Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы

Пантелеев Леонид

– Мама, бежим! – всполошился Ленька.

– Да, да, – проговорила она, не открывая глаз. – Бежать, бежать без оглядки!..

– А силенок-то у вас хватит, бабонька?

– Нонна Иеронимовна, вы бы знали!.. Я готова ползти… готова на костылях идти, – только подальше от этого ада…

– Ну, что ж. Тогда не будем откладывать. Завтра утречком и двинемся. Через Волгу-матушку перемахнем и…

Александра Сергеевна повернулась и открыла глаза.

– Как? Через Волгу? На ту сторону? По воде?

Ленька

знал, что мать всю жизнь смертельно боялась воды. Она даже дачи никогда не снимала в местах, где поблизости была река или озеро.

– Мама… ничего, – забормотал он, заметив, как побледнела мать. – Бежим давай! Не бойся… не утонем…

– Ну, что ж, – сказала она, помолчав. – Как хотите… Я готова.

В эту ночь Ленька долго не мог заснуть. Задремал он только под утро, и почти сразу же, как ему показалось, его разбудили.

Мать и Нонна Иеронимовна стояли уже совсем готовые к путешествию. За плечами у Тиросидонской висел плотненький, ладно пригнанный, застегнутый на все пуговки и ремешки рюкзак.

– Ну, батенька, и мастак ты спать, – сказала она Леньке.

– Какой мастак? Я и не спал вовсе, – обиделся Ленька.

– Не спал? Вы слыхали?! Полчаса минимум будили мужичка… А ну, живо сбегай умойся, и – в добрый путь.

Ленька побрызгал на себя остатками теплой и не очень чистой воды, привел, насколько это было возможно, в порядок свой окончательно обтрепавшийся костюм и уже направился к выходу, как вдруг вспомнил что-то и повернул обратно.

– Куда? – окликнула его Тиросидонская.

– Идите… идите… я сейчас… я догоню вас.

В углу под кроватью стоял жестяной бидончик. Отыскав обрывок газеты, Ленька тщательно завернул в него свое сокровище, сунул под мышку и побежал к лестнице.

– Что это? – удивилась учительница. – А! Знаменитая барселонская жидкость?!

– Леша!! – взмолилась Александра Сергеевна. – Умоляю тебя: оставь ты ее, пожалуйста! Ну куда ты с ней будешь таскаться?

– Нет, не оставлю, – сказал Ленька, сжимая под мышкой бидончик. – А во-вторых, – повернулся он к Тиросидонской, – это не барселонская жидкость, а бордосская.

– Ну, знаешь, – хрен редьки не слаще. Разница не велика. Гляди, батенька, намучаешься.

– Не намучаюсь, не бойтесь, – храбро ответил Ленька.

На улицах было еще совсем тихо, когда они вышли из подъезда гостиницы. Утро только-только занималось. На засыпанных стеклом и кирпичом мостовых хозяйничали воробьи. Где-то за бульваром привычно и даже приятно для слуха постукивал пулемет. Сквозь густую пелену черного и серого дыма, висевшую над развалинами домов, пробивались первые лучи солнца. Было похоже на солнечное затмение.

У театра какие-то люди в черных затрепанных куртках и в круглых фуражках без козырьков сидели на корточках и чистили песком

медные котелки.

– Это же немцы, – сказал, останавливаясь, Ленька. – Мама, откуда здесь немцы?

– Идем, детка. Не оглядывайся, – сказала мать.

– Нет, правда… Нонна Иеронимовна, это ведь немцы?

– Это пленные, – объяснила учительница. – Говорят, белогвардейцы хотели заставить этих несчастных воевать на своей стороне, а когда немцы отказались, – загнали их сюда – в самое пекло – в центр города.

«Значит, это они пели третьего дня», – подумал Ленька. И вспомнил, что именно здесь начались тогда его мытарства.

У входа на бульвар беглецов остановил патруль.

– Куда?

– Да вот перебираемся в более безопасное место, – с улыбкой ответила Тиросидонская.

– Бежите?

– Зачем же бежать? Идем, как видите…

Пикетчики мрачно переглянулись, ничего не сказали, перекинули на плечах винтовки и пошли дальше.

– Завидуют, голубчики, – усмехнулась Тиросидонская.

На бульваре тоже никого не было. Стояли пустые скамейки. Празднично, по-летнему пахли зацветающие липы, и сильный медвяный аромат их не заглушали даже угарные запахи пожара.

Через турникет вышли на улицу, и вдруг под ногами у Леньки что-то хрустнуло. Он оглянулся. Что это? Неужели он не ошибается? На булыжниках мостовой, раскиданные в разные стороны, радужно блестели на солнце большие и маленькие осколки стекла.

«А где же пуля?» – успел подумать Ленька и даже поискал глазами: не видно ли где-нибудь сплющенного кусочка свинца?

– Леша, что ты там разглядываешь? Иди, не задерживайся, пожалуйста! – окликнула его мать.

«Знала бы она», – подумал мальчик, прибавляя шагу.

Миновали бульвар, свернули в переулок, и вдруг над головами засвистело, защелкало, заулюлюкало, и на глазах у Леньки от высокого белого забора отскочил и рассыпался, упав на тротуар, большой кусок штукатурки.

– А ну, быстренько сюда! – скомандовала Нонна Иеронимовна, перебегая улицу.

Пули свистели на разные голоса.

– Александра Сергеевна, барыня, вы что же ковыряетесь? – рассердилась учительница. – Это вам не дождик и не серпантин-конфетти. Или вам жизнь надоела?

– Не знаю, но мне почему-то ничуть не страшно, – сказала Александра Сергеевна, без особой поспешности переходя мостовую. – Ведь мы в Петрограде к пулям успели привыкнуть.

– Вы-то к ним привыкли и даже, может быть, успели полюбить их, а вот любят ли они вас, – это вопрос…

Ленька поежился. Ему вспомнился убитый матрос на тротуаре, у развалин фабрики.

– Мама, правда, ты поосторожней! – крикнул он.

– Ты что, мальчик, – боишься?

– Я-то не боюсь…

– Ну, а я тем паче… Нонна Иеронимовна… скажите… а на чем нам придется плыть?