Толкование закона в Англии
Шрифт:
Очевидно, что заявления судей, относящиеся к толкованию закона и уяснению намерений законодателя, не должны заменять собою толкование самого закона, и судам следует опасаться ошибок, интерпретируя статут так, как он был истолкован в прецеденте, вместо того, чтобы обратиться к непосредственному тексту акта. Не вызывает сомнения, что решение относительно смысла слов связывает нижестоящие суды при толковании тех же слов по аналогичным обстоятельствам, однако все, что в прецеденте не относится непосредственно к толкованию, может оказаться чрезвычайно полезным, но не должно освобождать судью от обязанности выносить независимое решение [425] . Суды не всегда придерживаются того намерения парламента, которое они установили в ходе разбирательства. Например, в делах Anisminic Ltd. v Foreign Compensation Commission (1969) [426] , Fisher v Bell (1961) [427] , Stock v Frank Jones (Tipton) Ltd. (1978) [428] суд счет намерения парламента незаконными и противоречащими принципам английского права, и на основании этого не применил положения статутов. Указанные решения подтверждают беспрецедентную степень полномочий, предоставленную судьям для поддержания должного уровня толкования, а также для того, чтобы они могли справиться с непредвиденными ситуациями [429] .
425
Лорд
426
[1969] 1 All ER 208.
427
[1961] 1 QB 394.
428
[1978] 1 WLR 231.
429
Например, в деле Attorney General v Edison Telephone Company суду предстояло установить, правомерно ли применение Акта «О телеграфе» 1869 г. до того, как телеграф был изобретен.
Международный подход (international approach). Доктрина судебного толкования получила новый стимул развития в связи с принятием в 1998 г. Акта «О правах человека» (Human Rights
Act, 1998), который напрямую перенес стандарты Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в контекст национального права Великобритании. Вступление в силу этого статута 02.10.2000 г. катализировало новую тенденцию в толковании закона судебными инстанциями. Обращает особое внимание наметившийся отход от устоявшихся представлений, в рамках которых судьи, по крайней мере, до вступления Великобритании в Европейское Экономическое Сообщество в 1973 г., делали акцент на законодательную прерогативу парламента и, как результат, на принимаемые им нормативные тексты. Если вторая половина XX в. демонстрировала закономерное возвышение роли актов парламента над судебными прецедентами, то XXI в. характеризуется возрастающей ролью внешних юридических стандартов в форме многосторонних договоров и, в особенности, правовых актов Евросоюза.
Правоприменители критикуют эту тенденцию, подчас отказываясь принимать внешние континентальные нормы как руководство к практической деятельности. Министр внутренних дел Великобритании Тереза Мэй недавно заявила, что намерена добиваться упразднения британского Акта «О правах человека», который в ее глазах препятствует эффективной борьбе с международным терроризмом и преступностью. Имеющий силу закона Акт «О правах человека» включил в себя положения Европейской конвенции о правах человека, сделав их юридически обязывающими в национальном пространстве. Однако, по мнению критиков этого закона, он нередко использовался юристами для защиты обвиняемых в террористической деятельности и противодействия их высылке из Великобритании. Британские консерваторы уже в течение нескольких лет обещают отменить или модифицировать закон с учетом нынешних реалий. Английские правоприменители столкнулись с ситуациями, когда они не могут депортировать людей, подозреваемых в терроризме. Позицию Мэй поддержал лидер консерваторов, премьер-министр Дэвид Кэмерон, который сообщил, что нынешнее правительство предлагает разработать вместо Акта «О правах человека» британский билль о правах, куда войдут основные положения о правах и свободах граждан.
Международный подход содержит открытую дихотомию – национальные законы большинства государств во второй половине XX в. установили примат международного права над национальным, однако, в XXI в. на фоне глобализационных процессов наметилось стремление многих государств защитить свои национальные пространства от экспансии транснациональных монополий и агрессивного поведения других государств.
Интерпретативный подход (interpretative approach) подразумевает, что в судебном решении при применении закона к конкретным правоотношениям интерпретатор, помимо применения прецедентов, правил, презумпций и других инструментов, выражает собственное намерение, реализует имманентные его личности цели. Именно личная нормативная система интерпретатора, включающая в себя правовые знания, оценки, представления, формирует характер решения по так называемым сложным делам. Правосознание судьи, личная убежденность, профессиональная деформация [430] , внутренняя структура его аргументативной практики становятся основополагающими факторами при принятии решения.
430
Профессиональная деформация (от лат. deformatio) – личностные изменения, возникающие вследствие интенсивного воздействия специфической профессиональной среды, формирующие специальный тип мировоззрения и навыков личности судьи, прокурора, следователя, адвоката, оперативного сотрудника и т. д. (Прим. автора).
Председатель Верховного суда Израиля Аарон Барак говорит о судье как «разумном лице» и его «разумном выборе», определяемом мировоззрением, различным житейским опытом, социальными принципами, неодинаковым пониманием своей функции. «Решающий компонент в определении разумности выбора – личный опыт судьи: его образование, его личность и его эмоциональность. Есть судьи, для которых определенный аргумент значит больше, чем для других судей. Есть судьи, которые настаивают на тяжком бремени доказывания, прежде чем отклонятся от существующего права, и судьи, довольствующиеся легким бременем доказывания при отклонении от существующего права. Есть судьи, которых больше впечатляют сочинения авторов, исследователей и других людей, и есть судьи, которых это впечатляет меньше. Каждый судья имеет комплексный житейский опыт, влияющий на его подход к жизни и поэтому также на его подход к праву» [431] . А. Барак подчеркивает, что «мы занимаемся областью, в которой нет единственно законного решения», «широкая сфера личности судьи как человеческого существа… влияет на производимый им выбор» [432] . «Судья – продукт своего времени. Он живет в данное время и в данном обществе. Цель объективности состоит не в том, чтобы отсечь его от его окружения, но, напротив, в том, чтобы дать ему возможность надлежащим образом сформулировать фундаментальные принципы его времени. Цель объективности состоит не в том, чтобы «освободить» судью от его прошлого, его образования, его опыта, его веры и его ценностей. Наоборот, ее цель в том, чтобы стимулировать его к использованию всего этого и отражению, насколько возможно чистому, фундаментальных ценностей нации» [433] . По мнению А. Барака судья «движется вместе с историей», как «часть своего времени», как «порождение своей эры», поэтому абсолютной объективности в области судейского усмотрения определенно не существует. «Вся судейская объективность содержит большую дозу субъективности в смысле определенной субъективизации объективного. Судья – всего лишь человек, и при всем своем желании отрешиться от своих личных пристрастий он не может отрешаться от себя самого. Поэтому задача заключается не в том, чтобы достичь абсолютной объективности, а скорее в том, чтобы найти подходящий баланс между объективностью и субъективностью» [434] .
431
Барак А. Судейское усмотрение. Пер. с англ. М., 1999. С. 158.
432
Там же. С. 159.
433
Там же. С. 167.
434
Там же. С. 171.
Согласно доктрине американского правового реализма личные цели судьи имеют решающее значение при вынесении решения. Судья О.В. Холмс полагал, что право – это «предсказания о том, что в реальности будут делать судьи, и не более того». Описывая процедуры рассмотрения дел, реалисты утверждали, что судьи решают дела излишне субъективно, не так, как в законах и учебниках. Законодательство всегда содержит неясности, полнота и определенность недостижимы, жизненные обстоятельства стремительно меняются, судьи выносят решения интуитивно, имитационно придавая им вид результатов правоприменительного и рационального мыслительного процесса. Реалисты призывали открыто провозгласить, что при вынесении судебных решений внеправовые факторы принимаются во внимание, неизбежно влияют на решения суда, и граждане должны учитывать это.
Рональд Дворкин, развивавший интерпретативную теорию права (interpretative theory of law), утверждал, что судьи, вынося решения, в большей степени полагаются не на нормы, а на «ненормативные стандарты», что невозможно отделить мораль от права, которое состоит не только из законов, как утверждают позитивисты, но также из так называемых «ненормативных стандартов». Когда суд должен разрешить сложное дело, к которому ни закон, ни прецедент напрямую не применить, он основывает свое решение на моральных и политических принципах и стандартах. Согласно Дворкину, судебное решение является интерпретационным: судьи обязаны разрешать сложные дела через интерпретацию политической структуры и общества в целом, от наиболее глубоких конституционных законов до специальных, например, закона о деликте или договоре. Успешное толкование – один из факторов, оправдывающих практику судебного сообщества: оно должно «сходиться» с практиками по духу, которым оно связано с существующим правовым материалом, детерминирующим юридическую практику. Кроме того, поскольку интерпретация обеспечивает моральное оправдание этой практике, она должна представлять судей в наилучшем из возможных моральном свете. Другими словами, принципы, которыми судья должен руководствоваться, будут включать его собственное представление о наилучшем толковании сплетения политических институтов и решений его общества. Судья обязан задаться вопросом, может ли его решение быть частью последовательной теории, оправдывающей доктрину применения права. Существует только один «правильный ответ» на каждую правовую проблему; и задача судьи найти его. Ответ будет «правильный» по духу в случае наилучшей связи с институциональной и конституционной историей права. По этой причине правовое доказательство и анализ интерпретационны по своей природе [435] .
435
Dictionary of Law. Oxford, 2009. P. 296.
«Судебные решения – это политические решения, во всяком случае, в том широком смысле, который предполагает доктрину о политической ответственности» [436] , – утверждает Р. Дворкин и описывает алгоритм интеллектуальной деятельности идеального судьи Геркулеса, который помимо многих направлений своей деятельности, «должен разработать свое понятие принципов, лежащих в основе общего права, приписав каждому из соответствующих прецедентов некую структуру принципов, которая оправдывает решение согласно этому прецеденту. И тут он обнаружит еще одно важное различие между понятием принципов и понятием законодательного замысла, которое он применял при интерпретации законов. В случае законодательных актов ему пришлось выбирать теорию о замысле рассматриваемого конкретного закона, обращаясь к другим законодательным актам лишь в той мере, в какой это могло помочь при выборе среди теорий, примерно одинаково согласующихся с рассматриваемым законом» [437] .
436
Дворкин Р. О правах всерьез. Пер. с англ. М., 2004. С. 129.
437
Там же. С. 165–166.
«Гносеологические стремления политического философа направлены не столько на осмысление и артикулирование общефилософских вопросов, сколько на построение определенной философской модели, позволяющей теоретически осмыслить проблемы политической действительности, которые ставятся перед современным обществом» [438] , – полагает О.Б. Игнаткин. По его мнению, все политико-философские проблемы Дворкин рассматривал с точки зрения личности, вовлеченной в процесс самосозидания, а не с точки зрения общих структур. Однако в то же время ученый считал, что личность недостаточно понимать как некий «чистый»
438
Игнаткин О.Б. «Равенство в свободе»: Принципы политической философии Рональда Дворкина. М., 2008. С. 190.
субъект, лишенный всех определяющих его качеств, данный «до» и «отдельно» от каких бы то ни было ценностей, целей, социальных связей и отношений. Во многом Дворкин рассматривал человека в социокультурном контексте, понимая, что личность при этом не может быть полностью обусловленной социальными связями, ролями, той социальной общностью, к которой она принадлежит [439] .
Обосновывая свою концепцию толкования в «Империи права» («Law's Empire»), Дворкин говорит о необходимости подхода к интерпретативной работе изнутри, с точки зрения толкователей. «К сожалению, даже предварительный расклад будет противоречивым, потому что если общность использует интерпретативные концепции вообще, то сама концепция интерпретации будет одной из них: теория интерпретации есть интерпретация практики использования интерпретативных концепций более высокого порядка (то есть любой адекватный подход к интерпретации должен содержать истину о самом себе)» [440] . Для подготовки возражений своим оппонентам и ограждения концепции от фундаментальной критики, Р. Дворкин использует теоретический прием, согласно которому он предлагает рассматривать толкование социальных практик и структур как часть человеческого этикета. Этикет является необходимой нормативной системой человеческого общества, частично его нормы отражены в письменных источниках, большая часть этикета формируется без позитивного нормирования. От более свободной нормативной системы, к которой относится этикет, Дворкин переходит к интерпретации закона, утверждая, что если интерпретативным понятием является закон, то любая стоящая юриспруденция должна быть построена на каком-то видении того, что есть интерпретация. А интерпретация социальной практики – это только одна из форм проявления интерпретации [441] .
439
Там же. С. 192.
440
Dworkin R. Law's Empire. Oxford, 1998. P. 49.
441
Ibid. P. 50.