Том 1. Двенадцать стульев
Шрифт:
Виктор Михайлович захлопал крыльями и улетел к Дядьеву.
– Кислярский-провокатор! – закричал брандмейстер. – Только что пошел доносить. Его еще видно.
– Как? И корзинка при нем? – ужаснулся старгородский губернатор.
– При нем.
Дядьев поцеловал жену, крикнул, что если придет Рубенс, денег ему не давать, и стремглав выбежал на улицу. Виктор Михайлович завертелся, застонал, словно курица, снесшая яйцо, и побежал к Владе с Никешей.
Между тем гражданин Кислярский, медленно прогуливаясь,
– А как же деньги? – спросил Рубенс.
– За деньгами придете к жене.
– А почему вы с корзинкой? – подозрительно осведомился Рубенс.
– Иду в баню.
– Ну, желаю вам легкого пара. Потом Кислярский зашел в кондитерскую ССПО, бывшую «Бонбон де Варсови», выкушал стакан кофе и съел слоеный пирожок. Пора было идти каяться. Председатель биржевого комитета вступил в приемную губпрокуратуры. Там было пусто. Кислярский подошел к двери, на которой было написано: «Губернский прокурор», и вежливо постучал.
– Можно! – ответил хорошо знакомый Кислярскому голос.
Кислярский вошел и в изумлении остановился. Его яйцевидный животик сразу же опал и сморщился, как финик. То, что он увидел, было полной для него неожиданностью.
Письменный стол, за которым сидел прокурор, окружали члены могучей организации «Меча и орала». Судя по их жестам и плаксивым голосам, они сознавались во всем.
– Вот он, – воскликнул Дядьев, – самый главный октябрист!
– Во-первых, – сказал Кислярский, ставя на пол допровскую корзинку и приближаясь к столу, – вопервых, я не октябрист, затем я всегда сочувствовал советской власти, а в-третьих, главный это не я, а товарищ Чарушников, адрес которого…
– Красноармейская! – закричал Дядьев.
– Номер три! – хором сообщили Владя и Никеша.
– Во двор и налево, – добавил Виктор Михайлович, – я могу показать.
Через двадцать минут привезли Чарушникова, который прежде всего заявил, что никого из присутствующих в кабинете никогда в жизни не видел. Вслед за этим, не сделав никакого перерыва, Чарушников донес на Елену Станиславовну.
Только в камере, переменив белье и растянувшись на допровской корзинке, председатель биржевого комитета почувствовал себя легко и спокойно.
Мадам Грицацуева-Бендер за время кризиса успела запастись пищевыми продуктами и товарами для своей лавчонки по меньшей мере на четыре месяца. Успокоившись, она снова загрустила о молодом супруге, томящемся на заседаниях Малого Совнаркома. Визит к гадалке не внес успокоения.
Елена Станиславовна, встревоженная исчезновением всего старгородского ареопага, метала карты с возмутительной небрежностью. Карты возвещали то конец мира, то прибавку к жалованью, то свидание с мужем в казенном доме в присутствии недоброжелателя – пикового короля.
Да и самое гадание кончилось
Оставшись наедине с попугаем, вдовица в смятении собралась было уходить, как вдруг попугай ударил клювом в клетку и первый раз в жизни заговорил человечьим голосом.
– Дожились! – сказал он сардонически, накрыл голову крылом и выдернул из подмышки перышко.
Мадам Грицацуева-Бендер в страхе кинулась к дверям.
Вдогонку ей полилась горячая, сбивчивая речь. Древняя птица была так поражена визитом агентов и уводом хозяйки в казенный дом, что начала выкрикивать все знакомые ей слова. Наибольшее место в ее репертуаре занимал Виктор Михайлович Полесов.
– При наличии отсутствия, – раздраженно сказала птица.
И, повернувшись на жердочке вниз головой, подмигнула глазом застывшей у двери вдове, как бы говоря: «Ну, как вам это понравится, вдовица?»
– Мать моя! – простонала Грицацуева.
– В каком полку служили? – спросил попугай голосом Бендера. – Кра-р-р-р-рах… Европа нам поможет.
После бегства вдовы попугай оправил на себе манишку и сказал те слова, которые у него безуспешно пытались вырвать люди в течение тридцати лет:
– Попка дурак!
Вдова бежала по улице и голосила. А дома ее ждал вертлявый старичок. Это был Варфоломеич.
– По объявлению, – сказал Варфоломеич, – два часа жду, барышня.
Тяжелое копыто предчувствия ударило Грицацуеву в сердце.
– Ох! – запела вдова. – Истомилась душенька!
– От вас, кажется, ушел гражданин Бендер? Вы объявление давали?
Вдова упала на мешки с мукой.
– Какие у вас организмы слабые, – сладко сказал Варфоломеич. – Я бы хотел спервоначалу насчет вознаграждения уяснить себе…
– Ох!.. Все берите! Ничего мне теперь не жалко! – причитала чувствительная вдова.
– Так вот-с. Мне известно пребывание сыночка вашего О. Бендера. Какое вознаграждение будет?
– Все берите! – повторила вдова.
– Двадцать рублей, – сухо сказал Варфоломеич. Вдова поднялась с мешков. Она была замарана мукой. Запорошенные ресницы усиленно моргали.
– Сколько? – переспросила она.
– Пятнадцать рублей, – спустил цену Варфоломеич.
Он чуял, что и три рубля вырвать у несчастной женщины будет трудно.
Попирая ногами кули, вдова наступала на старичка, призывала в свидетели небесную силу и с ее помощью добилась твердой цены.
– Ну что ж, бог с вами, пусть пять рублей будет. Только деньги попрошу вперед. У меня такое правило.