Толмач
Шрифт:
– Он смотрит, сиди прилично, – прошептал я среди чтения.
– Да, миленький…
Наконец Тилле закончил разговор и начал перебирать бумаги. Заметив, что я несколько раз посмотрел в его сторону, он спросил:
– Есть проблемы?
Прикинувшись дурачком, я сказал:
– Шнайдер говорил мне, что все факты надо охватить. Просто я подумал, может, это важно…
– Что?
– Пока мы ждали внизу, она рассказала мне, что в Харькове на базаре, где она торговала, ее терроризировали украинские нацисты за то, что она не знает украинского
Тилле покачал головой:
– Это все равно не меняет дела. В таких случаях следует обращаться в местную полицию, а не в Германию.
– Да там, наверно, и полиция такая же? – наивно предположил я.
Тилле развел руками:
– Вполне может быть. Но у нас другие функции. Мы не можем принимать всех, кого бьют на базарах. Базаров на свете много. И половина конфликтов – из-за языка. Обломки Вавилонской башни, так сказать… Кстати, помните нашего знакомого, который всю Италию пешком прошел?
– Да, Лунгарь. А что, сбежал?..
– Куда ему бежать?.. Нет, просто это никакой не Лунгарь, а некто Сергей Выхристюк. Определили по отпечаткам пальцев. Уже один раз пытался сдаться в азюль в прошлом году.
– Преступник?
– Кто его знает? Год назад этот Выхристюк, получив отказ, исчез, а теперь вот опять объявился, заново пробует.
– Раз он был тут в прошлом году, значит, весь его рассказ – ложь? – подсчитал я.
– Конечно. Как он мог быть одновременно и тут и там?..
– А я, знаете, поверил ему. Он так складно рассказывал, в таких подробностях, – признался я.
Тилле усмехнулся:
– Я тоже… Я попросил переслать мне дело, посмотрим, какие небылицы он в прошлом году плел… Уже закончили с протоколом?.. Не буду вам мешать.
И он вышел в коридор, а я сообщил Оксане о своей безуспешной попытке и о совете Тилле обращаться в местную полицию. Она неопределенно отозвалась:
– Да ну!.. Лучше с урками спать, чем с полицаями на сексоповал идти… Живой не выпустят… Спасибо тебе, солнышко, за все! – И ее колено опять уперлось в мою ногу, горячо приросло к ней, и я решил, что для коменданта лагеря настало время действовать:
– А там, где ты живешь, есть телефон?.. Дай на всякий случай, может, адвокат тебе понадобится или еще что…
– Ага, ага, очень понадобится, – закивала она и, оторвав прямо от протокола малюсенький лоскуток, стала на нем царапать цифры.
В этот момент внезапно вошел Тилле, мы невольно обернулись на его шаги и, как нашкодившие школьники, уставились на него, а он – на нас. Он явно видел бумажку с цифрами, и я был вынужден пояснить:
– Вот, телефон свой даю, она хочет потом к адвокату обратиться, а у меня есть знакомый, который специализируется по таким делам…
Тилле скептически посмотрел на меня:
– Не советую с этим связываться. Никакой адвокат ей не поможет, а деньги с нее будет тянуть исправно. А еще, чего доброго, и с вас, если ваше протеже исчезнет,
– Но я вовсе не собираюсь ей протежировать, просто дал телефон, – накрыл я протоколом бумажку, в который уж раз ругая себя за мальчишество: не мог подождать с этими глупостями до коридора? Нет, надо было прямо на глазах у Тилле телефонами обмениваться!.. Есть дурачки умные, а ты, видно, из самых глупых…
Я взглянул на часы и уже по-быстрому, без точек и абзацев, доперевел остаток текста. Тилле пошел вместе с нами вниз улаживать какую-то проблему. В коридоре маячил парень в кожаной куртке – муж подруги, приехавший за Оксаной. Заглянув в комнату переводчиков, я увидел, что там сидит Суза и пьет чай; напротив на стуле пристроилась тоненькая молодая негритяночка, а из-под стола выглядывает светло-кофейный негритенок, сосущий шариковую ручку с того конца, которым пишут.
– Вота протоколу ждёмы. С немец жилась тут, а сразу он ей бросал с дитёном… – радостно сообщил мне Суза.
– Политическое дело, надо разобрать в бундестаге, – буркнул я.
– Канецна, политик!.. – заулыбался он и перешел на свои русские воспоминания: – Ленучка, Натьяша, вали-рули сюда, ой-ей, юхнеми, зачема не нада, нада-нада!..
Когда я выглянул в коридор, там уже никого не было. Бирбаух громко вызывал по телефону для кого-то такси. Оказалось, для коллеги Хонг. Попросив подвезти к вокзалу, я подсел в машину и под небесное щебетание вьетнамки думал о том, что после сегодняшних ошибок меня вряд ли пригласят опять. И поделом. «Да какие там ошибки? – говорил другой, упорный голос. – Ты только пробовал помочь человеку, разве это ошибка? Все равно это как мертвому припарки!»
На перроне, шаря по карманам в поисках зажигалки, я обнаружил крохотный лоскуток с ее номером. Успела сунуть! И я перепрятал лоскуток в бумажник. Вдруг ей и правда понадобится адвокат? В конце концов, «всем помогать» – это самая святая заповедь не только толмача, но и человека. Как с этим быть?..
Однако выводы делать надо. А какие? А простые – держать язык за зубами, переводить, что слышишь, – и все, свободен, а со своими советами никуда не лезть и молчать, пока не спросят. Ведь толмач – это только говорящий язык без мозга и головы, хоть и с тиннитусом.
Инспекторши из Азии
Дорогой друг, чем дальше в чащу – тем гуще страх: то лежу, как баклажан в овощехранилище (тепло, темно, уютно, спокойно, никто на куски не режет и в кипящее масло не кидает – чего еще надо), а то глаз сомкнуть не могу, чего-то все ворочаюсь. Вот вчера ночью доворочался: встал в туалет – и вдруг поясница раскололась надвое, натрое, на осколки разлетелась, да так, что упасть пришлось!.. Что за напасть?! Два дня с лежанки вставать не мог, столько на одном боку лежал, что левую часть головы отлежал: глаз слезится, в ухе какие-то новые звуки появились, ноздрю прижало к перепонке, из-за чего дышать только ртом могу, отчего губы обветрены и носоглотка сохнет.