Толкователи
Шрифт:
На следующий день они продолжили спуск, который стал значительно круче; путь их теперь лежал на юго-запад. В голове у Сати, отупевшей от усталости, крутилась дурацкая песенка: «Если, решив идти вперед, вернешься, тебя неудача ждет. Если же, поднимаясь к вершинам, вниз пойдешь, проиграешь решительно». Ей никак не удавалось прогнать этот припев, слова не желали никуда уходить и прыгали в голове в такт каждому шагу, дававшемуся с таким трудом. «Если же, поднимаясь к вершинам, вниз пойдешь…»
Они вышли на тропу, наискось пересекли по ней каменистый склон и вышли на дорогу, которая вела к сложенной из камней стене и какому-то каменному зданию. Неужели это конец их долгого путешествия? Неужели это и есть Лоно Силонг? Но это оказался лишь
«Ничего, они скоро придут», — говорили Сати ее спутники. Она даже не спрашивала, кто придет. Она так устала, что, казалось, могла бы целую вечность пролежать в этом опустевшем каменном Доме, подобно обитателям тех белых домиков в городах мертвых, которые она видела когда-то в Южной Америке. Мертвые люди спокойно отдыхали там, в своих белых убежищах, а вот ее, Сати, соплеменники своих мертвецов сжигали. Она всегда боялась костра. А здесь ей было хорошо: холодно, тихо, спокойно…
На третье утро она услышала колокольный звон: где-то далеко-далеко звенели, перекликаясь, маленькие колокольчики. «Пойдем, Сати, посмотрим», — сказала ей Киери и заставила ее встать, подойти к дверному проему и выглянуть наружу.
Люди поднимались к ним с юга, огибая огромные, выше человеческого роста, серые валуны; они вели с собой миньюлов под высокими седлами и с тяжелой поклажей. К седлам были прикреплены шесты, на концах которых развевались длинные красные и синие ленты. Связки маленьких колокольчиков были вплетены в белую шерсть на шеях молодых животных, которые без поклажи бежали следом за матерями.
На следующий день они начали спуск в летнюю деревню вместе с этими людьми и их миньюлами. Спуск занял три дня, но почти все время был довольно легким. Деревенские жители хотели даже посадить Сати на одного из миньюлов верхом, но больше никто верхом не ехал, и она отказалась и продолжала идти пешком вместе со всеми. В одном месте им пришлось идти, огибая выступ, по узенькой тропке над обрывом с абсолютно отвесными стенами. Тропа была достаточно ровной, но местами не шире человеческой ступни; снег на ней был разбит копытами миньюлов, да еще и подтаял. В этом месте местные жители отпустили миньюлов и не только не вели их сами, но следовали за ними буквально след в след, объяснив Сати, что только так и нужно ставить ноги. И она делала это очень старательно, чуть ли не держась за хвост одного из миньюлов, который, беззаботно покачивая своим шерстистым задом, шествовал по тропинке, время от времени останавливаясь и со скучающим видом посматривая в туманные глубины бездонной пропасти. Пока все не миновали опасное место, никто не произнес ни слова. Зато сразу после этого послышались смех и шутки, а кто-то из деревенских даже поклонился Силонг, прижав сложенные «домиком» руки к груди.
Внизу, в самой деревне, рогатый пик Горы виден не был; виднелось лишь ее мощное плечо, полностью закрывавшее северо-западный край неба. Деревня стояла в зеленой долине, протянувшейся с севера на юг и служившей отличным летним пастбищем, со всех сторон находившимся под прикрытием гор, уютным и безопасным. Место вообще было совершенно идиллическое. Рядом с деревней протекала река, на берегах которой даже росли «деревья». Одиедин специально указал на них Сати: «деревья» были ростом с ее мизинец. В Окзат-Озкате такие «деревья» тоже росли, но считались кустарником, особенно обильно росшим по берегам Эрехи. Да и в парках Довза-сити ей часто доводилось прогуливаться в их густой тени.
Оказалось, что в эту деревню недавно заглянула смерть: один юноша, не обратив должного внимания на пораненную ногу, умер от заражения крови. Местные жители хранили тело покойного в снегу, ожидая, пока придет маз и будет отправлен необходимый похоронный обряд. Откуда они могли знать, что здешними тропами направляется отряд Одиедина? Как вообще осуществляется эта загадочная связь, эта моментальная передача информации? Сати ничего не понимала, но ей и не хотелось об этом задумываться. Здесь, в горах, она вообще мало что понимала. И старалась жить, просто приспосабливаясь к конкретному моменту — как ребенок. «Кувыркайся, вертись и будь беспомощной, как малое дитя…» Кто сказал ей эти слова? А в общем, было очень приятно просто ходить по деревне, просто сидеть на солнышке, просто ступать за лохматым миньюлом след в след на горной тропинке… «Куда бы милостивые провожатые мои ни повели меня, пойду я всюду с легким сердцем…»
Двое молодых мазов «толковали прощание с покойным». Именно так называли их действия местные жители. Как и во время всех прочих здешних обрядов, это были прежде всего рассказы и разговоры. В течение двух суток Сиэз и Тобадан сидели вместе с отцом покойного, его теткой, его сестрой, его друзьями и той женщиной, которая недолгое время была ему женой, и слушали каждого, кто хотел поговорить с ними, что-то рассказать о покойном, о его душевных качествах и поступках. А потом молодые мазы пересказали все это — торжественным, особым языком, в полном соответствии с правилами обряда. Под тихий аккомпанемент барабана они передавали друг другу слово над телом, закутанным в белую, тонкую, будто подмороженную ткань. Это была хвалебная песнь, как бы собравшая жизнь человека в определенный набор слов и сделавшая эту жизнь частью одной бесконечной истории…
Затем Сиэз пересказал своим прекрасным голосом конец истории о Пенане-Теране, мифической паре, излюбленных героях народа рангма. Пенан и Теран были жителями горы Силонг, молодыми воинами, которые сумели оседлать северный ветер, точно эбердина, и, вскочив на него, направили вниз, на поле битвы, чтобы под развевающимися знаменами сражаться со старинными врагами народа рангма — приморскими жителями, варварами из западных равнин. Но Теран пал в бою. И Пенан вывел свою армию из боя, увел людей подальше от опасности, а потом оседлал южный ветер, дувший с моря, и погнал его наверх, в горы, и там бросился со спины ветра в пропасть и погиб.
Люди слушали и плакали; у Сати тоже были слезы на глазах.
Потом Тобадан ударила в барабан. Сати никогда еще не слышала такой игры: это был не тихий монотонный ритм, а настойчивая, зовущая мелодия, под которую люди высоко подняли тело покойного и быстро понесли его прочь из родной деревни, а за ними последовала длинная похоронная процессия. И все это время барабан гремел не умолкая.
— Где его похоронят? — спросила Сати у Одиедина.
— В брюхе у гейм, — ответил тот. И указал на выступ меж острых скал высоко на плече Горы. — Они отнесут его туда и оставят там совершенно обнаженным.
Что ж, подумала Сати, это гораздо лучше, чем лежать в каменном доме или на костре.
— Значит, он тоже оседлает ветер? — шепотом спросила она.
Одиедин глянул ей прямо в глаза и молча кивнул.
Он вообще не любил говорить много; и почти все, что он говорил, звучало несколько суховато. Его вряд ли можно было бы назвать человеком мягким и приятным в общении, но Сати уже вполне освоилась с ним. Как, впрочем, и он с нею. Он что-то все время писал на маленьких полосках красной и синей бумаги; казалось, у него в заплечном мешке был неистощимый запас этих бумажных полосок. Сати видела, как он записывал, например, имена и родовые фамилии людей, которые давно умерли, ибо его об этом просили оплакивавшие их родственники, желавшие положить эти полоски бумаги с дорогим именем в свои священные шкатулки.