Толстый мальчишка Глеб
Шрифт:
Вместо бровей у него были две белые полоски, один тонкий вихор на затылке нахально торчал вверх, как перо у дикаря. Желтые большие веснушки покрывали не только лицо, но даже плечи и руки.
Вдобавок на нем были надеты очки!
А очков на Гусиновке никто не носил, за исключением одного аспиранта-квартиранта, невесть зачем поселившегося на Гусиновке, где его все презирали за очки, за то, что он большую часть дня спал, не мог толково объяснить, из чего делается дуст, и что за картинка виднеется на луне, снизу хорошенько не разглядеть…
Мальчишка
Опомнившись от удивления, Мишаня заорал, чтоб этого мальчишку сразу же запугать:
— Ты чего заглядываешь?
— Ты сам заглядываешь, — не пугаясь, ответил мальчишка.
— Я имею право! Я тут живу!
— И я тут живу, вон в том зелененьком домике… — показал мальчишка.
— Врешь! Там никто не живет! Там одна теть Нюша живет!..
— А я ее племянник только сейчас приехал… из тайги! Я — Глеб.
И верно: теть Нюша все хвалилась, что у нее есть замечательный племянник в городе Свердловске, и вот, оказывается, этот самый племянник уже заявился из своего Свердловска на Гусиновку да еще заглядывает через чужие калитки. А по закону любой чужак, даже и не такой чудной, должен вести себя скромно, к старым жителям относиться с робостью, почтением и смирно дожидаться, что они решат с ним сделать…
— Как-как? — с насмешкой переспросил Мишаня. — Хле-еб?.. То-то ты такой и…
Но тут Мишаню осенила одна мысль.
С несуразным мальчишкой он решил расправиться немного погодя, а сейчас сказал добреньким голосом:
— Ну, раз ты из тайги племянник приехавший, айда со мной!.. Я тебе тут все покажу!..
Он смело вошел в калитку, а толстый мальчишка — за ним.
Как Мишаня и ожидал, мать тотчас выскочила на крыльцо:
— Яви-ился, гулена! Яви-ился, шатущий! Да мучитель ты, крушитель!..
— Чего ругаешься? — недовольным голосом сказал Мишаня и показал через плечо на Глеба. — Я вот с ним…
Мать, пораженная необычным видом мальчишки, умолкла, а Мишаня, не давая ей опомниться, добавил:
— Я вот его встретил… Это теть Нюшин племянник, недавно из тайги приехал… Надо же ему тут все показать!
— Да никак Глеб? — радостно всплеснула руками мать. — Неужели? Вот теть Нюше радость-то! И надолго ты к нам?..
— Постой, я сейчас… — сказал Мишаня Глебу и юркнул в дом.
Пока мать расспрашивала Глеба, как да что там у них, в Свердловске, он заскочил на кухню, схватил суповую кастрюлю и хлебнул через край холодного супу, вытащил оттуда кусок мяса, проглотил, заел все это несколькими ложками каши прямо из чугуна — и весь обед! Стоило из-за него поднимать шум.
После этого он уже по-хозяйски вышел на крыльцо и, заметив пробравшуюся в огород курицу, закричал на сестру Верку:
— Распустили тут кур по всему огороду!.. Не видишь — лук клюют?
Подобрав грабли, он приставил их к стенке сарая, ворча:
— Все раскидано… Не успеешь отойти на минутку…
Потом вернулся к Глебу и сказал:
— Хватит, после поговоришь, пошли
Сад у Мишани был густой, как лес!
Середина, конечно, вскопана и засажена всякой огородной чепухой, зато по бокам и под деревьями — настоящие травяные дебри. Сколько колосилось травы «курочка-петушок», что играй хоть всю жизнь — хватит. Настоящие лесные цветки везде повырастали — ромашки, колокольчики и вообще разные. Их Мишаня берег и сестре Верке рвать не давал. Много в нем было потайных укромных уголков. А красная смородина так разрослась и сплелась, что внутри получилась уютная зеленая пещера, куда можно было попасть ползком. Про эту пещеру никто не знал, и Мишаня-держал ее про запас…
— Куры у вас, в Свердловске, есть?.. — спросил он для начала.
— Наши куры гораздо больше… — ответил Глеб. — Они такие… летучие!..
Эту похвальбу Мишаня оставил пока без последствий, а показал на проходившую через огород постороннюю кошку — серую в полоску:
— А вот ваша — сибирская… Психея… Потому ее так зовут, что страшная психа: чуть что не по ее — сразу оцарапает!..
— Сибирские кошки гораздо пушистей… — опять ответил Глеб. — Пушистей даже лис…
Мишаня огляделся, ища, чем бы еще удивить Глеба. Нижние доски забора облепили, повылезав из своих таинственных убежищ, красные козявки с черными рожицами на спинках.
— А вот такие козявки у вас есть?..
— Сколько хочешь. Божьи коровки звать их…
Мишаня обрадовался:
— И не знаешь! И не знаешь! Никакие это не божьи коровки, а солдатики! Что? Божьи коровки совсем не такие, а это солдатики! Что?
— А какие же божьи коровки?
— Пошли, покажу!
Мишаня позвал Глеба к молоденькой яблоне. На изнанке самых нежных ее листиков тесно сидели зеленые тли, а по ним ползала блестящая, красная, толстая, как половинка яблока, козявка с черными точками на спине.
— Вот божья-коровка!
Глеб помотал головой:
— Это называется скоморох!
— Скоморох! — фыркнул Мишаня. — Божья коровка это, а никакой не скоморох! Смотри!
В подтверждение своих слов он посадил букашку на палец и запел:
— Божия коровка, полети на небо.
Там твой отец стережет овец!
Доверчивая букашка доползла до конца пальца, вынула из-под жестких верхних крыльев другие крылья, тоненькие, прозрачные, и полетела на небо, порадоваться на овец.
А Глеб поймал другую такую же букашку, посадил себе на палец и запел:
— Скоморох, скоморох, полети на наш горох…
— Неправильно! — Мишаня быстро смахнул букашку с Глебова пальца, заметив, что она зашевелила верхними крыльями, готовясь лететь. — Никуда негодно у вас поют. Неправильно совсем!.. У нас считается… кто этих букашек зовет, скоморох… тот дурак!..
Глеб подумал и ехидно сощурил свои маленькие глаза:
— А у нас считается… кто этих букашек зовет коровка, тот сам корова!..
— А у нас… — озлился Мишаня, — кто обзывается коровами, того… толкают в куст!..