Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга II
Шрифт:
Итак, если вдруг всего достигнуть для тебя трудно, то не домогайся получить все в один раз, но постепенно и мало-помалу восходи по этой лестнице, ведущей тебя на Небо. Как страждущие горячкою, при умножающейся внутри их острой желчи, если принимают какую-либо пищу и питье, не только не утоляют жажды, но еще сильнее разжигают пламень, так точно и любостяжатели, по мере удовлетворения своей ненасытимой страсти, которая острее самой желчи, еще более воспламеняют ее. Ничто не прекращает этой страсти так легко, как постепенное ослабление желания корысти, подобно тому как малое употребление пищи и пития уничтожает действие желчи. А это, спросишь ты, как может быть? Не иначе как если ты будешь представлять, что, непрестанно обогащаясь, ты никогда не перестанешь жаждать нового богатства и истаевать от желания большего, а не прилепляясь к богатству, легко можешь остановить и самую страсть. Итак, не озабочивайся многим, чтобы не погнаться за тем, чего нельзя достигнуть, не заразиться неизлечимою болезнью и от того не сделаться несчастнее всех. Скажи мне, кто более мучится и терзается: тот ли, кто желает дорогих кушаний и напитков и не в состоянии удовлетворить своего желания, или тот, кто не имеет такого желания? Очевидно, тот, который сильно желает и не может получить желаемого. Состояние желающего и не получающего, жаждущего и не утоляющего своей жажды так мучительно, что и Христос, желая дать нам понятие о геенне, изображает ее точно также, представляя в ней богатого среди пламени; последний, желая капли воды и не получая ее, жестоко мучился. Итак, кто презирает богатство, тот только подавляет в себе страсть к нему; напротив, кто желает обогатиться и умножить свое имение, тот еще более воспламеняет ее и никогда не в силах подавить. Последний, хотя бы собрал бесчисленное богатство, желает получить еще столько же; хотя бы удалось ему и это получить, и тогда он пожелает иметь еще вдвое более; и таким образом, более и более желая, он впадает в некоторый новый, ужасный и никогда не излечимый род сумасшествия, которое заставляет его желать, чтобы и горы, и земля, и море, и вообще все претворилось для него в золото. Итак, знай, что не умножением богатства, но истреблением в себе страсти к нему прекращается зло. В самом деле: если бы тебе пришла когда-нибудь глупая страсть летать по воздуху, то как бы ты истребил ее? Устройством ли крыльев и других потребных к тому орудий или путем рассуждения, что желание это невыполнимо
4. Итак, размыслив о всем этом, истреби в себе злую страсть к богатству. Ты не можешь даже сказать и того, что она доставляет блага настоящие, а лишает только будущих; да хотя бы это было и так, и это есть уже крайнее наказание и мучение. На самом деле, однако, нельзя сказать и этого. Страсть к богатству подвергает тебя жестокому наказанию не только в геенне, но еще и прежде ее, в настоящей жизни. Страсть эта разоряла многие домы, воздвигала жестокие войны и заставляла прекращать жизнь насильственною смертию. Да еще и прежде этих бедствий, она помрачает добрые качества души и часто делает человека малодушным, слабым, дерзким, обманщиком, клеветником, хищником, лихоимцем и вообще имеющим в себе все низкие качества. Но, может быть, ты, смотря на блеск серебра, на множество слуг, на великолепие зданий и на уважение к богатству в собраниях, обольщаешься всем этим? Какое же средство против этой гибельной болезни? Собственное твое размышление о том, как это уязвляет твою душу, как помрачает ее и делает гнусною, безобразною и порочною; собственное твое размышление, с какими бедствиями соединено собирание богатства, с какими трудами и опасностями должно его беречь, вернее же, – что его и нельзя уберечь до конца, а если и удастся сохранить от всяких хищений, то приходит смерть и передает твое богатство часто в руки врагов, а тебя самого похищает ничего не имеющего, кроме ран и язв, полученных от богатства, с которыми душа твоя переселяется в тот мир. Итак, если ты увидишь кого-нибудь облеченного блестящею одеждою и окруженного толпой телохранителей, то раскрой его совесть, – и ты найдешь внутри его много паутины и увидишь много нечистоты. Представь Павла и Петра, представь Иоанна и Илию, и в особенности Самого Сына Божия, Который не имел, где главу подклонити (Лк. 9, 58). Подражай Ему и Его рабам и помышляй о неизреченном богатстве. Если же ты, несколько прозрев, опять помрачишься земными благами, подобно погибающим во время кораблекрушения, то припомни изречение Христа о том, что невозможно богатому войти в Царство Небесное. Вместе с этим изречением представь и то, что и горы, и земля, и море – словом, все, если хочешь, превратилось в золото, – и ты увидишь, что ничто не может сравниться с тем вредом, который отсюда для тебя проистек бы. Ты укажешь на множество десятин земли, на десять, двадцать или, пожалуй, и более домов, на столько же бань, на тысячу или вдвое больше слуг, на посеребренные и позолоченные колесницы, а я скажу вот что. Если бы каждый из обогащающихся между вами, презрев эту нищету (ведь в сравнении с тем, о чем я намерен говорить, это есть нищета), приобрел весь мир, если бы каждый из них столько же имел у себя рабов, сколько теперь находится людей на земле, море и во всем мире, если бы каждый из них имел в своем владении и землю, и море, все здания, города и народы и если бы для них из всех источников, вместо воды, текло золото, то и этих богачей я не счел бы стоящими даже трех оболов, – так как они лишаются Царствия Небесного. Если они, желая тленных благ, мучатся, когда не получают их, то что может утешить их, когда они узнают цену будущих неизреченных благ? Совершенно ничто. Итак, помышляй не о множестве богатства, но о том вреде, которому подвергаются слишком пристрастившиеся к нему; они из-за него теряют небесные блага и уподобляются тем, которые, лишившись великой чести при царском дворе, остаются с кучей навоза, и даже еще гордятся этим. И подлинно, куча богатства ничем не лучше кучи навоза, даже еще хуже. Навоз годен и для земледелия, и для топления бань, и для других подобных нужд; золото же, закопанное в землю, совершенно бесполезно: да и дай Бог, чтобы оно было только бесполезно. Но оно в душе обладающего им воспламеняет как бы огненную пещь, если не употребляется как должно. Каких зол оно не причиняет? Потому-то светские писатели и называли любостяжание верхом зол, а блаженный Павел гораздо лучше и с большею выразительностью назвал корнем всех зол. Итак, размышляя о всем этом, поревнуем тому, что достойно ревности: не желая величественных зданий или дорогих поместий, поревнуем мужам, имеющим великое дерзновение к Богу, которые приготовили себе сокровище на Небесах и наслаждаются им, мужам, которые поистине богаты, так как сделались бедными для Христа; поревнуем им, чтобы получить нам вечные блага, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Беседа LXIV
Изъяснение 19, 27–20, 16. Бедность не препятствует быть совершенным. – Обетования Божии условны. – В каком смысле апостолам обещается суд над двенадцатью коленами. – Смысл и цель притчи о виноградаре и делателях. – Призвание зависит от готовности человека повиноваться Богу. – Для спасения нужны правая вера и добродетельная жизнь. – Пренебрежение одной какой-либо добродетели приводит к погибели. – Милосердие делает душу непобедимою для диявола. – Не должно соблазняться примером ленивых.
1. Что это значит, блаженный Петр: оставихом вся? Уду, сети, корабль, ремесло? Это ли разумеешь ты под словом: вся? Да, отвечает он. Но не честолюбие заставляет меня говорить так. Я хочу этим вопросом обратить людей бедных (ко Господу). Так как Господь сказал: ащехощеши совершен быти, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси (см.: Мф. 19, 21), то, чтобы кто из бедных не спросил: что же, если у меня нет имения, значит, я и не могу быть совершенным? – для того Петр предлагает вопрос свой Иисусу, чтобы ты, бедный, знал, что бедность твоя нимало не вредит тебе. Петр спрашивает для того, чтобы не от Петра узнал ты истину и сомневался (он и сам тогда был еще несовершен и не имел Духа), но чтобы, получив ответ от Учителя Петрова, был твердо уверен в ней. Как поступаем мы, когда, предлагая мнения других, часто усвояем их себе, так поступил и апостол: он вместо всей вселенной предложил Иисусу этот вопрос. Свою участь он знал ясно, как это видно из того, что о нем было прежде сказано. Получивши еще на земле ключи Царствия Небесного, он тем более мог быть уверен в наследии благ. Но смотри, с какою точностью отвечает он на требования Христовы. Христос требовал от богатого двух вещей: чтобы он отдал имение свое нищим и чтобы последовал за Ним. Поэтому и апостол указывает на эти же два действия: на оставление имения и последование за Иисусом. Се, мы, говорит он, оставихом вся, и в след Тебе идохом. Оставление всего было нужно для последования: последование чрез оставление сделалось удобнее, и за то, что они оставили все, были исполнены надежды и радости. Что же отвечает Христос? Аминь глаголю вам, яко вы, шедшии по Мне, в пакибытие, егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома Израилевома (Мф. 19, 28). Итак, что же? И Иуда будет сидеть на престоле? Нет. Как же Христос говорит: вы сядете на двоюнадесяте престолу? Как обещание это исполнится? Внимай, как и каким образом. Бог дал закон, чрез Иеремию-пророка возвещенный иудеям и гласящий: наконец возглаголю на язык и на царство, да искореню и разорю. И аще обратится язык той от лукавств своих, раскаюся и Аз о озлоблениях, яже помыслих сотворити им. И наконец реку на язык и на царство, да возсозижду и насажду я. И аще сотворят лукавая предо Мною, еже не послушати гласа Моего, раскаюся и Аз о благих, яже глаголах сотворити им (см.: Иер. 18, 7-10). По тому же закону поступаю Я, говорит Он, и с добродетельными. Хотя Я и обещаю воссоздать их, но если они окажутся недостойными этого обещания, то Я не исполню его. Так случилось с человеком первозданным. Трепет и страх ваш, сказал Господь, будет на всех зверех земных (Быт. 9, 2); но этого не исполнилось, так как человек сам себя показал недостойным такой власти. Так точно и Иуда. Но чтобы одни, устрашенные приговором наказания, не предались отчаянию и еще более не ожесточились, а другие, надеясь на обещание благ, не сделались совершенно беспечными, ту и другую болезнь Он врачует вышеупомянутым образом, как бы так говоря: буду ли Я угрожать тебе казнью, не отчаивайся, потому что ты можешь покаяться и уничтожить Мое определение, как сделали ниневитяне; буду ли обещать какое-либо благо, не ослабевай, надеясь на обещание, потому что если ты окажешься недостойным, то Мое обещание не только не принесет тебе никакой пользы, но еще увеличит твое наказание. Я обещаю награду только достойному. Вот почему и тогда, беседуя с учениками Своими, Он не без условия дал обещание; не сказал просто: вы, но присовокупил еще: шедшии по Мне, чтобы и Иуду отвергнуть, и тех, которые после имели обратиться к Нему, привлечь, – эти Его слова относились не к ученикам одним и не к Иуде, который впоследствии времени сделался недостойным Его обещания. Итак, ученикам Господь обещал дать награду в будущей жизни, говоря: сядете на двоюнадесяте престолу (потому что они уже находились на высшей степени совершенства и никаких земных благ не искали); а другим обещает и настоящие блага: и всяк, говорит, Иже оставит братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, или дом имене Моего ради, сторицею приимет в настоящем веке, и живот вечный наследит (см.: Мф. 19, 29). Чтобы некоторые, слыша слово: вы, не подумали, что сподобиться в будущей жизни величайших и первых почестей предоставлено одним ученикам, Он продолжил речь и распространил Свое обещание на всю землю и, обещая настоящие блага, уверяет в будущих. Господь и с учениками, вначале, когда они еще были несовершенны, начал беседу Свою представлением настоящих благ. Когда именно Он призывал их к Себе, от моря, и отвлекал от их ремесла, и повелевал оставить корабль, Он упоминал не о Небесах, не о престолах, но о настоящих вещах, говоря: сотворю вы ловцы человеком (Мф. 4, 19). Но когда возвел их на высшую степень совершенства, тогда говорит уже и о небесных благах.
2. Но что значат слова: судяще обеманадесяте коленома Израилевома? То, что они осудят их; апостолы не будут сидеть, как судии; но в каком смысле сказал Господь о царице Южской, что она осудит род тот, и о ниневитянах, что они осудят их, в том же говорит и о апостолах. Потому и не сказал: судяще языком и вселенной, но: коленома Израилевома. Иудеи были воспитаны в тех же самых законах и по тем же обычаям и вели такой же образ жизни, как и апостолы.
Поэтому, когда они в свое оправдание скажут, что мы не могли уверовать во Христа потому, что закон воспрещал нам принимать заповеди Его, то Господь, указав им на апостолов, имевших один с ними закон и, однако же, уверовавших, всех их осудит, как о том и раньше сказал: сего ради тии будут вам судии (Мф. 12, 27). Что же, скажешь ты, великого в Его обещаниях, если апостолы будут иметь то же, что имеют ниневитяне и царица Южская? Но Он еще прежде обещал им много других наград и после обещает. Не в этом одном только их награда. Впрочем, и в этом обещании заключается нечто большее пред тем, что сказано о ниневитянах и царице Южской. О последних Господь сказал просто: мужие Ниневитстии востанут и осудят род сей, и царица Южская осудит (см.: Мф. 12, 41–42). А о апостолах не говорит так просто. Но как говорит? Егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своея, тогда и вы сядете на двоюнадесяте престолу, – показывая этим, что и они вместе с Ним будут царствовать и участвовать в той славе. Аще терпим, говорит апостол, с Ним и воцаримся (2 Тим. 2, 12). Престолы не означают седалища (так как Он один есть седящий и судящий), но ими означается неизреченная слава и честь. Итак, апостолам обещал Господь эту награду, а всем прочим – живот вечный и сторичную мзду здесь. Но если все прочие, то тем более апостолы должны получить возмездие и там, и в здешнем веке. Так и сбылось. Оставив уду и сети, они имели во власти своей имущества всех людей, их домы, поля и даже самые тела верующих; многие готовы были даже умереть за них, как свидетельствует о том Павел, говоря: аще бы было мощно, очеса бы ваши извертевше, дали быстеми (Гал.
4, 15). Далее, словами: всяк, Иже оставит жену – Господь не внушает того, чтобы без причины были расторгаемы браки; но как, говоря о душе, что погубивый душу свою Мене ради обрящет ю (см.: Мф. 10, 39), говорил это не для того, чтобы мы убивали самих себя и тотчас разлучали душу с телом, но для того, чтобы предпочитали всему благочестие, – так и здесь того же требует Он, повелевая оставить жену и братьев. Мне кажется также, что Он говорит здесь еще и о гонениях. В то время многие отцы детей своих и жены мужей своих привлекали к нечестию. Итак, когда они от вас требуют этого, говорит Господь, оставьте и жену, и отца, о чем и Павел говорит: аще ли неверный отлучается, да разлучится (1 Кор. 7, 15). Возвысив таким образом апостолов и утвердив их в надежде награды, определенной и им самим и всей вселенной, Господь присоединил: мнози будут перви последний, и последни первии (Мф. 19, 30). Слов этих нельзя ограничивать некоторыми только лицами. Они относятся ко многим и другим; Впрочем в них говорится и о верующих, и о непокорных фарисеях, как и прежде о них же говорил Господь, что мнози от восток и запад приидут, и возлягут с Авраамом и Исааком и Иаковом, сынове же царствия изгнани будут вон (Мф. 8, 11–12). Потом Господь предлагает и притчу, чтобы побудить к большей ревности тех, которые обратились к Нему после других. Подобно есть, говорит Он, Царствие Небесное человеку домовиту, Иже изыде купно утро наяти делатели в виноград свой. И совещав с ними по пенязю на день, посла их в виноград. И в третий час виде ины стояща праздны, и тем рече: идите и вы в виноград, и еже будет праведно, дам вам. Ив шестый и девятый час сотвори такоже. Во единыйже надесять час виде другим стояща праздны, и глагола им: что зде стоите весь день праздны? Они же глаголаша ему: никтоже нас наят. Глагола им: идите и вы в виноград мой, и еже будет праведно, приимете. Вечеру же бывшу, глагола господин винограда к приставнику своему: призови делатели и даждь им мзду, начен от последних до первых. Ипришедше Иже в единыйнадесять час, прияша по пенязю. И перви мняху больше прияти; и прияша и тии по пенязю. И приемше роптаху на господина, глаголюще: сии последний един час сотвориша, и равных нам сотворил их еси, понесшим тяготу дне и вар. Он же, отвещав единому их, рече: друже, не обижу тебе; не по пенязю ли совещал еси со мною? Возми твое и иди: хощу же и сему последнему дати, якоже и тебе. Или несть ми лет сотворити еже хощу во своих ми? Аще око твое лукаво есть, яко аз благ есмъ? Тако будут последний перви, и первии последни: мнози бо суть звани, мало же избранных (см.: Мф. 20, 1-16).
3. Что значит эта притча? Сказанное в начале не согласно с тем, что говорится в конце ее, но открывает совершенно противное. В ней Господь показывает, что все люди получают равные награды; а не говорит того, что одни изгоняются, а другие вводятся. Но прежде этой притчи и после нее Он говорил противное: будут перви последний и последни первии, то есть последние будут выше и самых первых, которые уже не будут первыми, но сделаются последними. А что таков действительно смысл этого изречения, это видно из присоединенных к нему слов: мнози бо суть звани, мало же избранных, – которыми Господь вместе и первых укоряет, и последних утешает и ободряет. Но притча не то говорит, в ней говорится только, что последние равны будут мужам, уже испытанным и много трудившимся. Равных бо нам, говорится в ней, их сотворил еси, понесшим тяготу дне и вар. Итак, что же значит эта притча? Нужно прежде объяснить ее, и тогда мы разрешим указанное противоречие. Виноградом называются в ней повеления и заповеди Божии, временем делания – настоящая жизнь, а делателями – те, которые различным образом призываются к исполнению заповедей Божиих; утро же, третий, шестой, девятый и одиннадцатый час – означают различные возрасты пришедших и получивших одобрение за труды свои. Но главное дело состоит в том: те первые, которые столько прославились и угодили Богу и весь день с особенною ревностью провели в трудах, не заражены ли сильнейшею страстью злобы, завистью и недоброжелательством? Видя, что и пришедшие после них получили такую же награду, они говорили: сии последний един час сотвориша, и равны их нам сотворил еси, понесшим тяготу дне и вар. Так они, не потерпев никакого убытка и получив сполна свою награду, досадовали и негодовали на то, что другие пользуются благами, – а это происходило от зависти и недоброжелательства. Но что всего важнее, Сам Домовладыка, защищая тех и оправдывая Свой поступок пред человеком, говорившим Ему, обвиняет его в злобе и крайней зависти, говоря: не по пенязю ли совещал еси со Мною? Возми твое и иди; хощу же последнему дати, якоже и тебе. Аще око твое лукаво есть, яко Аз благ есмь? Итак, чему научают нас такие притчи? Не в этой только, но и в других притчах то же можно видеть. Так, например, и добрый сын впал в такую же душевную болезнь, когда увидел, что блудный брат его удостоился великой чести, и даже большей, нежели он. Как последним делателям винограда большая честь была оказана тем, что они первые получили награду, так и блудному сыну обилием даров сделано было предпочтение, о чем свидетельствует сам добрый сын. Что же следует сказать? То, что в Царстве Небесном нет ни одного человека, который бы производил такие споры и жалобы, и быть не может, потому что там нет места ни зависти, ни недоброжелательству. Если святые и в настоящей жизни полагают души свои за грешников, то, видя их там наслаждающихся уготованными благами, они тем более радуются и почитают это собственным блаженством. Итак, для чего Господь в таком образе предложил слово Свое? Это притча; а в притчах не нужно изъяснять все по буквальному смыслу, но, узнавши цель, для которой она сказана, обращать это в свою пользу и более ничего не испытывать. Дли чего же так изображена эта притча и какая цель ее? Та, чтобы соделать ревностнейшими людей, которые в глубокой старости переменяют образ жизни и становятся лучшими, и чтобы освободить их от того мнения, будто они ниже других (в Царстве Небесном). Потому-то Господь и представляет, что другие с огорчением смотрят на их блага, не для того, чтобы показать, будто они истаевают от зависти и терзаются, – нет, – но чтобы уверить, что и поздно обратившиеся удостоятся такой чести, которая может породить в других зависть. Так часто делаем и мы сами, говоря: он меня обвиняет за то, что я тебя удостоил такой чести, – и говорим так не потому, чтобы в самом деле кто-либо обвинял нас или чтобы нам хотелось оклеветать кого, но чтобы показать этим величие дара, коего другой удостоился.
Но почему Он не всех вдруг нанял? Насколько мог, всех, а что не все вдруг Его послушались, это зависело от воли званных. Поэтому Он одних утром, других в третьем, иных в шестом, иных в девятом часу призывает, а некоторых даже в одиннадцатом, смотря по тому, когда кто готов был повиноваться Ему. Это объясняет и Павел, говоря: егда же благоволи избравыймяот чрева матери моея (см.: Гал. 1, 15). Но когда благоволил? Тогда, когда он готов был повиноваться. Сам Бог хотел этого от начала; но так как Павел не послушал бы Его, то Он тогда благоволил призвать его, когда последний и сам готов был покориться Ему. Так призвал Он и разбойника. Мог и прежде призвать его; но тогда он не послушал бы Его. Если Павел не послушал бы Его сначала, то тем более разбойник. Что же касается до слов делателей: никтоже нас наят, то уже я сказал общую мысль, что не на все в притчах должно обращать внимание. А здесь это не нужно и потому, что говорящим представляется не Сам Домовладыка, но трудившиеся. Он же не обличает их для того, чтобы не привести их в сомнение, но привлечь к Себе. А что Он звал всех, кого мог, в первом часу, это видно и из самой притчи, где сказано, что Он с утра вышел нанять.
4. Итак, из всего видно, что притча эта сказана как для тех, которые в первом возрасте жизни своей, так и для тех, которые в старости и позже начали жить добродетельно: для первых, чтобы они не возносились и не упрекали тех, кто пришел в одиннадцатый час; для последних, чтобы они познали, что и в короткое время можно все приобресть. Так как раньше Господь говорил о великой ревности, об оставлении имений и о пренебрежении всего находящегося на земле, а для этого потребно великое мужество и юношеская ревность, то, чтобы возжечь в слушателях пламень любви и волю соделать твердою, Он показывает, что и после пришедшие могут получить награду за целый день. Этого, впрочем, Он не говорит, чтобы они опять не возгордились; но показывает, что все зависит от Его человеколюбия, по которому и они не будут отвергнуты, но будут удостоены вместе с другими неизреченных благ. И это-то составляет главную цель настоящей притчи. Если далее Он присовокупляет: тако будут последний перви, и первии последни, мнози бо суть звани, мало же избранных, – то не удивляйся этому. Это Он высказывает не как заключение, выведенное из притчи, а утверждает лишь то, что как сбылось одно, так сбудется и другое. Здесь первые не сделались последними, но все получили одну награду, сверх всякой надежды и ожидания. Но как здесь, сверх чаяния и надежды, сбылось то, что последние сравнялись с первыми, так сбудется и еще большее и удивительнейшее, то есть, что последние окажутся впереди первых, а первые останутся за ними. Итак, одно выражает притча, другое – послесловие. Кажется мне, что Он указывает здесь на иудеев и на тех из верных, которые, просияв сначала добродетелью, после ней вознерадели и опять обратились к пороку; равно как и на тех, которые, удалившись от беззакония, многих превзошли добродетелями. И действительно, мы видим, что такие перемены случаются и в вере, и в образе жизни.