богу во всесожжение; это и значит: представить жертву живу. И истиною достоит кланятися. Прежние установления, как то: обрезание, всесожжения, жертвы, курения – были только прообразы; ныне же все истина. Не плоть надобно нам обрезывать, а лукавые помыслы, распинать себя, потреблять и умерщвлять неразумные пожелания. Изумляется жена таким словам Его, и, не будучи в состоянии возвыситься до этой высоты учения, в недоумении, послушай, что говорит: вем, яко Мессия приидет, глаголемый Христос; егда Той приидет, возвестит нам вся. Глагола ей Иисус: Аз есмь, глаголяй с тобою (ст. 25–26). Откуда у самарян было ожидание пришествия Христова, когда они принимали только Моисея? Из самих Писаний Моисея. В самом начале он уже сообщает откровение о Сыне – слова: сотворим человека по образу нашему и по подобию (Быт. 1, 26) сказаны к Сыну. И беседовавший с Авраамом в куще был Сын (см.: 18, 1). И Иаков о Нем пророчествовал, говоря: не оскудеет князь от Иуды и вождь от чресл его, дондеже приидут отложеная ему, и Той чаяние языков (Быт. 49, 10). И сам Моисей говорит: пророка от братии твоея, якожемене, возставит тебе Господь Бог твой: Того послушайте (Втор. 18, 15). Также повествования о змие, о жезле Моисея, об Исааке, об агнце и многие другие могли возвещать Его пришествие желающим понять. Почему же, скажешь, Христос не указывал жене на эти преобразования, тогда как Никодиму указал на змия, а Нафанаилу напомнил пророчества; ей же ничего такого не сказал? Почему это, по какой причине? Потому, что те были мужи и занимались этими предметами, а она – жена убогая, неученая, несведущая в Писаниях. Потому Он и не беседует с нею от Писаний, а привлекает ее к Себе обещанием воды и Своею прозорливостию, приводит ей таким образом на память Христа и, наконец, открывает Себя. Если бы Он ей сказал это с самого начала, когда она еще не спрашивала Его, то ей показалось бы, что Он говорит пустое и несбыточное. А теперь, мало-помалу приведши ей на память, благовременно открывает и Себя. Иудеям, хотя они и часто говорили: доколе души наша вземлеши? Аще Ты еси Христос, рцы нам не обинуяся (Ин. 10, 24), – Он не давал ответа ясного; а жене самарянской прямо сказал о Себе, что Он – Христос. Это потому, что жена была благонамереннее иудеев; они спрашивали не для того, чтобы научиться от Него, а чтобы постоянно насмехаться над Ним; а если бы они желали научиться, то для этого достаточное было поучение им и в беседах Его, и в Писаниях, и в чудесах Его. Но жена, что говорила, говорила от искреннего сердца, с чистым намерением, и это очевидно из ее последующих действий. Она и сама слушала Его и веровала, и других привлекала к вере; да и во всем видны усердие и вера жены. И тогда приидоша ученицы Его. Весьма благовременно пришли они, потому что поучение уже было окончено. И чудяхуся, яко с женою глаголаше; обаче никтоже рече: чесо ищеши, или: что глаголеши с нею? (4, 27).
3. Чему они удивлялись? Кротости Его и крайнему смирению, – в том, что Он, будучи столь велик, с таким смиренномудрием благоволил беседовать с женою бедною и притом самарянкою. А хотя и удивлялись, однако не спрашивали о причине беседы. Так они были научены соблюдать обязанность учеников, так Его боялись и уважали. Хотя не имели еще тогда о Нем надлежащего понятия, смотрели, однако ж, на Него, как на дивного человека, и питали к Нему великое уважение. Правда, во многих случаях они показывали и много смелости, как, например, Иоанн припадал на перси Его (см.: Ин. 13, 25), или, приступив к Нему, говорили: кто болий есть в Царствии Небеснем? (см.: Мф. 18, 1). Также сыны Зеведеевы просили Его, чтобы одному сидеть одесную Его, а другому ошуюю (см.: Мк. 10, 37). Почему же в настоящем случае они не спрашивали Его? Потому, что те все случаи касались их самих, и потому они имели нужду спрашивать; а настоящее обстоятельство нисколько их не касалось. Да и Иоанн делал так [38] спустя долгое время, уже под конец, когда пользовался особенною близостию к Нему и был совершенно уверен в любви Христа: он, как сказано, был тот ученик, егоже любляше Иисус (Ин. 13, 23). Что может сравниться с таким блаженством? Но мы, возлюбленные, не будем ограничиваться только тем, чтобы ублажать Апостола, а будем все делать так, чтобы быть самим в числе ублажаемых; будем подражать евангелисту, и для того посмотрим, чем он приобрел столь великую любовь. Чем же? Он оставил отца, лодку и сети и последовал за Христом. Но это было в нем общее с братом его, с Петром, Андреем и с другими апостолами. Что же было особенного, отчего происходила великая любовь Христова? Сам евангелист ничего такого не говорит о себе, кроме того, что был любим Спасителем, а о доблестях, за которые был любим, по скромности умалчивает. Что Христос любил его особенною какою-то любовию, это всем очевидно, однако не видно, чтобы он беседовал с Христом или вопрошал Его о чем-либо отдельно от прочих, как это делали часто Петр, Филипп, Иуда и Фома; только тогда это видим, когда Иоанн хотел угодить и оказать послушание соапостолу (см.: 13, 24, 25). Когда первоверховный апостол побуждал его к тому знаком, тогда он и вопросил Иисуса, – потому что оба эти апостола имели великую любовь между собою. Так видим, что они вместе и в храм входили, и вместе говорили к народу. Правда, Петр всегда с большею горячностию и действует и говорит, а под конец и от Самого Христа слышал: любиши ли Мя пачесих? (21, 15). А любящий больше сих, конечно, был и сам любим. Но это, очевидно, происходило от любви к Иисусу, а то – от любви Самого Иисуса. Итак, что же возбуждало особенную любовь к Иоанну? Мне кажется, то, что этот муж показывал особенную скромность и кротость; потому-то он не обнаруживал ни в каком случае смелости. А как велика эта добродетель, видно из примера Моисея, которого это именно и сделало столь великим и славным. С смиренномудрием ничто не может сравниться. Потому и Христос начал с него учение о блаженствах: намереваясь положить как бы основание величайшего здания, Он поставил прежде всего смирение. Без него невозможно, невозможно спастись; хотя бы кто постился, молился, подавал милостыню, но если делает с гордостию и не имеет смирения, – все это мерзко; а если делается со смирением, то вожделенно, достолюбезно и благонадежно. Итак, смирим себя, возлюбленные, смирим; и если будем бодрствовать над собою, то эта добродетель будет для нас очень легка. Да и что, в самом деле, может возбуждать тебя к гордости, человек? Не видишь ли ты ничтожества твоего естества, – удобопреклонности (ко злу) твоей воли? Подумай о своей кончине, помысли о множестве грехов. Но, может быть, ты совершил много великих дел, и потому высокомудрствуешь о себе? Но этим-то и теряешь все. Не столько грешнику, сколько добродетельному нужно заботиться о смирении. Почему так? Потому, что грешник понуждается к смирению совестию, а добродетельный, если не очень бодрствует над собою, как будто подъятый ветром, превозносится и тотчас омрачается, подобно известному фарисею. Ты помогаешь бедным, но ты подаешь им не свое, а Господне, общее для всех подобных тебе рабов Его. Поэтому-то, в несчастии ближнего провидя и свое собственное и в других изучая свою природу, тем более надобно смиряться. Может быть, и мы произошли от таких же предков; а если нам досталось богатство, то оно сноваможет и уйти от нас. Да что такое и богатство? Тень пустая, дым исчезающий, цвет травы или, лучше сказать, и цвета ничтожнее. Что же ты надмеваешься травою? Не достается ли богатство и ворам, и любодеям, и блудникам, и расхитителям гробов? То ли надмевает тебя, что имеешь таких сообщников в стяжании? Или ты любишь честь? Но для чести нет средства вернее милостыни: почести, приобретаемые богатством и преобладанием власти, бывают вынуждены и ненавистны для других, а почести из-за милостыни воздаются по доброй воле и по совести людей почитающих. Потому-то сами почитающие никогда не могут и отнять этих почестей. Но если люди питают такое уважение к милостивым и желают им всех благ, то подумай, какую награду, какое воздаяние получат они от Человеколюбца Бога. Будем же искать этого богатства, вечно пребывающего, никогда не исчезающего, чтобы, сделавшись великими здесь и прославившись там, достигнуть вечных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
38
То есть возлежал на персях Христа.
Беседа XXXIV
Изъяснение 4, 28–29. Продолжение истории самарянки: смирение этой женщины. – Почему Иисус Христос, как и пророки, часто выражал свою мысль посредством сравнений, иносказаний и аллегорий. – Пророки сеяли, апостолы пожинали. – Должно следовать примеру самарянки в исповедании своих грехов. – Люди обычно боятся людей и не боятся Бога. – Скрывая свои грехи пред людьми, чтобы не быть опозоренными, они не боятся позора пред Богом. – Возвращаться к греху – это значит уподобляться псу, возвращающемуся на свою блевотину. – Лучшее средство к исправлению своих пороков – это исследовать каждый из них отдельно, не пропуская ни одного. – Необходимость постоянно быть готовым к пришествию Господа.
1. Много нужно нам возбуждать в себе ревности и старания; без того невозможно получить обещанные нам блага. И Христос, показывая это, говорит: иже не приимет креста своего и в след Мене грядет, несть Мене достоин (Мф. 10, 38); или: огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся (Лк. 12, 49). В обоих случаях Он хочет представить нам ученика горящего, пламенного, готового на всякую опасность. Такова была и жена самарянская. Она так воспламенилась от всего сказанного ей Христом, что оставила и водонос, и дело, для которого приходила, и, поспешив в город, весь народ увлекла к Иисусу. Приидите, говорит, и видите Человека, Иже рече ми вся, елика сотворих. Смотри, какое усердие и вместе благоразумие. Она пришла почерпать воду; но как скоро нашла истинный источник, то уже пренебрегла чувственным, научая нас этим, хотя и малым примером, что, при слушании о духовных предметах, надобно презирать все житейское и нисколько не думать о том. Жена в этом случае, по своим силам, то же делала, что и апостолы, и еще больше. Они оставляли свои сети, когда были призваны, а она добровольно, без всякого увещания к тому, оставляет водонос и, окрыленная радостию, совершает дело благовестия. Да и не одного или другого призывает, как Андрей и Филипп, но приводит в движение весь город и ведет к Иисусу множество народа. И смотри, как она благоразумно говорит. Не говорит: приидите и видите Христа, а привлекает к Нему людей, так же приспособляясь к ним, как и Сам Христос привлек ее. Приидите, говорит, и видите Человека, Иже рече ми вся, елика сотворих. Да и не стыдится сказать: рече ми вся, елика сотворих, хотя можно было бы сказать иначе, например: приидите и видите прозорливца. Так, когда душа воспламенится огнем божественным, то уже ни на что земное не обращает внимания, ни на молву, ни на стыд; одним только занята бывает – объявшим ее пламенем. Еда Той есть Христос. Смотри и здесь, какая мудрость в жене. Она не утверждает о Нем прямо, но и не умалчивает, – потому что не хотела увлекать их только собственным своим мнением, а желала, чтобы они, послушав Его, сами разделили ее мнение; а это делало слова ее еще более для них удобоприемлемыми. Хотя Христос обнаружил и не всю ее жизнь, но из сказанного она уверилась, что – и все прочее. Не сказала также: приидите, уверуйте; а: приидите, видите, что было гораздо легче и более их привлекало. Видишь ли мудрость жены? Знала она, несомненно знала, что они, лишь только вкусят от этого источника, то испытают то же, что и она. Если бы (на ее месте) был человек более чувственный, то прикрыл бы сделанное ему обличение, а она открывает свою жизнь и обнаруживает перед всеми, чтобы только привлечь их и обратить ко Христу. Между же сим моляху Его ученицы Его, глаголюще: Равви, яждь (ст. 31). Моляху – на отечественном их языке значит: убеждали. Видя, что Он утомился от пути и тяготившего зноя, они убеждали Его. Но это происходило не от торопливости их в принятии пищи, а от любви к Учителю. Что же Христос? Аз, говорит, брашно имам ясти, егоже вы не весте. Глаголаху убо ученицы к себе: еда кто принесе Ему ясти? (ст. 32–33). Удивительно ли, что жена, услышав о воде, и воображала воду, когда вот и ученики то же самое испытывают и, не помышляя ничего духовного, еще недоумевают? Впрочем, они, сохраняя обычное уважение и почтение к Учителю, только между собою говорят, а Ему Самому не осмеливаются предложить вопроса. Так они поступают и в других случаях, желают спросить Христа, но не спрашивают. Что же Христос? Мое брашно есть, говорит, да сотворю волю Пославшаго Мя и совершу дело Его (ст. 34). Брашном Он называет здесь спасение людей, показывая тем, с какою любовию Он промышляет о нас. Как мы алчем пищи, так Он желает нашего спасения. Но послушай, как Он при всяком случае не вдруг все открывает, а сперва вводит слушателя в недоумение, чтобы он, начав исследовать сказанное и при этом недоумевая и затрудняясь, тем с большею готовностию принял искомое, когда оно уяснится для него, и тем более был возбужден к слушанию. Почему Он не тотчас сказал: Мое брашно есть, да сотворю волю Отца Моего? Хотя и это было не ясно, все же яснее прежде сказанного. Но что Он говорит? Аз брашно имам ясти, егоже вы не весте. Сначала, как я сказал, Он хочет сделать их чрез самое недоумение более внимательными и приучить их к тому, чтобы они выслушивали и иносказательные Его слова. В чем же состоит воля Отца? Это он высказывает и изъясняет впоследствии. Не вы ли глаголете, яко еще четыри месяцы суть, и жатва приидет? Се, глаголю вам: возведите очи ваши и видите нивы, яко плавы суть к жатве уже (ст. 35).
2. Вот опять близкими к ним указаниями Он возводит их к созерцанию высочайших предметов. Говоря о пище, Он разумеет не что другое, как спасение людей, намеревавшихся прийти к Нему. То же самое означают нива и жатва, то есть множество душ, готовых к принятию Его проповеди. Очи же здесь разумеет и мысленные, и телесные, потому что ученики уже видели множество идущих к Нему самарян; а готовность их и предрасположение к слушанию уподобляет нивам белеющимся, – потому что, как колосья, когда побелеют, готовы бывают к жатве, так и они теперь, говорит Он, к спасению приготовлены и благорасположены. Почему же не сказал Он прямо, что эти люди идут уверовать в Него и уже готовы принять Его учение, будучи оглашены пророками и принося теперь плоды, а назвал их нивою и жатвою? Что значат такие иносказания? Да и не здесь только, но и во всем Евангелии Он так делает, и пророки употребляли такой же способ, о многом говоря иносказательно. Но какая же тому причина? Ведь не напрасно же благодать Духа установила это; почему же и для чего? С двоякою целию: во-первых, чтобы слово сделать более выразительным и очевиднее представить то, о чем говорится. Ум, занятый образами из обыкновенных предметов, больше возбуждается и, видя как бы на картине изображения, более увлекается ими. Это первая причина. Во-вторых, для того, чтобы усладить речь и чтобы сказанное лучше утвердилось в памяти. Простые изречения не так усвояются и не так привлекают внимание большинства слушателей, как изложение их при помощи предметов и предметное изображение их. Это, как можно видеть, с великою мудростию сделано в настоящей притче. Ижняй мзду приемлет и собирает плод в живот вечный (ст. 36). Плод земной жатвы служит не для вечной, а для временной жизни; духовный плод, напротив, – к жизни нестареющейся, бессмертной. Видишь ли, слова чувственные, а смысл духовный, и самим образом выражений отделяется земное от Небесного. Как, беседуя о воде и изображая свойства ее, Он говорил, что пияй от воды сия не вжаждется во веки, так и здесь говорит, что этот плод собирается для жизни вечной. Да и сеяй вкупе радуется и жняй (ст. 36). Кто это сеяй и кто жняй? Сеятелями были пророки, но они сами не жали, а апостолы; однако не лишены за это радости и награды за труды, а вместе с нами радуются и веселятся, хотя и не жнут с нами, – так как жатва и сеяние не одно и то же. Поэтому, где труд меньше, а утешения больше, на то Я и соблюл вас, а не для сеяния. В сеянии много тяжкой работы и труда, а в жатве много прибытка, но труд не такой, это легче. Этим Он хочет показать, что и желанием пророков было – чтобы люди обращались к Нему. К этому и закон приготовлял. Для того они и сеяли, чтобы произвести этот плод. Он показывает также, что Он и пророков посылал и что Новый и Ветхий Заветы имеют великое сродство между собою. Все это Он дает видеть вместе посредством настоящей притчи. При этом припоминает и употребляемое многими присловие: о сем бо, говорит, слово есть истинное, яко ин есть сеяй, и ин есть жняй (ст. 37). Так говорят многие, когда одни подвергались трудам, а другие пожинают плоды; Он и говорит, что это присловие в настоящем случае очень справедливо. Трудились пророки, а вы собираете плоды трудов их. Не сказал: получаете их награды, а: плоды, – потому что и великий труд пророков не остается без награды. Так и Даниил сделал: и он припомнил притчу, которая говорит: от беззаконник изыдет преступление (1 Цар. 24, 14). Давид также во время плача вспомнил ее. Поэтому Христос и сказал прежде: да и сеяй вкупе радуется и жняй. Так как Он намеревался сказать, что ин есть сеяй, и ин есть жняй, то, чтобы кто-нибудь, как я сказал, не подумал, будто пророки лишены награды, Он и говорит нечто странное и неожиданное, не бывающее в делах чувственных, но – в духовных составляющее особенность их. В делах чувственных, если бы случилось, что один посеял, а другой пожал, то оба они вместе не стали бы радоваться; но сеявший скорбел бы, что трудился для других, а радовался бы только жнущий. Здесь же не так; но и не жнущие того, что посеяли, радуются вместе с жнущими. Отсюда ясно, что и они участвуют в награде. Аз послах вы жати, идеже вы не трудистеся: инии трудишася, и вы в труд их внидосте (ст. 38). Этим-то особенно Он ободряет учеников. Им казалось трудным делом пройти вселенную с проповедию, а Он дает видеть, что это весьма легко. Бросать семена и приводить неосвященные души к богопознанию – вот что было трудно и требовало много усилий. Для чего же Он говорит об этом? Для того, чтобы, когда пошлет их на проповедь, они не страшились, как посылаемые на дело трудное. Поприще пророков, говорит Он, было гораздо труднее, а вы, как самое дело показывает, идете на труд более легкий. Как в жатве легко собирается плод, в короткое время житница наполняется снопами, и уже не опасаются перемены времен, зимы, весны и дождя, так и теперь самые дела говорят за себя. Между тем, когда Он говорил это, приходят самаряне, и тотчас собран плод: поэтому-то Христос и сказал: возведите они ваши и видите нивы, яко плавы суть. Сказал – и это оказалось на деле, и слова Его подтвердились событиями, потому что от града того мнози вероваша в Онь от Самарян, за слово жены свидетельствующия, яко рече ми вся, елика сотворих (ст. 39). Они видели, что жена не могла по угодливости превозносить похвалами того, кто обличил ее грехи, или в угодность кому-либо другому обнаруживать свою жизнь.