Толмач
Шрифт:
– Типичный случай. Никого и ничего нет, все разрушено или пропало. Спросите у него, чем объясняется такое тотальное сиротство?..
– Да он чего, больной, что ли, – война ж, поубив-вали всех! – опять, не дождавшись перевода, закипятился Витас. – Всех одной бом-мбой накрыло нах-х-ху!..
– Странно, как можно одной бомбой убить сразу всех? – спросил в никуда Шнайдер.
– Может быть, все вместе где-нибудь сидели? – предположил я.
Шнайдер отмахнулся:
– Может быть. Все может быть. Идем дальше. – И включил диктофон: – Вопрос: где вы служили, в каком звании, в чем были
Выяснилось, что Витас служил в дивизии 00. Их забрасывали на парашютах в тыл врага, и они «мочили все, что шевелилось». Шнайдер не понял:
– Убивали?.. А если женщины или дети?..
– Баб… упот-требляли, а потом тоже моч-чили… – огрызнулся Витас.
– Это тоже переводить? – переспросил я у него негромко.
– П-прав, брат-ток. Не надо. Скажи: убив-вали, мол, только врагов род-дины.
Шнайдер попросил узнать, как ему платили, помесячно или за операцию? И сколько?
– За оп-перацию. По трист-та баксов на рыло.
– За участие или за убитых? – уточнил Шнайдер.
– По-всяк-кому, – буркнул Витас, уставляя оба глаза под стол.
– И сколько времени он так воевал? И где?
– Пять лет. В Чечении пог-ганой, – не дожидаясь перевода, выпалил Витас, а мне наконец стало ясно, что немецкий язык он понимает не хуже меня.
Шнайдер поморщился:
– В целях их собственной безопасности наемников в одном месте держат максимум год, есть указ Ельцина.
– Мал-ло ли что? Под-думаешь – указ! Эт-тими ук-казами только зад-дницу подтирать… – усмехнулся Витас угрюмо.
Шнайдер вытащил из стола огромный географический атлас, раскрыл его на заложенной странице (это был Северный Кавказ) и попросил показать, где именно Витас воевал.
Тот начал неуверенно тыкать пальцами:
– Тут-та. И тут-та. И там-ма. Да я знаю?.. Куда кид-дали – там и моч-чили! Всюду! У меня конт-тузия, ничего не помню. Мне скоро к докт-тору надо, – но Шнайдер проигнорировал упоминание о враче и попросил рассказать, что было дальше, почему он сбежал.
А дальше было то, что Витасу надоело убивать, и он решил дернуть в Германию, где, он слышал, природа красивая и люди добрые. Дата побега была выбрана не случайно: у командира был день рождения, все перепились, и Витас под шумок сбежал, прихватив автомат и три гранаты – «на всякий случай». Пробрался в Грозный, к другу, жил там пару дней, а потом решил бежать в Москву. Документы все остались в казарме.
– Без документов и с автоматом – в Москву? – скептически осведомился Шнайдер.
– Чего делат-ть? В Москве занык-каться легче – народ-ду много. А оружие и гранат-ты на базаре в Грозной толканул.
Так Витас и отправился: где на попутках, где пешком в столицу. Блокпосты и контроли обходил стороной, ему не привыкать. В Москве кантовался еще с полгода у знакомой девки, а потом через Литву и Польшу рванул в Германию.
– Через Литву? – насторожился Шнайдер. – Сколько времени и как вы шли?
– Три мес-сяца. Лес-сами полз.
– Лесами?.. – усмехнулся Шнайдер и выключил диктофон. – Когда мой отец бежал из русского плена, ему понадобились годы, чтобы лесами дойти до Германии!.. А он говорит – три месяца. Смешно.
Я перевел. Витас замолк, глаза его пошли
– Ну, тогда скаж-жи: на попут-тках.
По его словам, он сторговался в Литве с каким-то частником, тот его подвез к границе, Витас перешел ее ночью лесом, а в Польше, в условленном месте, подсел к тому же частнику в машину. Так же миновали и польско-германскую границу. В Дюссельдорфе частник подвез его к лагерю.
– И сколько вы заплатили этому человеку?
– Пятьсот баксов. Да ему х-хули риска было?.. Если что – попут-тчика взял, нич-чего не знаю нах-х-ху…
Столбик дат на листе перед Шнайдером завершился. Даты были подсчитаны, и Шнайдер вежливо сказал:
– Если следовать вашим датам, не хватает пяти лет. Я заново буду считать, а вы оба слушайте и тоже считайте.
И он терпеливо начал повторять даты. Опять вышел люк в пять лет.
– А хер его знает-т, конт-тузия, может, что и не так-к… – пробормотал Витас и опять вспомнил, что к одиннадцати надо к врачу, а потом задрал рубаху и принялся показывать шрамы.
– И как раз не хватает тех пяти лет, которые он, по его словам, служил в этой таинственной дивизии 00… Впрочем, и так все ясно, – с некоторой брезгливостью сказал Шнайдер, достал другой здоровенный атлас (на этот раз российских городов), нашел план Грозного и попросил рассказать, на какой улице Витас родился, где была его школа, где стоял дворец президента и т. д.
– Да не пом-мню я ничего!.. Что он, с-сука, меня долб-бит, дят-тел!.. Я тут не географ-фию учить пришел, – повысил Витас голос. – Дома нет, школ-ла поруш-шена, все зачищ-щено, презид-дент убит – чего ему еще?
– Не кипятись, он просто хочет проверить, это его задача, – остановил я его, но в ответ зареяло такое долгое и страстное «н-нах-х-хуу…», что Шнайдер спросил у меня:
– Что это за слово он к каждому предложению добавляет?
– Вроде «zum Teufel» [3] , – смягчил я.
– Но «Teufel» по-русски будет «чьорт», а он говорит что-то на букву «н», – сухо парировал Шнайдер (а мне показалось, что он наверняка понимает русский язык не хуже, чем Витас – немецкий). – Ладно. На какой реке стоит Грозный? Что случилось с президентским дворцом? Как называется главная улица Грозного?
3
К черту (нем.).
Витас этого всего не знал, ничего не помнил, все забыл и опять начал давить на контузию, после которой память отшибло.
– Все забыл, а что в Германию идти надо, хорошо помнил. Такая выборочная забывчивость. Впрочем, все это теперь уже неважно, – подытожил Шнайдер и перешел к заключительной части: обоснование просьбы о политубежище.
Витас подумал и сказал:
– Перевед-ди ему: я чит-тал, что у вас тут природ-да путёвая и люди ништ-тяк, а там, в нашей Болвании, природа хуев-вая и люди дер-рьмо. Поэтому прошу мен-ня принят-ть. Уже брат-тков вид-деть не мог-гу. Тош-шнит от кров-ви. Не желаю никого мочить, хочу тих-хо жить… И все, нах-х-ху…