Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет
Шрифт:
Но вот путники перешли Иордан и вступили в равнину Иерихонскую. Это одно из самых роскошных мест в Палестине. Мягкий климат дает тропическую растительность. Смоковничные рощи в ней славились на всю страну и давали богатые урожаи. Бальзамовые растения, наполняя воздух сладостным ароматом, в то же время знамениты были своей целительной силой для ран; маис давал две жатвы, и пшеница поспевала месяцем раньше, чем в Галилее.
Воскрешение Лазаря
Бесчисленные рои пчел находили богатую пищу на сочных ароматных кустах и цветах, из которых наиболее дорогие породы росли только здесь, наполняя воздух сладостным благоуханием и придавая особенную прелесть самой местности. Равнина медленно поднимается от глубокой ложбины Иордана, лежащей гораздо ниже уровня Средиземного моря, по направлению к западу, и верстах в двенадцати от реки, на высоте семисот футов выше уровня ее, лежал тот знаменитый город, который некогда первый пал перед сынами Израиля при вступлении их в Землю обетованную. Он много пережил превратностей в своей исторической судьбе и теперь, несмотря на положенное на него Иисусом Навином заклятие, опять гордо высился над окружающей местностью, блестя на знойном солнце белизной своих крепостей и дворцов, воздвигнутых Иродом Великим. Когда Христос медленно
В Иерихоне нужно было отдохнуть, прежде чем выступить в трудный и вместе небезопасный от разбойников путь, который ведет к Иерусалиму. Он представляет собой трудный, почти непрерывный шестичасовой подъем, подошва которого гораздо ниже, а вершина почти на 3000 футов выше уровня Средиземного моря. Двумя наиболее выдающимися классами в населении Иерихона были священники и мытари. Так как это был священнический город, то естественно бы ожидать, что Царь, сын Давидов, преемник Моисея, будет принят в доме какого-нибудь потомка Аарона. Но место, которое избрал Христос для отдыха, определилось другими обстоятельствами (Лк 19:1–10). В городе было поселение мытарей для сбора пошлин с обширной торговли бальзамом, который добывался здесь в большем количестве, чем где-либо еще, и для наблюдения за ввозной и вывозной торговлей, производившейся между римскими провинциями и владениями Ирода Антипы. Одним из начальников этих мытарей был Закхей, вдвойне ненавистный народу как иудей и как исполнявший свою должность вблизи святого города. Его начальственное положение только усиливало народную нелюбовь к нему, потому что иудеи считали это положение как бы наградой ему за особенную ревность на службе их угнетателям-римлянам, а на его богатство смотрели как на доказательство бессовестного взяточничества. Этот человек имел глубокое желание увидеть своими собственными глазами, что за личность был Иисус; но будучи мал ростом, он не мог из-за густой толпы даже взглянуть на Него. Поэтому, когда Иисус проходил через город, он забежал вперед и взобрался на развесистые ветви смоковницы, стоявшей у дороги. Под этим деревом должен был проходить Иисус Христос, и мытарю представлялась полная возможность видеть Его – Того именно необычайного пророка, который не только не питал обычной ненависти к мытарям, но находил себе среди них наиболее ревностных слушателей и одного из них возвысил даже в звание апостола. Когда Иисус Христос приблизился, Закхей действительно увидел Его и радовался этому; но еще большей радостью и благодарностью забилось его сердце, когда великий пророк, признанный Мессия своего народа, остановился под деревом, взглянул вверх и, называя его по имени, велел ему скорее сойти вниз, потому что намеревался быть у него в доме. Закхей должен был не только видеть Его, но и принять в своем доме, ужинать с Ним и предложить Ему ночлег у себя, – презренный мытарь должен был иметь своим гостем славного Мессию.
С радостью Закхей поспешил слезть с дерева и повел великого гостя к себе в дом. Но народ единодушно и громко возроптал: для него казалось непристойным, несообразным, унизительным, чтобы царь в самой среде своих восторженных последователей остановился в доме человека, занятие которого было символом национального унижения и который даже в этом звании, как открыто говорилось в толпе, не пользовался доброй славой. Но милостивое слово Иисуса значило больше для Закхея, чем весь ропот и все оскорбления толпы. Оно переродило его и с животворной силой воскресило в нем все добрые качества его души, которые задавлены были своекорыстием и окружающим к нему презрением. В восторге от оказанной ему великой чести Закхей, встав из-за стола, торжественно заявил: «Господи, половину имения моего я отдам нищим и, если кого чем обидел, воздам вчетверо!»
Это благородное самоотвержение презренного мытаря, который с таким прямодушием низвергал кумира своей жизни, оправдало оказанную ему Христом честь, и Спаситель благостно воскликнул: «Ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама», в лучшем смысле этого слова, как сын отца верующих. «Ибо Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибших», – добавил Он.
Так как не только окружавший Его простой народ, но и ученики продолжали питать ложное ожидание, что скоро в Иерусалиме должно открыться Царствие Божие в его чувственном смысле, то Христос рассказал им поучительную притчу о высокознатном человеке, который «отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться». Сам образ взят из хорошо известного иудеям, недавно совершившегося перед тем обстоятельства, как Архелай отправлялся по смерти своего отца Ирода Великого в Рим, чтобы добиться у императора царского достоинства для себя. Перед отправлением он роздал своим рабам по мине серебра, чтобы они употребили его в оборот до его возвращения. Несмотря на противодействие многих граждан, он получил царство и по возвращении воздал должное как своим врагам, так и рабам, смотря по их верности и заслугам. Один ленивый и неверный раб, вместо того чтобы пустить в оборот вверенную ему мину серебра, спрятал ее в платке и возвратил господину с непристойной и дерзкой жалобой на его жестокость. Поэтому серебро было отобрано у него и отдано тому, кто наиболее заслужил из добрых и верных рабов; последние были щедро награждены; непокорные граждане, противодействовавшие его воцарению, были схвачены и преданы смерти.
Притча эта имела многостороннее приложение: она указывала на скорое удаление Христа Спасителя из мира, на ненависть, с которой отвергали Его, на долг верности в пользовании всем, что вверено; на неизвестность времени Его возвращения; на несомненность того, что по возвращении Его все должны будут дать строгий отчет; на осуждение ленивых, на великую награду всем, которые верно послужат Ему, и на конечную гибель тех, которые отвергали Его. Шествие между тем приближалось к цели, и вот уже знакомые остовы горы Елеонской. Большинство сопровождавшего Христа народа поспешно спустилось с горы, чтобы там в виду святого города расположиться на ночлег среди зеленеющих склонов горы, но Сам Христос предпочел остановиться в любимом им селении Вифании, где уже ожидало Его с любовью и приветом благочестивое семейство вифанское. Там для Него приготовлен был ужин, за которым происходила благодатная беседа, снова приобретшая Христу нескольких верующих среди знатных иудеев, пришедших лично убедиться в совершенном над Лазарем чуде. Но эта беседа ознаменовалась одним замечательным событием, подготовившим решительный момент в земной жизни Спасителя. В то время как Марфа по обычаю хлопотала по хозяйственной части, Мария сидела у ног Христа и слушала Его сладостную беседу. Находясь в присутствии своего обожаемого Учителя и своего возлюбленного брата, бывшего живым свидетелем мессианского всемогущества Христа, она почувствовала непреодолимую потребность выразить Ему чем-нибудь, свою любовь, свою благодарность и свое благоговение. И вот встав, она взяла алавастровую вазу индийского драгоценного нардового мира и, тихо подойдя сзади к Иисусу, разбила вазу и полила драгоценную благоуханную влагу сначала на голову Ему, а потом и на ноги, и затем, как бы не видя никого из посторонних присутствующих, вытерла Его ноги длинными локонами своих распущенных волос, и воздух наполнился сладостным благоуханием пролитого мира. Это был поступок всецело преданной любви, необычайного самоотречения, и бедные галилеяне, следовавшие за Иисусом, так мало привычные ко всякой роскоши, но понимая, однако же, цену этого дара, естественно, не могли не изумиться, что такая драгоценность растрачена была в один миг. В одном же из них это благородное дело Марии пробудило низкое чувство досады и злобы, – именно в Иуде Искариоте. Его низкая натура, которую не могло облагородить и благодатное сообщество с Христом, начала уже сильно обозначаться, и он, разочаровавшись в выгодах, которых ожидал от вступления в общество Христа, начал вознаграждать себя воровством из общинной кружки. И теперь при виде щедрой жертвы Марии, которая при переводе на деньги составила бы значительную сумму для апостольского ковчежца, находившегося в полном его распоряжении, душа его переполнилась негодованием и бешенством. Ею уже овладел диавол. Мучимый духом алчности, он с притворным человеколюбием угрюмо заметил: к чему такая трата? «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» Христос со скорбью провидел коварную и алчную мысль Иуды, но на этот раз лишь косвенно укорил его, защищая Марию, которая уже стала предметом неблагоприятных для нее замечаний. «Что смущаете вы женщину? – сказал он. – Оставьте ее; она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда. Она сберегла это миро на день погребения Моего». И к этому Он прибавил пророчество, чудесно исполнившееся до настоящего времени, что где только будет проповедано Евангелие, там с честью будет поведано и о деле ее.
Слух о том, что в Вифании Иисус Христос обратил к вере в Себя еще нескольких знатных иудеев, быстро дошел до синедриона, и он пришел в такое яростное исступление, что помышлял даже убить Лазаря, как неопровержимого свидетеля чудотворения ненавистного им Галилеянина, но в то же время еще с большей решимостью стал стремиться к подготовлению Его собственной гибели.
Отдел шестой
Последние дни земной жизни Господа Иисуса Христа
XXV
Вход Господень в Иерусалим и следовавшие за ним дела, притчи и беседы. Ответы на лукавое совопросничество фарисеев, саддукеев и книжников
В жизни Христа наступал последний решительный момент. Злоба врагов все возрастала и изыскивала средства подорвать Его влияние на народ и даже убить Его. Теперь не время было более воздерживаться от открытого провозглашения мессианства. Доселе Христос заявлял о Себе как об обетованном Мессии в большинстве частным образом и отдельным личностям; теперь настало время объявить об этом всенародно, и самым торжественным образом заявить, что Он есть истинный Царь Мессия, истинный Сын Давидов. И Спаситель сделал это заявление своим торжественным входом в Иерусалим. Перед большими праздниками толпы богомольцев, собиравшихся отовсюду, имели обычай входить в святой город торжественно и со всевозможными выражениями радости. Такой вход захотел сделать и Христос, который, как общепризнанный народом пророк и славный учитель, по необходимости должен был занять видное положение; и Он воспользовался этим обстоятельством, чтобы в последний раз открыть славу свою. Доселе Он вступал в Иерусалим обыкновенно пешком; теперь Он хотел вступить в него так, как не раз вступал некогда Его предок Давид, именно, сидя на осле. Это мирное и полезное животное высоко ценилось на Востоке, и для иудеев с ним связывалось немало исторических воспоминаний, которые делали его даже более благородным и любимым в их глазах, чем гордые кони, добывавшиеся из Египта. Еще более возвышалось в глазах их значение осла вследствие торжественного заявления Пророка, что на осле именно вступит в Иерусалим Мессия – Царь (Зах 9:9). И поэтому такой именно вход Спасителя в святой город мог служить лучшим и самым наглядным провозглашением Его мессианства.
Рано утром девятого Нисана Спаситель оставил свой мирный и гостеприимный кров в Вифании и по обычаю пешком направился с своими учениками к Иерусалиму. Спустившись в небольшую долину, сплошь покрытую смоковницами и маслинами, они приблизились к деревне Виффагии, которая подобно Вифании находилась в таком близком расстоянии от Иерусалима, что по раввинскому закону считалась как бы частью его. Тайные ученики и последователи Христа в это время жили во многих местах, и (вероятно) к одному из них, жившему в Виффагии, Он отправил двоих учеников, чтобы они взяли у него осла для торжественного входа в Иерусалим. Ученики в точности исполнили повеление и привели ослицу с молодым осленком.
Между тем до Иерусалима уже долетела молва о намерении Христа вступить в святой город, и толпы галилейских поклонников, расположившихся около города, с понятным чувством радости и самодовольства устремились на гору встречать Его, для чего по пути срезывали молодые, только что вскрывавшиеся ветки пальм и других придорожных дерев, чтобы оказать Ему особенный почет. Ученики, возбужденные этим обстоятельством, постилали свои плащи и покрыли ими осленка, на которого воссел их учитель, а народ стал устилать путь ветвями, как это было в обычае на Востоке. Так некогда иудеи устилали смоковничными и пальмовыми ветвями путь Мардохею, когда он ехал из царского дворца, и персидское войско так же выражало свой восторг Ксерксу перед переправой через Геллеспонт. И вот шествие двинулось. Через гору Елеонскую и Иерусалим вели три дороги, но так как две из них не более как тропинки, то Спаситель избрал самый торный большой путь – именно южный, который и теперь считается лучшим. И лишь только двинулось шествие, как неудержимый восторг охватил и учеников, и всю окружавшую толпу народа. В порыве восторженной радости за своего Учителя апостолы воскликнули: «Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» Народ подхватил этот радостный клик, и в толпе разносилась молва о том, как Он воскресил Лазаря из мертвых. Дорога тут постепенно поднимается на гору Елеонскую, по зеленым полям и под тенистыми деревами, и на вершине ее круто поворачивает к северу. На этом-то именно повороте впервые открывается вид на Иерусалим, который дотоле скрывается за отрогом горы. Там в прозрачном воздухе, поднимаясь из окружающей глубокой долины, стоял перед ним знаменитый историческими воспоминаниями город, и утреннее солнце, сверкавшее на мраморных башнях и золоченых кровлях храмовых зданий, отражалось в море ослепительного блеска, перед которым зритель должен был закрывать глаза. Этот вид на знаменитый город действительно поражал своим великолепием, и многие иудейские и языческие путешественники останавливали здесь своих коней и с восторгом немого изумления глядели на это дивное зрелище.