Толкователи
Шрифт:
Она жадно слушала их рассказы — о себе, о семье, о близких и дальних родственниках, о работе, о том, что они думают по тому или иному вопросу, о доме, о болезнях… Оказалось, на паромы пускают даже пассажиров с животными. Сати не раз с удовольствием гладила пушистого и ласкового «кошкопса» (как она его окрестила), принадлежавшего одной из пассажирок. Многим просто не нравилось путешествовать по воздуху, так что они предпочитали плыть по реке, опасаясь новомодной техники. Все это с разнообразными подробностями и отступлениями поведал ей словоохотливый пожилой аканец. И вот эти люди, которые никуда не спешили, с удовольствием рассказывали ей и друг другу о своей жизни. Ей даже чаще, чем другим, потому что она всегда слушала собеседника очень внимательно, не прерывая и лишь изредка восклицая: «Правда? И что же случилось потом?», или «Как здорово!», или «Какой ужас!» Она готова была слушать их сутками, не зная усталости. И ей, казалось, никогда не могут наскучить эти, в общем-то, вполне заурядные истории,
По мере того, как они поднимались все выше по реке, все дальше в глубь страны, на пароме стали появляться пассажиры совсем иного типа. Местные жители использовали паром как самый простой и самый дешевый способ добраться из одного города в другой — сел у одного причала, сошел у другого. Города теперь попадались все больше маленькие, высоких зданий в них видно не было. А начиная с седьмого дня пути на паром по обе стороны реки стали все чаще садиться пассажиры не с обычным багажом и четвероногим любимцем на руках, а с козой на веревке или петухом в корзине.
Собственно, здесь не было ни коз, ни петухов, ни оленей, ни коров, ни каких бы то ни было других земных животных. Те, кого Сати про себя именовала «козами», здесь назывались эбердинами. Но эти животные блеяли, как козы, у них была шелковистая шерсть, очень похожая на козью, и они занимали примерно ту же экологическую нишу, что и козы на Земле. Эбердинов выращивали ради молока, мяса и шерсти. Когда-то, как свидетельствовала одна яркая иллюстрация, уцелевшая во время той злосчастной ансибль-трансгрессии, на эбердинах ездили верхом, они также тащили повозки с людьми и тележки с грузом. Сати хорошо помнила ту картинку из книги: синие и красные флажки, развевающиеся над повозкой с запряженными в нее эбердинами, и надпись: «На пути к Золотой горе». Интересно, думала она, что это была за книга: может быть, сборник сказок или фантастических историй для детей? Эбердины, изображенные на картинке, были животными довольно крупными. Возможно, впрочем, когда-то и существовала такая их разновидность. Те эбердины, которых она постоянно видела сейчас, были совсем маленькие, ей по колено или чуть выше. К восьмому дню пути эбердинов грузили на борт уже целыми стадами. Кормовая часть нижней палубы была буквально ими забита.
Все ехавшие на пароме горожане — не любившие авиатранспорт или не желавшие расставаться со своими четвероногими любимцами — сошли рано утром в Элтли, довольно крупном городе, от которого железная дорога вела вверх, к южным отрогам Водораздельного хребта; в этих местах располагалось множество горных курортов. Неподалеку от Элтли Эреха была перегорожена тремя шлюзами, один из которых оказался очень глубоким. А выше их началась уже совсем другая река — дикий, своенравный, бешеный поток, зажатый резко сузившимися берегами. И вода в Эрехе тоже перестала быть мутной, коричневатой; теперь она была прозрачной, синевато-зеленой и очень холодной.
В Элтли пришел конец и долгим беседам Сати с пассажирами. Деревенские жители вели себя не то чтобы недружелюбно, но страшно стеснялись незнакомых людей и разговаривали почти исключительно с теми, кого хорошо знали, и на местном диалекте. Сати была даже рада вновь оказаться в одиночестве, которое позволяло ей спокойно наблюдать за этими людьми и слушать их беседы Друг с другом.
По левому берегу, с севера, где в Эреху впадала какая-то горная речка, толпились, возвышаясь одна над другой, черные остроконечные вершины с белыми лентами ледников. А впереди по курсу не было видно никаких гор — просто земля как бы понемногу вздувалась, обозначая постепенный, но неуклонный подъем, и «Паром № 8», теперь наполненный новыми звуками — блеяньем, квохтаньем, тихими голосами деревенских жителей — и запахами хлева, домашнего хлеба, рыбы и сладких местных дынь, медленно полз вперед и вверх, то и дело приставая к берегу, чтобы взять и высадить пассажиров, и его ухоженные двигатели работали на полную мощность, сражаясь с яростным течением Эрехи, несущейся меж каменистых берегов, и слева по-прежнему были горы, а справа простирались голые, лишенные кустов и деревьев равнины, покрытые лишь тонкой бледной травой, похожей на птичьи перья. Поля и горы то и дело скрывала завеса дождя, который проливался из пышных, быстро несущихся облаков и тут же кончался, и просвеченные солнцем водяные струи наполняли воздух бриллиантовым сиянием и ароматами земли. Ночи стояли тихие, холодные, звездные. Сати ложилась спать очень поздно, а просыпалась рано и сразу выходила на палубу, чтобы полюбоваться разгоравшейся на востоке зарей. Над еще покрытыми ночной тенью западными долинами заря одну за другой зажигала вершины далеких гор, и они вспыхивали, как спички-.
На девятый день паром остановился в таком месте, где поблизости от причала не оказалось ни города, ни деревни, ни вообще каких бы то ни было следов обитания людей. Там на берег сошла одна-единственная женщина в длинном свитере из шерсти эбердинов и фетровой шляпе. Она погнала свое стадо эбердинов по сходням на берег, и животные с такой радостью бросились к долгожданной земле, что ей пришлось их догонять. Женщина сердито кричала на чересчур резвых «коз», осыпая их проклятьями, потом вдруг обернулась и хриплым голосом попрощалась с теми своими знакомыми, кому предстояло плыть дальше. Стоя у поручней на корме, Сати долго видела ее стадо — все уменьшавшееся бледное пятно на фоне серо-золотистой равнины. Весь тот день был наполнен каким-то необычным светом, и вода, которую неспешно рассекал нос парома, стала теперь так же прозрачна, как и светящийся воздух над нею. Эреха по-прежнему быстро несла свои воды им навстречу, но делала это так бесшумно, что казалось, паром не плывет по реке, а скользит над нею, словно между двумя одинаково прозрачными потоками воздуха. Вокруг были сплошные скалы и валуны разной величины; между камнями росла бледная трава, и все вокруг, насколько мог видеть глаз, было каким-то блеклым, будто обесцвеченным. Горы куда-то пропали — их совсем заслонила вздувшаяся огромным пузырем земля. Земля и небо точно встречались здесь, на пересекавшей их и выгнувшейся дугой реке.
Странно, это путешествие кажется мне длиннее перелета с Земли на Аку, думала Сати в тот вечер, как всегда стоя у поручней.
И еще она думала о Тонге Ове, который, наверное, с удовольствием и сам отправился бы вверх по реке, но все же предоставил эту возможность ей, и она теперь просто не знала, как отблагодарить его за такой подарок. Нужно как можно лучше смотреть, слушать, записывать — да, только так! Но записать, запечатлеть свое нынешнее ощущение счастья она не могла. Счастье ведь тут же разрушается, стоит о нем заговорить, стоит произнести хотя бы само слово «счастье»…
Как жаль, думала Сати, что Пао сейчас не здесь, не со мною рядом! Она ведь непременно была бы здесь! И тогда мы могли бы разделить это ощущение счастья…
Воздух заметно потемнел, но вода все еще хранила вобранный в себя свет дня.
Кроме Сати, на палубе был еще один человек: последний из тех пассажиров, что вместе с нею отправились в плавание из столицы. Это был молчаливый мужчина лет сорока, по всей видимости, государственный чиновник в сине-коричневой форме служащего Корпорации. Различные виды формы были на Аке чрезвычайно распространены: школьники, например, носили алые шорты и рубашки, и их шумливые беспокойные группки, яркие пятнышки и черточки на довольно мрачных улицах больших городов, выглядели немножко непривычно, но очень радовали глаз. Студенты колледжей носили форму зеленовато-ржавых тонов. Сине-коричневая форма была у сотрудников Центрального Социокультурного Управления, включавшего Министерство поэзии и искусства, а также Всепланетное министерство информации. Сати лучше всего знала сотрудников именно этого Управления. Сине-коричневую форму носили даже поэты — во всяком случае, официально признанные — и те, кто занимался выпуском аудиозаписей и «пек» сериалы для неовидения. А также библиотечные работники и сотрудники различных департаментов — например, Департамента этической чистоты, — но с ними Сати была несколько меньше знакома. Значок на лацкане сине-коричневой формы ее спутника свидетельствовал о том, что этот человек занимает довольно высокий пост советника. Когда они только еще отплыли из Довза-сити, Сати все время озиралась, надеясь заметить кого-нибудь из приставленных к ней надзирателей, очередного сторожевого пса, который будет следовать за ней по пятам и во время этого путешествия. Она все время ждала, что пассажир в сине-коричневой форме проявит к ней какое-то особое внимание, чем-то выдаст себя, однако ничего подобного не происходило. Если он и знал, кто она такая, то абсолютно никак этого не проявлял. Он был чрезвычайно молчалив, всех сторонился, ел за капитанским столом, общался только со своим ноутером и избегал тех групп праздных болтунов, к которым всегда присоединялась Сати.
Сейчас он молча стоял на палубе недалеко от нее, и она, кивнув ему в знак приветствия, тут же отвернулась и перестала обращать на него внимание. Похоже, именно этого он больше всего и хотел.
Однако он вдруг заговорил с ней, нарушив звенящую тишину, повисшую с наступлением темноты над пустынными берегами Эрехи; в этой тишине был слышен лишь шепот воды, упорно сопротивлявшейся носу и бортам парома.
— Тоскливые места, — сказал Советник. Звук его голоса разбудил молодого эбердина, привязанного к пиллерсу. Эбердин затряс головой и тихонько проблеял: «Ма-ма!»
— Бесплодные земли, невежественные люди, — помолчав, продолжил свою мысль Советник. — А вы что же, «глазами влюбленных» интересуетесь?
«Ма-ма!» — опять проблеял маленький эбердин.
— Как вы сказали? — не поняла Сати.
— «Глаза влюбленных» — это такие камешки. Самоцветы.
— А почему они так называются?
— Название им придумали местные жители, люди примитивные и невежественные. Воображаемое сходство. — На мгновение глаза Сати встретились с его глазами. Издали в темноте он казался ей обычным чиновником, чопорным, туповатым и самовлюбленным. Холодная острота его взгляда неприятно удивила ее. — Эти камешки находят по берегам горных ручьев, — продолжал он. — Вон там, — он указал вверх по течению реки, — и только в этих горах, на этой планете. Но Вас, насколько я понимаю, привел сюда интерес к чему-то совсем иному?