Том 06: "Луна Израиля", "Клеопатра", "Жемчужина Востока"
Шрифт:
– Ты меня искушаешь? Толкаешь на новое зло, женщина? Неужто ты думаешь, Хармиона, что в какой-нибудь лачуге, где мне предстоит скрываться, я смогу день за днем смотреть на твое красивое лицо и, увидев эти губы, думать о том, что это они предали меня? Нет, ты не искупишь свою вину так просто! Я знаю: многими и долгими будут твои дни раскаяния. Быть может, час расплаты все же придет, и быть может, ты доживешь до этого и поможешь мне отомстить. Ты должна остаться при дворе Клеопатры, и я, если не погибну, найду способ время от времени посылать тебе весточку. Возможно, еще настанет день, когда мне снова понадобится твоя преданная служба. Но сейчас поклянись, что, если это случится, ты не предашь меня снова.
– Клянусь, Гармахис! Клянусь! Пусть вечные мучения – такие ужасные, что и вообразить нельзя, еще ужаснее, чем те, что терзают меня сейчас, – пусть такие мучения станут моим уделом, если я хоть в чем-то, хоть на миг подведу тебя… Хоть я согласна ждать твоего слова бесконечно долго!
– Хорошо, я вижу, что ты не нарушишь эту клятву, ибо дважды не предают. Я отправляюсь вершить свою судьбу, ты же иди своей дорогой, у тебя иная судьба и ты будешь ей следовать. Быть может, нити наших судеб еще пересекутся, а быть может, и переплетутся. Что ж, Хармиона, не любимая мной, любившая меня непрошеной любовью и движимая этой любовью, предавшая и погубившая меня, прощай!
Она посмотрела на меня глазами безумца, протянула руки, будто желая обнять меня, а потом в отчаянии бросилась на пол.
Я, взяв тюк с одеждой и посох, направился к двери. Уходя, я бросил на нее последний взгляд. Она лежала, раскинув руки, бледнее, чем ее белое платье, темные волосы рассыпались по полу, скрыв прекрасное лицо.
И я оставил ее в беспамятстве на полу, чтобы встретить снова через девять долгих лет.
(На этом заканчивается второй, самый длинный свиток папируса.)
Книга третья
Месть Гармахиса
Глава I
О бегстве Гармахиса из Тарса, о том, как его принесли в жертву богам моря, о его жизни на острове Кипр, о его возвращении в Абидос и о смерти Аменемхета
Я благополучно спустился по лестнице, никого не встретив, и вышел во двор большого дома. Было еще очень рано, после рассвета минул всего час, поэтому я никого не встретил. Последний бражник допил свой кубок, танцовщицы завершили танцы, и на город опустилась тишина. Когда я подошел к воротам, меня окликнул начальник стражи, который стоял возле них, закутанный в плотный плащ.
– Кто идет? – прозвучал голос Бренна.
– Сирийский купец, если тебе угодно знать, благородный господин. Я привез из Александрии дары для одной из придворных дам царицы. Дама оказала мне гостеприимство, и вот теперь я возвращаюсь на свою галеру, – ответил я измененным голосом.
– Гм, долго же придворные дамы держат у себя гостей! – проворчал он. – Ну да что там, сейчас же все веселятся – ведь праздник. Назови пароль, господин торговец. Если не скажешь пароль, тебе придется вернуться к своей даме и просить у нее приюта.
– «Антоний», о господин. И это хорошее слово! Удачнее пароля не придумаешь. Я много путешествовал и бывал в разных странах, но нигде не встречал столь славного человека и столь великого полководца. А я объездил полсвета, где только не побывал, о господин, и видел многих полководцев.
– Верно, пароль – «Антоний», и Антоний – по-своему неплохой полководец, когда не пьян и когда его не тащит за собой очередная юбка. Я служил этому Антонию… Знаю его достоинства и его слабости. Служил и его врагам, поэтому знаю что говорю. Да, теперь-то ему есть чем заняться!
И все это время, удерживая меня разговором, страж прохаживался перед воротами. Теперь же он отошел немного в сторону, освобождая проход.
– Прощай, Гармахис, и уходи! – быстро шепнул Бренн, чуть подавшись вперед. – Не мешкай, но и не забывай о Бренне, который подставлял свою шею, чтобы спасти твою. Прощай, друг. Жаль, что мы с тобой не уплыли на север. – Он повернулся ко мне спиной и начал напевать какую-то песенку.
– Прощай, Бренн, честный человек и мой верный друг, – шепнул я в ответ и ушел.
Много лет спустя я узнал о том, какую услугу оказал мне Бренн, когда утром убийцы не нашли меня и поднялся крик и переполох, убийцы нигде не могли меня найти, хотя рыскали всюду. Так вот, он поклялся, что, когда ночью стоял на посту у ворот, через час после полуночи увидел меня на крыше. Там я якобы подошел к краю, встал на парапет, раскинул руки, мой плащ превратился в крылья, я на этих крыльях взмыл в воздух и унесся в небо, а ему осталось лишь в изумлении проводить меня взглядом. Все придворные, услышав рассказ Бренна, поверили ему – так велика была моя слава чародея – и принялись гадать в великом волнении, что может подобное чудо предвещать. История эта разлетелась по всему Египту, и это помогло спасти мое доброе имя среди тех, кого я предал, ибо многие из них – в основном самые невежественные, уверовали в то, что я действовал не по своей собственной воле, а по воле великих богов, которые для каких-то своих целей вознесли меня живым на небо. И по сей день жива в Египте родившаяся тогда поговорка: «Египет станет свободным, когда к нам снова явится Гармахис». Но увы, Гармахис так и не явился снова. Лишь Клеопатра, хоть и очень испугалась, усомнилась в рассказе начальника стражи и отправила судно с вооруженными солдатами искать сирийского купца. Однако, как будет рассказано далее, их поиски оказались тщетными.
Найдя указанную Хармионой галеру, я увидел, что она уже готовится к отплытию, поэтому поспешил передать письмо кормчему. Тот внимательно прочитал записку и, ничего не сказав, с любопытством посмотрел на меня.
Как только я поднялся на борт, мы быстро стали спускаться по течению реки. По пути нас никто не останавливал, хотя мы встретили довольно много кораблей, и, достигнув устья, выплыли в открытое море с сильным попутным ветром, который еще до наступления вечера превратился в настоящий шторм. Моряки, испугавшись, решили поворачивать и плыть обратно к устью Кидна, но из-за безумства моря не смогли. Всю ночь продолжалась буря. К рассвету ветром сбило нашу мачту, и огромные волны стали швырять нас, словно щепку. Я же сидел, закутавшись в плащ, не обращая на это внимания, и из-за того, что я не проявлял страха, кто-то из моряков назвал меня колдуном, остальные тут же подхватили этот крик, повторяя: «Он колдун! Он злой колдун!», и уже хотели выбросить меня в море, но кормчий им не позволил. Когда рассвело, ветер стих, но к полудню разбушевался с новой силой. Примерно через четыре часа мы заметили впереди скалистые берега острова Крит, его скалистую гряду – мыс Динарет, на котором возвышается гора Олимп. Нас быстро несло к берегу. Моряков, когда они увидели, как огромные волны, разбиваясь о зловещие скалы, разлетаются белой пеной, снова охватил безумный страх, и они завопили от ужаса. Обратив внимание на то, что я сижу все так же безучастно, они опять закричали, что я злой колдун и сомневаться в этом нечего, что меня нужно выбросить за борт, чтобы умилостивить богов моря. На этот раз кормчему совладать с ними не удалось. Когда они подошли ко мне, я встал перед ними в полный рост и сказал: «Если хотите, бросьте меня в море. Но знайте: выбросив меня, вы обречете себя на гибель».
В глубине души моя судьба была мне безразлична. Любовь к жизни истощилась, и в ту минуту мне больше хотелось умереть, чем жить, хотя я очень боялся предстать перед своей Божественной Матерью Исидой. Однако усталость и горькое осознание своей печальной участи перебороли даже этот страх, и поэтому, когда моряки, рассвирепев, точно лютые звери, схватили меня, подняли и швырнули в беснующиеся волны, я только помолился Исиде и приготовился к смерти. Однако мне было суждено остаться в живых, ибо, всплыв на поверхность воды, увидел рядом с собой бревно. Я подплыл к нему и вцепился в него обеими руками. В следующий миг огромная волна подхватила меня (а я еще в детстве на Ниле научился плавать на бревнах и искусно управлялся с ними) и понесла мимо борта галеры, где моряки с искаженными злостью лицами собрались, чтобы посмотреть, как я утону. Но увидев меня на гребне волны, осыпающего их проклятиями, увидев, что мое лицо и руки изменили цвет (это морская вода смыла краску), они завопили от ужаса и повалились на палубу. И очень скоро, пока меня несло к каменистому берегу, громадная волна накрыла судно, перевернула вверх килем и утащила его на дно, откуда оно уже не поднялось.